Пистолет

Меня всегда тянуло к игре. С самого детства. Дни, когда в нашем доме собирались гости и играли в «лото» или в «дурака» были из тех, что ждешь, не дождешься. Зато когда они наступали, и гости садились играть, я испытывал ни с чем несравнимое удовольствие. По причине малолетства и неполного комплекта зубов, мешающего полноценному общению, я плохо понимал правила, что абсолютно не мешало заворожено наблюдать творящееся за столом чудо. Обычно я сидел на чьих-нибудь коленях, и оттуда наблюдал за игрой, слушал шутки и наслаждался эмоциями играющих. Радость одних, огорчение других, удивление, подозрение (обычно в мухляже) - мне нравилось все. И чем больше было гостей, тем веселей было в нашем маленьком доме, где место нашлось бы каждому.
Но однажды гостей оказалось меньше, и мне выделили отдельный стул, на котором я простоял весь вечер. Я не слез с него, даже когда терпеть стало уже невозможно, и только мама, заметив мои судорожные движения, спасла от позора, решительно отнеся меня в туалет.
А ночью мне снилось, будто я играю наравне с взрослыми, и выигрываю! Я не понимал, что нужно делать, но то был сон победителя, где что бы ты ни делал, победа всегда с тобой…
В три года я уже мог играть с мамой в дурака, и был счастлив, если мне удавалось выиграть. Наверняка она поддавалась, но я этого не видел. Моя страсть к игре уже тогда была такой сильной, что я почти забросил все свои машинки и прочие игрушки, целыми днями тасуя колоду старых карт и играя в свои игры, где были короли и королевы, воины и войны. Каждого из колоды я знал в лицо, с каждым разговаривал, отвечал за них. Родители улыбались (мама тревожно), глядя, как неловко я тасую карты, а гости умилялись, и что-то говорили про большое будущее игрока, мол, в жизни не пропадет…
Шахматы пришли…, нет, они ворвались в мою жизнь. Я не знал, что это такое, и вид деревянных фигурок, лежащих в коробке, раскрашенной в черно-белую клетку, привел меня в оцепенение. Коробка превратилась в доску, а фигурки, расставленные отцом, встали на свои места, окончательно восхитив своей стройностью и симметрией.
- Это пешка, - отец поднял маленькую фигурку, показал мне и вернул на место, - она ходит только прямо и только вперед.
- Это пешка, - прошептал я, чувствуя прикосновение к самой большой тайне своей маленькой жизни…
Шахматы стали всем - игрой, жизнью, мечтой. В детском садике обнаружились жалкие остатки фигур, которых было так мало, что я с ужасом представлял себе, в какой кровопролитной войне им пришлось побывать. У белых фигур не было короля и множества пешек, у черных старшим оставался слон. Это пробуждало в моей голове бесконечные фантазии, и исхода очередной битвы не знал даже я. К тому же в садике вечно кто-то влезал со своими советами или просто сносил фигурки на пол и убегал, радуясь своей проказе. Дома все было иначе – там меня ждала доска с замершими в ожидании приказов фигурками, и первое, что я делал, вернувшись из ненавистного детского сада, был ход пешкой – Е2-Е4!
Отец часто играл со мной, смеясь, когда я подставлял фигуры, забирал их, несмотря на мои просьбы вернуть ход, приговаривая:
- Тронул – пошел, сходил – сыграл!
Эта сложная, невозможная своей неумолимостью фраза убивала! Я никак не мог понять, почему нельзя трогать свои фигуры, поправлять их, ставя точно в центр клетки и, кажется, даже грозился когда-нибудь изменить это дурацкое правило, что тоже очень веселило ничуть не жалеющего меня отца.
Во время игры, отец часто говорил что-то, на первый взгляд не имеющее отношение к шахматам.
- Хода нет, ходи с бубей, - произнес он, ставя мне пятый мат подряд.
Было обидно, я требовал очередной сатисфакции, и отец произносил другую, не менее странную фразу, которую я не то, что понять, запомнить не мог….
Мама тоже могла выдать. Однажды, во время очередной шахматной баталии, она сказала:
- Не превратись в своего дядю.
Я так и не понял, как можно  превратиться в своего дядю, который уже целый год сидит в какой-то тюрьме – в месте, которое я не мог себе даже представить.
Пару лет я всецело принадлежал шахматам. И пойдя в школу, смог найти единомышленника – Сашку, своего одноклассника, которого быстро научил играть. Мы играли с ним каждый день, расставляя мелкие магнитные фигурки и отбиваясь от энергичных, шумных и орущих что-то бессмысленно-веселое одноклассников. Я начал ходить в шахматную секцию при школе, уговорив Сашку присоединиться ко мне. Тренер, Константин Григорьевич, вечно хмурый и сердитый, сурово отчитывал нас за «лишние ходы», но однажды похлопал меня по затылку, и сказал еще одну странную фразу, запомнившуюся навсегда. Он смотрел, как играем мы с Сашей и, увидев мой ход пешкой, негромко, спокойно произнес:
- Изящное решение, Веня. Вот так и в жизни старайся…
Эра шахмат закончилась, когда мне исполнилось семь, и я увидел нарды. Это случилось в гостях у каких-то родственников, где отец весь вечер играл с хозяином в нарды, отвлекаясь лишь на очередной бокал вина. Я впервые видел отца таким азартным, и горящим желанием победить. Он все время подначивал соперника, который не оставался в долгу и отвечал ему той же монетой. Я смотрел, как они кидают кости и ловко передвигают шашки по огромной и красивой доске, практически не задумываясь. Это было какое-то волшебство, которого я еще не понимал, но уже любил. Я весь вечер простоял у доски, наблюдая за их игрой. Хозяин дома несколько раз спрашивал меня, не устал ли я стоять на одном месте, но я мотал головой, а отец, посмеиваясь, отвечал:
- Молодой еще, пусть стоит. Видишь, как ему нравится.
Нравится, это не то слово – нарды захватили меня целиком! Я еще не знал таблицы умножения, ничего не слышал о теории вероятности, но уже чувствовал, что в нардах есть нечто совершенное, идеальное, подчиняющееся каким-то неизвестным и прекрасным магическим законам. Упросив отца купить нарды, я помню, как задохнулся от счастья, увидев большую, приятно пахнущую лаком доску, внутри которой, перекатываясь, постукивали твердые и тяжелые шашки. Отец раскрыл доску, и началась другая жизнь.
Сначала я научился играть в короткие нарды. Эта игра забавляла тем, что азарт играющих в нее доходил до абсурда, когда человек в безвыходной позиции продолжал гнуть свое, и «убивать» чужие шашки, не заботясь о собственных тылах. Довольно скоро я понял, что удача чаще сопутствует тем, кто атакует, и принял это на вооружение, стремясь в каждой партии играть открыто, вынуждая противника к тому же. А поскольку моим первым противником был отец, со смехом и некоторым удивлением следящий за моим прогрессом, то мне долгое время не удавалось выиграть у него. Он играл очень хорошо, и я помню, что поединки с моими многочисленными дядями неизменно заканчивались его победами. Это подстегивало – я считал, что если мне удастся выиграть у отца, это будет очень серьезным достижением.
Сидя в классе, я представлял себе доску, мысленно бросая кости за себя и воображаемого противника, двигал шашки, и порой даже доигрывал партии. Делал вид, что внимательно слушаю учительницу, но ее голос еле доносился сквозь стук воображаемых костей. Единственный предмет, который интересовал меня тогда, была математика. Здесь (в отличие от других предметов) все было очень хорошо. Таблицу умножения, интуитивно поняв ее важность для нард, я выучил за пару часов, и попробовал вывести первую в своей жизни систему, следуя которой можно победить любого противника. Система была наивной, основанная на невыполнимом условии выброса одних и тех же очков, но я долго гордился тем, что придумал ее. Отец развеял мое заблуждение, в очередной раз наглядно доказав, что кроме математики в нардах есть что-то еще, что-то не поддающееся логике. Он брал кости, называл какое-нибудь число от 2 до 12 и бросал их. Не всегда, но очень часто кости выбрасывали именно то, что он «заказывал» и я донимал его просьбами научить меня. Отец смеялся, говорил, что это его секрет, и что когда я вырасту, он все расскажет. Я обижался, говорил, что это нечестно, но он только смеялся:
- Веня, ну, какой толк, если ты всегда будешь выбрасывать то, что нужно? Тогда с тобой никто не будет играть, понимаешь?
Нет, я не понимал. Мне хотелось выигрывать, но это никак не получалось, и однажды я решил сделать так же, как делал отец: просто называть нужное мне число перед броском. Какого же было мое удивление, когда с первого же раза выпало именно то, что я «заказал». Отец усмехнулся, и сказал:
- Ну, хм, дружочек…, далеко пойдешь.
Потом долго не получалось, но я был упрям и терпелив. Дошло до того, что я стал таскать кости в школу и, в очередной раз приобщив Сашку к новой игре, мы с азартом «заказывали» и кидали кости, проводя за этим занятием почти все перемены. До тех пор, пока кости не отобрал кто-то из учителей, назидательно оттаскав обоих за уши. У Саши это отбило всю охоту продолжать изыскания, а я еле отговорился, рассказав отцу, что потерял кости на улице, за что едва не был оттаскан за уши повторно. 
Впрочем, дома был еще один комплект костей, и наказания не последовало. Отец настрого приказал мне больше не трогать костей и сел играть в нарды с моим только что выпущенным из тюрьмы дядькой. Тем самым, в которого мне никак нельзя было превращаться.
Немного о дяде. Его звали Андрон. Он все время шутил, смеялся и радовался жизни, как может радоваться человек, трижды отсидевший в советских лагерях. Он постоянно приносил мне какие-нибудь приятные мелочи, типа шариковой ручки, или импортных ластиков, или жевательных резинок, что по тем временам было роскошью невероятной. Они играли с отцом очень часто, и было интересно наблюдать за их быстрыми и энергичными движениями, слушать радостные выкрики, и горестные сожаления. Я чувствовал их эмоции, причем и одного и другого, что вызывало легкую раздвоенность, ведь кто-то всегда выигрывал, а кто-то проигрывал, и эмоции были прямо противоположны. Иногда я даже пытался подсказать, но меня не слушали – мелок для советов. Я не обижался, втайне мечтая выиграть у обоих. Сначала у дяди, затем у отца.
Мое постоянное присутствие вскоре принесло свои плоды: то отец, то дядя, под воздействием горячительных напитков, периодически «забывали» общий счет, и тогда обращались к нейтральному наблюдателю, который мог сообщить не только сегодняшний, но и счет прошлых партий. То есть, ко мне! Постепенно я завоевал репутацию самого точного в мире табло, и не могу сказать, что меня это как-то ущемляло. Напротив - было приятно подсказать подвыпившим и разгоряченным соперникам правильный счет или рассказать, как он сложился, начиная с первой партии…
А вскоре я нашел партнера и себе. Им…, точнее, ею, оказалась соседская девочка Марина. Быстрая, как ртуть, неумолчная как сорока, Марина была в восторге, узнав, что я умею играть в эту взрослую игру. Мы долго хвастались друг перед другом своими успехами (кажется, я врал, что могу выиграть даже у отца!). «Размявшись», мы решили выяснить кто лучше из нас двоих.
- Я могу вынести нарды, - смело заявил я, в душе сильно сомневаясь, что мне это разрешат.
- Правда?! – Обрадовалась Марина, - Здорово! А когда?
- Завтра, - ответил я, - после школы.
Она высунула язык, и убежала, смеясь и крича что-то веселое. Я тоже вернулся домой, чтобы провести