Проклятые монеты Энни была счастлива. Да, конечно, она была счастлива. Единственная любимая дочь в очень маленькой и очень дружной семье. Первая ученица в школе. Лучшая студентка-филолог Нью-Йоркского университета, в 22 года уже автор книги, посвященная стилю Эдгара Алана По, на которую в «Нью-Йорк Таймс» написал рецензию сам профессор Розенгейм. Но самая большая её удача называлась Лари Хиллборн. Сильный, статный, чуть насмешливый Лари. Сколько девушек сохло по нему, но он выбрал ее, именно ее. Они познакомились в университетской библиотеке, и вышли на залитый мягким апрельским солнцем Вашингтон-сквер. Они шли, взявшись за руки и беспричинно улыбаясь по Пятой авеню, а затем попали на узкую Кристофер-стрит. И там нашли, наконец, то, что искали - маленькое уютное кафе с восхитительным капуччино и очень вкусными пирожными. А кафе, оно называлось "Афины" и содержал его старый грек, сразу стало их кафе Лари не долго проучился в университете и ушел в бизнес. В бриллиантовый бизнес на 47-ой стрит. У него там были друзья. Точнее - отец его близкого друга, старый еврей мистер Джейкоб Гордон, глава фирмы "Джейкоб Гордон, Инк". В фирме, кроме мистера Джейкоба, работала его жена, его старший сын и зять - друг Лари. Лари уже на первый чек снял квартиру на Коммерс-стрит. Недорогую, совсем крохотную, но все же состоявшую из трех комнат, в одну из которых надо было подниматься по старой скрипучей лестнице. Она пришла к нему в его новую квартиру. И провела с ним всю ночь. Она впервые провела настоящую ночь с настоящим мужчиной. Это был, кажется, пик ее счастья. Нет, конечно, было еще обручение, были первые дни жизни в новой квартире, когда она почувствовала себя хозяйкой. Были первые супружеские ласки, медовый месяц, который прошёл почти безоблачно. Огорчали ее только поздние приходы Лари домой. Обычно он являлся не раньше часа ночи, усталый и вялый. Когда она называла мистера Джейкоба эксплуататором и кровососом, Лари раздраженно отмахивался: "Ты ничего не понимаешь в нашем бизнесе. У каждого в компании свои обязанности. Мое дело находить солидную клиентуру. А для этого надо постоянно быть в их обществе, посещать рестораны, ночные клубы, играть. Это очень тяжелая, но важная работа." Энни была совсем наивной и, конечно, не догадывалась, что солидная клиентура 47-й улицы очень себя бережет, ведет размеренный образ жизни, одиннадцать часов ночи обычно встречает в постели и лишь изредка позволяют себе поздние развлечения. Вначале она ничего не подозревала, затем постепенно ею стало овладевать какое-то странное беспокойство. Поздние долгие вечера без Лари были мучительны, она никогда не могла к ним привыкнуть и старалась заполнить время какой-нибудь механической работой. Однажды она, перебирая белье в шкафу, задела какую-то штуковину, вделанную в стенку. Неожиданно нижняя полка шкафа подпрыгнула, испугав ее до смерти, и открылся тайник. В нем лежало три пистолета и несколько обойм. Энни долго рассматривала находку и даже не заметила, как за ее спиной вырос Лари. Просто сперва она услышала скрип паркета, а потом увидела его лицо. Оно не было таким открытым и улыбчивым как всегда. И глаза... Какие у него были в тот момент холодные и жестокие глаза. И тяжёлый подбородок. Даже его красивый голос стал грубым и отталкивающим: — Пистолеты - вещь опасная. Особенно, если они заряжены. Этот — заряжен. Я не хотел бы отчитываться перед тобой, просто скажу, что начал собирать коллекцию оружия. Тот пистолет, например, который ты держишь, очень редкий и дорогой экземпляр — браунинг самого первого выпуска. 1903 год. Он грубо вырвал из ее рук пистолет, положил его снова в тайник и с силой захлопнул полку. С этого времени ее всюду преследовало это открытие: холодные, жестокие глаза и тяжелый подбородок. Больше они никогда не говорили о том, что произошло. Они вообще постепенно перестали говорить друг с другом. Да и о чем? О своих делах Лари не говорил, а ее делами не интересовался. Что может быть интересного в университете, о котором он вспоминал с отвращением. Энни тоже не старалась проникнуть в его жизнь. Но с той ночи она знала, что, когда он уходит, то всегда берет с собой один из пистолетов. А потом появилась... видеокассета. У них был видеомагнитофон. Она иногда смотрела учебные фильмы по американской литературе, которую преподавала. Лари же видео не смотрел никогда. И вдруг эта кассета под его кроватью. Она наткнулась на нее, когда убирала квартиру. Энни включила видеомагнитофон и из любопытства поставила кассету. Возможно, это — рекламный ролик, нужный Лари по работе. Ей все еще хотелось верить, что Лари занимался ювелирным бизнесом. Первые несколько минут она даже не могла понять, что, собственно, происходит на экране. Истина медленно доходила до ее сознания. Главным героем видеофильма был сам Лари, хотя его лицо и не появлялось в кадре. Он раздевал молоденькую китаянку. У нее были длинные блестящие волосы, стройные ноги и мягкие чувственные губы. Энни как завороженная смотрела на экран. Боже, что они там творили. Энни не была развращена и даже не догадывалась, что такое может быть. Кассета, вероятно, была вполне коммерческая. Под броским названием: "Изысканный секс с китаянкой". Энни сначала даже не могла предположить, что Лари может пойти на это, но потом она нашла еще несколько кассет. Это были новые серии того же фильма. До этого она таила надежду, что у них с Лари всё еще может наладиться. Теперь эта надежда рассыпалась. В её квартире на самой лучшей, самой любимой улице Нью-Йорка, где она еще недавно была так счастлива, вдруг стало пусто и одиноко. Ее спас профессор Джордан. Ещё в студенческую пору она влюбилась в него платонической любовью скромной ученицы к известному ученому. Ей нравился его сократовский лоб, его блестящие глаза, львиная грива седых волос, его огромные познания, мировая слава, его странные книги, дерзкие и насмешливые. О последней его книге она написала рецензию, которая была опубликована в "Нью-Йорк Таймс". Через неделю после этого Джордан увидел ее в университетском кафе, подошел, заглянул в глаза и сказал: — Спасибо, только вы одна, кажется, и поняли, что я хотел сказать. После этого они стали часто встречаться в маленьких богемных ресторанчиках, которыми так богат Гринвич-Вилидж. А однажды Джордан пригласил ее к себе, в свою запущенную холостяцкую квартиру на Лерой-стрит. От прежней старинной улицы осталось лишь семь старинных двухэтажных особняков, утопавших в кустах олеандр, роз и вербены. Один из этих особняков принадлежал Джордану. Они сидели на широкой тахте, покрытой старинным персидским ковром, пили чудесное кипрское вино и Джордан показал ей свою коллекцию древних монет. Его коллекция считалась лучшей на континенте. В ней были представлены все, решительно все, монеты, которые когда-либо ходили в древней Иудее. Вдруг Джордан сказал: — Посмотрите внимательно на эту монету. Это первый отчеканенный серебряный шекель 1-го года Иудейской войны. Монета эта уникальна. Она — звезда моей коллекции. — Ну и звезда! - простодушно рассмеялась Энни. — Смотрите, какая она неказистая и грязная. Давайте я вам её почищу. — Что Вы, Энни! Химики еще не нашли способ отмывать старинные монеты так, чтобы ничего лишнего не снять и не повредить самой монеты. Так вот, разрешите эту монетку подарить вам. За окном шумел дождь, землю устилали красные, оранжевые и лиловые листья, а в углу палисадника доцветал и никак не мог доцвести огромный желтый куст. Они сидели на тахте и пили кипрское. Она не помнила, как впервые прикоснулась к нему. Как впервые ощутила его. Помнила только, что совершилось что-то очень большое и важное в её жизни. Утром они вместе, ни от кого не скрываясь, пошли в университет. И лица их светились каким-то особым светом. Подарок Джордана она небрежно бросила в карман пальто, в компанию к обычным квотерам. И они все вместе дружно позвякивали всю дорогу. — Ты с ней поаккуратней, - сказал Джордан. — А что, эта монетка — дорогая? — спросила она. — То, что я сейчас ощущаю, в тысячу раз дороже всей моей коллекции, — сказал Джордан и рассмеялся. — Но вообще-то продавать её можно лишь в особом случае, да и то крайне осмотрительно… — Я ни за что её не продам, — прошептала Энни и прижалась к его руке.
*** В ту ночь — она никогда не забудет той ночи — Лари пришел домой около двух часов. Бледный, с перекошенным лицом, даже не поздоровавшись, он крепко взял ее за плечо и сказал: — Я возвратился домой в одиннадцать. Мы поужинали вместе, немного поговорили, а потом легли, но долго не засыпали. Занимались… любовью (Лари усмехнулся). Кто бы тебя ни спрашивал, повторяй это до посинения. Иначе... Ты слышишь меня? — Мы давно уже перестали слышать друг друга, Лари. — Оставь свои метафоры, или как там они называются, не доводи меня до бешенства... — Метафоры сейчас не при чем, Лари. Я поняла все, что ты сказал. Если придет полиция, я скажу, что ты явился в одиннадцать, и мы занимались любовью. До посинения, Так, кажется, ты изволил выразиться? Кстати, что в действительности произошло? You are on a split yam? Ты на порванном швартове? Как выражается в подобных случаях один из твоих друзей, который говорит, что служил на флоте, но, судя по всему, мотал срок во флотской тюряге. — Заткнись, - прорычал Лари и быстро поднялся по лестнице в спальню. Здесь, видимо, силы оставили его. Он медленно стянул с себя пальто, бросил его на пол, подошел к постели и буквально рухнул на нее. Через минуту он спал мёртвым сном. Как всегда, когда ей было тяжело, Энни взяла томик Вашингтона Ирвинга и начала читать рассказы про Сонную долину, про Тарри-таун, про далекие счастливые времена, когда, возможно, на месте этого самого дома, где она сейчас живет, раскинулось поместье какого-нибудь голландца Якоба ван ден Бора: фруктовый сад, огород, амбары, конюшни... Уютно пахло сладким табаком, пивом, яблоками и дымом. И ей казалось, что сама она сидит перед камином за пряжей и дремлет. Но только приятная теплая дремота стала разливаться по жилам, она вдруг вспомнила все и вскочила. Было шесть утра. Она решила позавтракать. Кофе вышел отличный, с белой густой пенкой. Она включила радио. Стрелка всегда стояла на одной волне: "All day, all night, all news! ". Диктор с большим чувством повторял эти слова каждые полчаса, и это ее всегда
