В городском парке, вдали от шумных аллей, можно сказать, что почти на отшибе, сижу на старой деревянной облупленной лавочке с сохранившейся доской спинки, вместо бывших когда-то трёх перекладин. Заприметил её не сразу. Мешали густые заросли молодняка берёзы и разросшегося тальника. Признаюсь, что искал не конкретную лавочку, просто хотя бы какой-нибудь пенёк, чтобы сесть и помедитировать. Стою. Вожу взглядом по сторонам, зацепился за шатровую тёмно-красную крышу полуразрушенной беседки с покосившимися синими столбами и сохранившейся местами зелёной краской на решётке. Поиск чего-либо можно сравнить с грибной «охотой»: ходишь-ходишь по лесу, грибов нет, стоит найти один и другие следом просто-таки прыгают в корзину. Так и с лавочкой. Стояла она, сиротинушка, рядом с беседкой и ждала счастливого случая – дождалась. Меня. В заброшенное царство с запустением вела заросшая травой плиточная дорожка с раскрошившимся бордюром из красного кирпича, уложенного по диагонали. Словно по воздуху, прошёл по дорожке, стопы пружинили по толстому слою опавшей за годы светло-коричневой хвое, к лавочке. Смахнул рукой мусор. Уселся, опёршись спиной на спинку. Запрокинул голову. Подставил лицо небу. Глаза закрыл. Сижу безмятежный, дышу прохладным свежим осенним воздухом, да что там, осенним коктейлем с лёгким ароматом болота из растёкшейся лужи, намедни прошёл небольшой дождь, примесью хвойной свежести, всегда царящей в сосновом бору, и приметным для обоняния запахом грибом, щекочущим нос. Солнечно. Лучи прорываются сквозь колеблемые ветром ветви и пятна солнечного света падают на лицо, приятно даря солнечное тепло. Как же приятно вот это лесное, так и срывается с пера таёжное уединение. Никем не нарушаемое. Всё-таки, замечательно сидеть так и представлять, что ни одна живая душа не потревожит твой покой.
Ничто не вечно в этой быстрой жизни. И мой покой нарушил громкий треск и шум. Выдернул из Нирваны в действительность. Приоткрываю глаз, узреть, кто мешает. Смотрю, по стволам верх да вниз и с ветки на ветку скачет метеором ярко-оранжевый пушистый комок. Белка! То скачет молнией, в глазах рябит от её пируэтов, то внезапно застынет на месте и начинает гипнотизировать меня взглядом своих чёрных маленьких глаз. Просто ощущаю её взгляд.
Открываю глаза. Зря, конечно, это сделал. Это послужило толчком для белки – она принялась отчаянно жестикулировать лапками, привлекать моё внимание.
Уж не знаю, каким по порядку чувством понимаю, что прозрачный тонкостенный хрустальный сосуд моей релаксации и непринуждённости, сияющий ослепительно в лучах солнца из Нирваны смахнула рыжим хвостом обычная белка; она принялась разыгрывать представление для одинокого посетителя её природного театра на импровизированной творческой сцене.
Понимаю, глядя на чудачества зверька, отдых нарушен, уединение псу под хвост, ещё понимаю, для чего все вот эти его акробатические кульбиты, перевороты через голову, прыжки на месте и прочие гимнастические безобразия, живя в парке она привыкла к угощениям, на которые щедры посетители парка. Детишки и взрослые не жалеют себя и щедро кормят лесных попрошаек всякими вкусностями.
Немного разозлившись на белку, быстро остываю, животный инстинкт пропитания сродни инстинкту продления рода: хочешь, не хочешь, а вертеться начнёшь.
Каким-то образом снова погружаюсь в Нирвану. Глаза слипаются. На белку ноль внимания. Я снова безмятежен…
А вот белка не унывает. Её не расстраивает моя индифферентность, она продолжает пушистой молнией носиться по стволам сосен и прыгать с ветки на ветку.
В какой-то момент она осознаёт своим беличьим умом бесполезность своих попыток вызвать во мне сочувствие и щедрость; она прекращает сольное выступление; спрыгивает со ствола, подбегает ко мне и стучит коготками правой лапки по туфле, сопровождая это круговым верчением хвоста и возмущённо выражая своё отношение ко мне на своём беличьем языке. «Ки-ки-ки!» Вот как оно бывает в жизни, не только в автобусе или на рынке можно нарваться на скандальную особу. Но и в парке, где решил провести некоторое время вдали от городского шума.
Кричит белка. Хвост торчит трубой. Уши торчком.
Меня начинает разбирать смех. Нет. Ну, правда, смешно же: меня за скупость отчитывает да не кто-нибудь из соплеменников, а лесной зверёк!
Тут и белка притихла. Смотрит на меня. В глазах презрение – зря старалась, выходит. Повертела головой и скаканула в сторону. Порылась в хвое. Смотрю, вырывает маленький маслёнок. Вытаскивает из земли. Рассмотрела, погрызла шляпку гриба. Перевела снова на меня взгляд, показала находку, мол, смотри, чем разжилась. Крикнула привычное «Ки-ки-ки!» и быстро унеслась в лесное пространство, где и растворился её рыжий хвост.
