Грации и грешники

комнате, работал слесарем, занимал три рубля у Жени Костюка до получки — не до женитьбы.
К тому же я успел забыть своих деревенских северных подружек и увлекался городскими южными красотками.
Все трое, с кем я жил, были постарше меня и большие оригиналы по женской части.
Невинные забавы уборщицы Глафиры
Грукало крутил роман с замужней уборщицей, несравненной Глафирой: она приходила убирать нашу комнату и заваливалась к нему в койку, пока он спал после ночной смены. Она была весьма любвеобильна и имела любовников и в других комнатах. Он не ходил на танцы, так как девушки отказывались с ним танцевать: у него сразу вставал, едва он прижимался в танце к партнёрше. Я завидовал Грукало и, когда мы с Глашей оказались вдвоём в комнате и она играла передо мной попою и титьками, пригласил в свою койку.
Она отказалась: «Нам запрещено иметь двух любовников в одной комнате, это уже будет разврат; вот ежели сосед твой съедет — не помню, как его зовут, — тогда...»
«Запрещён не только второй любовник в одной комнате, — продолжала она, — но и второй раз в одной комнате — уволят. Тот, кто вроде спит на соседней койке, конечно, страдает и вздыхает, но терпит, пока сосед топчет меня так, что казённая кровать ходит ходуном, вот-вот развалится, пружины яростно скрипят и я в улёте. Терпит потому, что соблюдает правило: когда он приведёт девушку или мою коллегу с нижнего этажа, то сосед будет терпеть.
Я сюда и на работу устроилась ради этого скрипа, дома-то, когда с мужем, кровать не скрипнет и не дрогнет — очень прочная, а это скучно; но лишнего мне не надо, вакансий сейчас у меня нет, сама выбираю партнёра, в некоторых комнатах и вовсе никому не даю.
Изредка случались сбои в отлаженной системе: это, когда не я заваливалась с большой охотою в койку к правильному партнёру, а кто-то без спроса хватал меня за бёдра и с большой охотою затаскивал к себе в койку. Я для порядка молча отбрыкивалась, а в конце отвешивала ему оплеуху, и оба расставались довольные. Испытать такое нежное псевдонасилие очень приятно для разнообразия.
Или вот, убираюсь в одной комнате, другой, третьей, а в комнатах никого, постоянных партнёров нет, а мне уже хочется мужчину, предвкушение сладострастия.
В следующей комнате новичок, дремлет на кровати.
Когда в комнате двое: аппетитная молодка в рабочем халате на одну пуговку, без лифчика и трусов, груди и ляжки сверка ют и молодой рабочий при обоюдном желании всё происходит быстро. Работаю шваброй у его кровати, дразню своим телом. С желанием парень не справился, вскочил, схватил меня за бёдра, швырнул поперёк кровати, предчувствие меня не обмануло, успела увидеть, что у него уже торчал на меня хуина достойного размера, ну не с оглоблю, конечно, но всё же. Единственная пуговка отлетела, халат распахнулся, я вся на виду, успеваю ловко забросить ему на плечи ножки и казённая кровать затряслась от яростной страсти. Потом объясняю ему, что любовницей ему быть не могу, даже не дам повторить, но могу познакомить с подружкой, у неё такое же тело, как у меня, и очень страстная
***
Вот письмецо счастливчика, который в первое же утро в новом городе поимел несравненную Глафиру.
«Как я устроился в новом городе? Не поверишь, в первое же утро с помощью Божией уёп молодую уборщицу Глафиру. Работает шваброй, но больше играет попой, рядом с койкой. У меня встал, нет мочи. А от неё какие-то волны-флюиды, чувствую тоже хочет.
Вскочил, сгрёб, швырнул поперёк кровати, халат у неё распахнулся: ни лифчика, ни трусов. Какие ляжки, какие буфера! Мой член бушует от нетерпения. Но вдруг оттолкнёт или закричит. Наоборот, сама ловко забросила ноги мне на плечи, сама насадила пизду мне на фуй и заработала тазом. Такого у меня ещё не было. Кровать затряслась. Шепчу: «простите, кто кого епёт?» Молчит. Говорят, замужняя, очень порядочная, для многих недотрога, другие говорят, у неё в каждой комнате любовник.
Познакомила с подружкой. Копия, в первую же встречу заявила: я денег не беру, главное, чтоб сделал мне приятно, что пока редко случается."
***
Иногда ради женского любопытства совращаю новенького жильца, особенно ещё не познавшего женщину, это несравненное удовольствие.: расстёгиваю нижние и верхние пуговки халата и начинаю работать шваброй под его кроватью, на которой он лежит, и наклоняюсь над кроватью, касаюсь титьками его гу. И как-то само собой оказывается, что мы уже лежим вместе., шутливо боремся, я шепчу положенное:
— Нет-нет, не надо, не сейчас, не сегодня, давай сделаем это завтра. Не можешь подождать, у тебя встал, очень меня хочешь? Тогда хотя бы закрой дверь на ключ, видишь, у меня кольцо... Но ты мой единственный и неповторимый и я у тебя буду первая, а это- память на всю жизнь....
И про себя: «Как я люблю прелюдию соития, когда наши интимные места только-только несмело слегка соприкасаются и высекают молнии страсти и вожделения».
Это неправильно, когда партнёр пытается поцеловать моё интимное место между ног, — его губы должны целовать только мои губы. А интимные места пусть «целуются» между собой, даже если у него не встал. Я позволяю начинать даже с не вставшим, почувствует мой интим — и всегда встаёт.
Но он уже лежит на мне, ноги мои раздвинуты, и мы оба уже без трусов... Да и были ли в трусах...
Хорошо, когда я одна на целый этаж в мужском общежитии...у меня мужской гарем. В рабочем общежитии с этим всё просто, не то, что в итээровском.
Как-то раз мне захотелось принудить к интиму юного, лет семнадцати, пэтэушника. Отложила швабру, расстегнула халат, залезла к нему под одеяло на койку, где он лежал, но посматривал на уборщицу горящим взглядом.
Легла титьками на его грудь, а промежностью — на его мужские причиндалы; почувствовав, что у него встал, повернулась на спину — и он оказался на мне. Закончили бурный, для него оказалось первый, интим, вырвалась из его объятий и взялась за швабру.
Закончила уборку, ухожу, а он:
— Давай ещё...
— Нет, говорю, забудь, больше не будет ни сейчас, ни потом. Будешь настаивать — огрею шваброй…
Эти итээровцы (инженерно-технические работники) слабаки и привереды: то у него не встал, то сначала хочет почитать стихи Есенина, то послушать сонаты Бетховена и песни Грига. Тьфу... Ох уж эти мне поэты: «многим ты садилась на колени...» Что я, дура? Никому не садилась и не собираюсь».

На картине:уборщица Глафира давала многим на этаже мужского рабочего общежития,но мне отказала,хоть и просил...






…Но я съехал раньше — на учёбу в Москву, так и не потоптав таганрогскую уборщицу Глафиру, и больше никогда не бывал в Таганроге. Она, негодница, как-то подразнила меня: закончив уборку, расстегнула халат, показала прекрасные груди без лифчика и пышные ляжки без трусов, быстро повернулась и вышла из комнаты. Вернулась уже застёгнутая, взяла швабру и исчезла насовсем и навсегда, оставив меня дрожать и плакать в подушку. Глаша, только я тебя здесь любил до слёз, но ты всем желающим дала, кроме меня…
А ведь сказано давно: чем меньше женщину мы любим, тем легче нам она даёт...
«Когда и где, в какой пустыне, безумец, ты забудешь их»... Её ляжки... о-о-о, её титьки… а-а-а, её насмешливый взгляд... у-у-у…
***
Штульман пользовался услугами цеховых работниц: в дневную и ночную смены, в обеденный перерыв он на десерт уединялся с дамой в закуток в цехе или за цехом, в зарослях жердел. После вечерней смены провожал замужнюю матрону до её дома, и она выносила одеяло в палисадник… Они занимались любовью под окнами, а дома ждал её нетерпеливый муж.
***
Орлов Жора отличался крайней скороспелостью и нетерпеливостью: ежели он оказывался в смешанной компании — а таковые собирались постоянно по самым разным поводам, — то пока остальные переглядывались и знакомились, он уже через минуту уединялся с незнакомкой и залезал на неё к взаимному удовольствию, чтоб потом больше никогда не встретиться: его дело не рожать, сунул, вынул и бежать.
Подружка потом допытывалась:
— Эльвира, ты чего с незнакомцем спряталась в закуток за занавеску, нежели…?
— А ты как думаешь?
— Ой, на твоём месте могла бы быть я, он ведь сначала на меня смотрел понятным взглядам, но я отвела глаза, трушу сразу, без знакомства, а второго раза и не бывает, ну так как у вас?
— Ну как, он сразу достал, показал свой, ох, Липочка, и здоровый у него, а у меня узкая, тесная, но всё обошлось, поместился…а я сняла трусы, раздвинула ноги, показала свою, похлопала по ляжкам: давай живее, не мешкай, гости нас могут хватиться, начнут искать, к счастью, никто не искал.
— А ты-то, как, готова, не пора ли быть посмелее…
— Ну я право не знаю…
— Не знает она, хватит ломаться, не целка ведь. Ну-ка, марш в закуток, а я его к тебе подошлю, раз он на тебя смотрел…
Некоторые любительницы по-быстрому, не знакомясь, забеременели и ходили с жалобой по инстанциям-комитетам, но Жора оказался не член комсомола, не член партии и даже не член профсоюза…
Направляясь в гости, Жора следовал своему правилу: начинать надо с хозяйки дома и, пока та принимала у него в прихожей шляпу и пальто, успевал невзначай потыкать ей в ляжки стояком.
Иная делала вид, что ничего не заметила.
Другая грозила пальчиком: не шали, со мной не выйдет, муж дома, да и не практикую я уже мимолётный блуд, а вот среди приглашённых есть незамужние молодухи, найдётся та, которая практикует…
Третья шептала: намёк поняла, задержись, когда гости разойдутся, тогда может быть...
Он задерживался и жарил любвеобильную хозяйку до утра.
Иногда слабая на передок сразу хватала его за стояк и увлекала в ванную, где наклонялась и обнажала попу, затем довольная, растрёпанная, в помятом платье, выходила к гостям. И уже за столом вдруг поднимала Жору властным взглядом и приглашала в ванную... После этого Жора прихватывал шляпу и пальто и уходил, не попрощавшись...
***
Я первый на селе приобрёл через посылторг ламповый радиоприёмник. Сижу слушаю, заваливается сельская красотка, мать троих детей:
— Можно послушать радио?
— Отчего ж, садись, слушай.
— Я хочу лёжа.
Зачем-то расстёгивает верхние пуговки платья, вываливаются пышные полные груди, словно не рожала, лифчика нет. Заваливается на кровать, задирает подол до пупа, раздвигает ноги и белые ляжки, и трусы надеть забыла, видна рыжая шёрстка на пизде. Глаза закрыла, грудь вздымается, шлёпает себя по ляжкам...
Это теперь-то я знаю, что это означало, а тогда я никак не отреагировал. Точнее, отреагировал, но не как мужчина, а как глупый подросток — сплоховал, взглянул мельком: в таком виде она собирается слушать? У меня не только не встал, но я ничего и не захотел, продолжал слушать радио. Ушла обиженная...
Возможно, надо мной по отношению к ней довлел синдром Мадонны, а вот над моими сверстниками Славкой Тихомировым и Толиком Калёновым не довлел, оба не сплоховали, и оба потом мне похвастались:
— Я Светлану Ивановну поебал, ох и ебучая, скажу я тебе! Какие титьки, какая жопа, какая пизда, всё заебись, я её три раза — в рыжую густую шерсть, она ещё хочет, а я уже не могу. И всё в ней было прекрасно: «и лицо, и одежда, и душа, и мысли...»
Должен ли быть прекрасен главный женский орган? Несомненно, особливо внутри, но и снаружи тоже. Орган Светланы Ивановны был на высоте. Мужчинам нравится лохматость, кучерявость п…, чтобы их орган пробирался туда,