Я не находила слов для ответа, которого Джон так ждал.
– Знаешь, я могу тебя понять, наверное. Я тоже долгое время ждал, надеялся, что все вернется, что меня простят, позовут обратно… Лариска же назло мне любовника завела: почувствовала, что я не пылаю к ней страстью, что в душе что-то прячу, что не откровенен с ней до конца, что тело мое на ее ласки не отвечает. Посчитала, что любовницу завел на стороне, называла то кобелем, то импотентом, и пустилась во все тяжкие. Я закрывал глаза на многое, ибо в дочурке своей души не чаял. Странным образом, она родилась невероятно на тебя похожей. Лариска еще и назвала-то ее Владой. Словно в насмешку над моими чувствами, хотя ни о чем таком и подозревать-то не могла… Но я был ей за это благодарен: так я мог шептать почти твое имя, проговаривать ласковые слова, тебе адресованные, как будто бы общаясь с дочерью… Именно поэтому я никогда не прощу свою бывшую жену, никогда не успокоюсь, пока не найду способ достойно ей и всем остальным, кто причастен оказался, отомстить!
– Отомстить? Что же произошло, Жень, я же ничего не знаю?
– Конечно, – в голосе Джона зазвучал металл, и зазвенела желчь. – Откуда? Она же Владу увезла от меня подальше. Когда хахаля своего в интернете подцепила, они укатили к нему, чтобы нас еще и граница разделяла. Едва познакомилась, толком не узнала человека, а вот на тебе – развод, и замуж за этого проходимца, по-быстренькому…
– Ну, Джон, что ты так сразу, почему же – за проходимца… – начала было я.
– Да, потому! – внезапно рявкнул Джон, сверкнув глазами. – Потому, что этот ублюдок, паскудник, девочку мою, мою Владушку изнасиловал в восьмилетнем возрасте. Изнасиловал и задушил подушкой…
Я потеряла дар речи: не фига себе, подробности! Мы с Алексеем ничего этого и не знали вовсе…
– Я тогда из Сирии вернулся, в отпуск после очередной командировки. Обнаружил повестку из прокуратуры, двинул туда, а они мне, где, мол, находились, кто может свидетельствовать ваше алиби, представляешь? Полдня меня мурыжили, прежде чем появился адвокат. Он-то мне и рассказал, что случилось, и что моя сука заявила, что я, якобы, имею извращенные наклонности, и что дочурка могла мне сама двери открыть и впустить в квартиру, пока взрослых дома не было…
– Это произошло прямо у них дома?
– Да, ты представь!? Следствие даже нисколько не заинтересовало то странное обстоятельство, что этот «муженек» в тот же день не вернулся с работы, да и вообще, никогда к Лариске больше не вернулся. Страна-то огромная, ищи ветра в поле! Зато я, беспринципный наемник, извращенец, со слов бывшей жены, первый подозреваемый! Долго меня таскали, пока не убедились в моей невиновности. А потом замяли дело. Представляешь? Они ЗАМЯЛИ дело!!! Дело об убийстве моей девочки положили под сукно, как «висяк», как бесперспективное!!!
– Да, как же так? – я была искренне возмущена. – Разве так бывает? А эксперты что, никаких следов?
– Сработано чисто: двери не взломаны, в квартире идеальный порядок, никаких отпечатков, кроме членов семьи не обнаружено, даже следов пота или спермы – ничего не нашли. Как будто он целиком на себя презерватив натянул, сука!!! Но самое страшное, эксперты считают, что девочка умерла гораздо позже. Он над нею над живою надругался, задушил в самом конце. Пока она кровью исходила, она еще живая была… Во все физиологические отверстия насиловал, ублюдок…
Повисла нервная пауза. Джон плеснул себе виски. Я тоже опрокинула бокал вина почти залпом. Подумать только, такие уроды еще живут на белом свете…
– Мне потом, уже позже сказали, что даже если этого, теперь уже бывшего второго мужа Ларисы отыщут, то на период совершения этого преступления у него существует «депутатская неприкосновенность», то есть без санкции прокурора, основанной на абсолютно доказанном обвинении, к нему все равно не подступиться…
– Подожди, так если он был депутатом, то он ведь далеко не мог убежать?
– Так он и не убегал никуда! Да и не убежал вообще! – как-то зловеще ухмыльнулся Джон. – я поначалу законными методами пытался: там, частного детектива нанял, улики пытался нарыть, по кабинетам ходил, пороги обивал, даже рычаги влияния на нужных людей найти пытался. Но никто и палец о палец не ударил. Видно, не было за мной ни силы, ни власти, ни денег, по-настоящему значимых для всех этих воров, коррумпированных чиновников и халдеев от буквы закона.А сволочь эта, даже и скрываться не пыталась: он ведь просто на другую квартиру съехал, которая у него на его сестру была зарегистрирована. Даже город не покинул. Только охраной себя окружил невзъименной, в сплошной тонировке повсюду разъезжал, на людях перестал показываться. Хотя, я уверен, что с Лариской они встречались, это он ее заставлял против меня свидетельствовать. А за то, что хорошо себя вела, и квартиру, и дачу, и машину крутую при разводе на нее переписал. Вот так…
– И что же потом? Так и не наказали? – я была в шоке от всего услышанного.
– А потом – случился суп с котом! То есть, потом случился я: такой вот весь беспринципный наёмник-головорез. Надоела мне вся эта волокита, и я свой суд учинил: скорый и справедливый, – Джон снова опрокинул полстакана виски. – Дождался, когда кортеж его до дому довезет, с крыши противоположного дома аккуратно так прицелился, пиф-паф, две дырочки в черепушке, и отбегался от правосудия, ублюдок!
–Тебя не искали потом? – я не верила своим ушам.
– Искали, как же не искали?! Лариска первая истерила во всех СМИ, что следствие не смогло доказать мою вину, но что именно я во всех этих смертях повинен, и дочь дескать загубил, и мужа ее второго, хоть и бывшего, расстрелял, якобы из-за чувства мести, что жену, дескать увел. Логики ни на грош, но их газетенки с удовольствием эту хрень печатали, а пипл с удовольствием же – хавал. Мне с большим трудом удалось назад через границу перебраться, я потом еще три года в страну носа не показывал, под вымышленным именем воевал, потому что эта сука верещала, что Интерпол подымет, в Гаагский трибунал подаст, в международный розыск объявит. Да, только кому это надо! Было бы у нее денег вагон, а так – поверещала, да и заткнули ей рот. Не было у них на меня никаких доказательств, чего зря воду-то мутить…
Я слушала рассказ Джона, а сама пыталась представить, каково ему было пройти через все это… Спрашивала себя, что должна чувствовать мать, когда с ее ребенком такой ужас произошел. Искала хоть какие-нибудь, ну, хоть мизерные оправдания поведению Ларисы и не находила…
– Я для того тебе, Ладушка, все это рассказываю, чтобы между нами не было никаких тайн. НИКАКИХ! Ты должна узнать меня полностью, понять, отчего я так люто ненавижу коррупцию и взяточников, почему я поклялся создать совершенно другой мир, мир, в котором закон и порядок будут истинными, где наказание не отвратимо, но справедливо и взвешенно, где каждый в отдельности счастлив. Ибо создать счастье всеобщее – невозможно. Многие пытались, да попытки свои оставили. Не реально это: облагодетельствовать всех сразу. Зато дать покой, достаток, чувство уверенности в завтрашнем дне и защищенности каждому – это достижимо. А когда счастлив каждый, когда незачем друг перед другом хером меряться, ибо у всех он одинаков, тогда человеческая натура о пороках своих забывает. Я в этом убедился, теперь и весь мир хочу убедить! Ты как – поможешь мне в этом?
Я смотрела на Джона, и не узнавала его: при мне только что приоткрылась завеса его измученной души, души неисправимого романтика и идеалиста. Я могла бы возразить ему, что общество, которое он строит, далеко от его восторженных идеалов, что люди, попавшие в «Максиму», благополучно находят лазейки обходить закон, что коррупция словно ржавчина уже погрызла мозг большинства власть имущих и чиновников от корпорации (сколько раз я уже становилась свидетелем того, как в кабинет того или иного должностного лица входят с «коробочкой», потому как взятки у нас в структуре теперь принято давать в долларах или ювелирными изделиями, которыми потом, ни мало не смущаясь чиновники приторговывают на интернет-аукционах). Могла бы, но не захотела… В мои глаза сейчас смотрела такая страсть, такая жажда добиться справедливости и процветания, что мне стало совестно разубеждать Женьку в его благих помыслах и намерениях. Так, наверное, мать смотрит на свое неразумное дитя, строящее замок на песке, не желая сообщать ему жестокую правду своими устами: что волна неизбежна, что замок падет, что эта красота не вечна, что усилия его, в конечном счете, напрасны… Я только почувствовала, что что-то неуловимое переломилось в эту минуту во мне: я испытала прилив нежности и теплоты; мне захотелось прижаться к груди этого человека, прошептать ему слова ободрения, поддержать как-то, дать ему ту частицу счастья, которую он стремиться размножить для всех, но сам которой лишен…
Я накрыла его ладонь своей…
Женька на долю секунды зажмурил глаза, а затем вновь открыл их: в них светилось что-то новое, неведомое мне. Наверное, так выглядит окрыленная надежда, как об этом пишут поэты и писатели в своих опусах… Он страстно сжал мою руку.
– Скажи мне, скажи, Ладушка, ты же знаешь, чего я хочу услышать? Скажи, что ты чувствуешь, скажи, что ты пришла ко мне сегодня, не только потому, что тебя просто обидели, и ты ждешь утешения в моих объятиях. Что ты действительно и добровольно, а не вынужденно готова связать свою дальнейшую жизнь со мной, старым и изуродованным жизнью забиякой и неврастеником? Что ты согласна терпеть мои капризы и прихоти в обмен на мою нерушимую, многолетнюю верность и любовь к тебе, граничащую с помешательством. В обмен на все богатства мира, что я возложу к твоим ногам, если ты скажешь «да»? Скажи мне?
– Джон, прости, это так неожиданно для меня… Ну в смысле, события последнего периода так сильно перевернули мою жизнь, что я в растерянности, право, я не знаю…
– Спроси себя, просто спроси, чего твоя душа больше всего хочет? Любви и верности, или, может быть, страданий и неуверенности в завтрашнем дне? Преданности или удара в спину, когда его не ждешь? Достатка и безотказности в любых твоих желаниях, или боязни лишиться всего из-за неблагоразумия супруга. Я все отдам тебе, лишь бы ты была счастлива, все – за твою благосклонность. Ты же понимаешь, мне ничего бы не стоило принудить тебя стать моей любовницей, но я не хочу этого делать. Мне нужно, чтобы ты сама хотела меня. Сама, искренне, всем сердцем! Скажи, смогла бы ты полюбить меня так, как любила, или быть может, все еще любишь своего Алексея…
[justify]Упоминание о муже несколько выбило меня из колеи. Я задумалась: а люблю ли я Лешку до сих пор, так как мне казалось это в самом начале наших отношений? Да, наш
