скажи да или нет. Попробуй.
Дурак хлопает в ладоши, ошеломленный чем-то, присаживается рядом, смотрит в лицо мальчика, а затем с трудом выдавливает:
– Д… да. Да!
От радости даже про остальные чувства выходит пока не думать. Да и алый туман, мерцавший перед взором, теперь уже пропал, стоило отдохнуть и напиться воды. Двигаться и даже просто говорить все еще трудно, но этот бедный разговор с сумасшедшим удивительно сильно увлекает Исэндара, позволяя ему игнорировать все прочее.
– Ты меня искал… значит… а зачем ты полез во двор? Ты же не собирался меня спасать?
Сумасшедший вскакивает, словно ужаленный, отступает на шаг и копошится в кустах, стоящих за его спиной. Там он не сразу что-то отыскивает, а затем довольный, глотая слюни, оборачивается и сует в руку мальчишки кусок мяса, украденного в постоялом дворе.
Исэндар застывает, а дурак в это время достает еще и кусок хлеба и вкладывает его во вторую руку. Он глядит с улыбкой на замершего мальчика, а потом берет за предплечье и подталкивает угощение ближе ко рту.
Мальчишка же едва удерживается от слез, вспомнив, что с трудом прогнал мысли о предательстве. Он смотрит на кусок мяса, видит на нем следы зубов, но вместо отвращения испытывает такие проникновенные чувства, что даже не бросается немедленно утолить дикий голод.
Дурак, взяв мясо зубами, а в руке утащив хлеб, за все это время даже кусочка не откусил. След от зубов так и остался, и даже странно, что это зрелище не вызывает хотя бы капли неприязни. Приходится замереть и не двигаться, чтобы удержать слезы, которые так и просятся из глаз.
– М? – наклоняется дурак, заглядывая снизу прямо в лицо.
– Да уйди ты! – отталкивает его мальчик, а сам отворачивается, вытирает лицо о рукав, а затем рывком откусывает чуть больше половины куска, хотя намеревался оторвать поменьше. Угостившись, Исэндар протягивает мясо сумасшедшему, не оборачиваясь. – На. Ешь. Дурень. Помрешь еще от голода.
Мужчина не сразу, но принимает угощение обратно и тоже начинает есть. Затем мальчик делится и хлебом, в этот раз уже оставив себе меньшую часть. А позже, заметив, что уже темнеет, Исэндар просит насобирать веток, чтобы разжечь костер, согреться и отпугнуть диких собак, которые вполне могут шастать ночами по городу.
– Рано еще помирать, – заявляет он решительно, когда тепло костра окончательно разгоняет прежние тяжелые мысли. – Завтра я все сделаю. Я уже все придумал. А ты потерпи. Завтра мы поедим, как следует. Вот увидишь. Завтра все получится.
И он, ничего толком не объясняя, принимается толочь оставшуюся в мешочке траву, чтобы к утру успеть приготовить новые, еще более качественные мази, а старые, вывалившиеся из порванных листков, в порыве решительности мальчишка смело выбрасывает.
Так он и проводит большую часть ночи, постепенно оправляясь от побоев, спасаясь от холодного лунного дыхания, а заодно рассматривая новые значки, расположившиеся в левой части взора, там, где продолжают одним своим существованием терзать ум символы еще нераскрытых навыков.
