Произведение «Новые времена» автора Иван Лакота

Новые времена

Чтобы не возникло недоразумения и разночтений, я должен сразу предупредить, что название данного опуса не имеет отношения ни к Чарли Чаплину в частности, ни к Североамериканским Штатам в целом. Речь далее пойдет исключительно о России, а так же о ее жителях.
Эх, Расеюшка, дорогая мать-земля наша! Необъятна, сильна и богата ты своими несметными полезными ископаемыми, драгоценными металлами, самоцветными камнями и плодородными землями. Бескрайны твои родные просторы, зелены леса, чисты озера и моря, полноводны реки. А бездонные недра щедро извергают из себя черные нефтяные фонтаны и яркие газовые факелы. Все это конечно так, и я думаю, что немного найдется желающих оспорить эти непреложные факты. И все-таки главное твое богатство, матушка - Россия, не в лесах и реках, и даже не в горах и морях. Главное твое богатство - это люди. Да-да, люди! Те самые простые граждане, которые, не смотря ни на что, плодятся и размножаются, радуются и печалятся, живут и умирают на твоих благословенных равнинах и впадинах. И не только живут, но еще и бьются смертным боем со всеми оккупантами и захватчиками, которые, время от времени, покушаются на твою независимость и территориальную целостность. А сколько этих злых ворогов, пришедших к тебе с огнем и мечом, нашли свой последний смертный приют в твоей Богом избранной землице? И не сосчитаешь. Ведь, казалось бы, все было и есть на их стороне: финансы, лютая ненависть, современная техника и людские ресурсы. Ан нет, все напрасно, придут и полягут, болезные, костьми, удобряя собой твои тучные нивы. И никакой неприятель и супостат никогда не мог понять и ни в кои веки не поймет, почему он не в силах победить этот народ, который со своим скифским, азиатским упрямством не желает менять свою свободу на их материальные блага и ценности. А сколько величайших западных умов билось и бьется над разгадкой непонятной для них, загадочной славянской души? А разгадка-то, на самом деле проста: свобода и любовь к отеческим гробам и родному пепелищу, всегда перевешивали для этой самой таинственной души все самые величайшие сокровища мира. И в качестве подтверждения своей мысли, я хотел бы привести в пример моего двоюродного брата Славика.

Если сказать что мой двоюродный брат всегда был оригинальным малым, это значит, просто ничего не сказать. И не то что бы Слава был каким-то странным или неадекватным. Совсем нет. Скорее всего, он был просто безалаберным человеком и иной раз выкидывал такие коленца, что окружающие его люди зачастую просто диву давались. Например, отучившись четыре курса в “Бауманке”, он мог взять и просто уйти из института, не оформив хотя бы академический отпуск. Не посчитав нужным предупредить деканат, уехать на лето в компании людей, с которыми он познакомился в пивбаре, сплавляться на байдарках по Сибирским рекам. Или, например, женившись на дочери директора универсама, через две недели после свадьбы, он мог выйти осенним вечером, в халате и тапочках выносить мусор, и исчезнуть на пару лет. А через два года, когда о нем уже все забыли, прикатить на двадцать четвертой “Волге”, в шикарном костюме, благоухая французским парфюмом и шотландским виски. И выяснив, что жена, за время его отсутствия, была ему не очень верна, исчезнуть еще на несколько лет. Но это все, как говорится, было в далекой молодости, и постепенно длительность и периодичность его загулов становилась все реже и реже. Да и женщин, желающих терпеть такое экстремальное сожительство, становилось все меньше. Давно перешагнув возраст Христа, Слава остепенился и, сойдясь с уборщицей керамического завода, жил с ней в ее комнате в общежитии, попутно внося свой вклад в воспитание ее великовозрастных оболтусов, нажитых той от разных сожителей. Тяга к воспитанию подрастающего поколения у Славика возникала почему-то во время распития им совместно с приемными детишками спиртных напитков, и следы этих педагогических усилий все чаще появлялись на лице новоявленного папаши. Я в то время жил один и он частенько заходил ко мне попить водки и поговорить за жизнь. И что характерно, Славик никогда не жаловался на свою судьбу, лишь иногда в его словах проскальзывала какая-то грусть, когда он говорил о своем современном статусе. Я пытался, как мог, объяснить ему, что человек сам кузнец своего счастья или несчастья. И возможно ему (да и мне тоже, чего уж там кривить душой) в более ранние годы нужно было осмотрительнее себя вести и как-то получше выбирать себе друзей и подруг, то есть закладывать более прочный фундамент своей жизни. Но все мои доводы были для Славы пустым звуком. Он был уверен, что все дело здесь в обычном везении, просто, как он говорил, кому-то везет, а кому-то нет, как ему, например. Я уже настолько привык к постоянным ссылкам на несправедливость фортуны, что уже даже и не старался его разуверить в своем мнении, считая это бесполезным делом. Да и брат, несмотря на все его жизненные перипетии, как ни странно, не озлобился, а был нормальным, адекватным и даже веселым (особенно когда выпьет!) человеком. Я же, глядя на наличные (от слова – лицо) плоды его воспитательной деятельности, предлагал ему переехать на жительство ко мне, но Славик со своим, неубиваемым оптимизмом, считал себя полноценным семьянином и отказывался от моего предложения.
Однажды, он зашел ко мне непривычно задумчивым, и даже порция спиртного не подняла его настроения. Я стал выяснять, в чем причина его нынешнего неважного состояния, и он поведал мне довольно грустную историю. Оказалось, что осознавая себя полноценным главой семьи, (а скорее всего - по настоятельной просьбе сожительницы) Славик оформил на себя несколько кредитов. И когда он не смог за них расплатиться, его стали донимать коллекторы, а сожительница, не желавшая нести с ним бремя ответственности, указала ему на дверь. Слава, в поисках денег, обошел всех своих друзей и родственников, но ему не удалось преуспеть в поисках наличности. Этим, отчасти и объяснялось, его несколько растерянное положение. Я отлично знал, что он ради не только ближнего своего, но и даже дальнего, мог снять последнюю рубаху и ничего не потребовать взамен. И теперь, он никак не мог понять, почему люди, которым он бескорыстно помогал, сейчас, ссылаясь на разные причины, не дают ему денег взаймы. Мы с ним еще добавили, и я постарался Славику объяснить, что сейчас настали иные, новые времена и люди стали совсем другими, более жадными, расчетливыми и меркантильными. И не их это вина, просто народ поставили в такие условия и надо к этому относиться с пониманием. Не знаю, насколько доходчиво я это объяснял, но судя по всему, брат воспринял мои объяснения довольно скептически. Он почему-то считал, что люди должны оставаться людьми во все времена и просто обязаны, несмотря ни на что, помогать друг другу. Я в тот момент собирался делать ремонт, но рассудив, что он может и подождать, отдал брату все деньги, что у меня в тот момент были, хоть он, видимо уже смирившись, даже и не просил об одолжении. Слава заметно повеселел и стал собираться домой. Поскольку мои деньги не покрывали всей суммы долга, я пообещал ему что-нибудь придумать и завтра с ним созвониться. На следующий день мне удалось найти недостающую сумму и я, довольный, стал звонить брату, но абонент был недоступен. Мне не удалось до него дозвониться в течение всего дня, и вечером я зашел к нему в общежитие, где он жил со своей новой семьей. Дверь долго не открывали и, наконец, из-за нее выглянула испуганная сожительница Славика. Она сказала, что мой брат здесь больше не живет, а где он сейчас, она не знает, и захлопнула дверь.

Прошла неделя, Славик все так же был недоступен, и я подал заявление на его розыск в полицию. Прошел месяц, брат не объявился, но я не хочу предполагать самого наихудшего. Зная его непредсказуемый, свободолюбивый характер, я надеюсь, что он просто куда-то уехал, как бывало когда-то в молодости, но однажды, непременно вернется.
Вот такие непонятные, на взгляд обычного обывателя, люди, как мой двоюродный брат, еще встречаются на Руси. И пока они есть, я думаю, никаким западным аналитикам, умом не понять и аршином не измерить этот народ. А я думаю, что им даже и стоить этого делать, что бы в очередной раз не испытать чувство полного недоумения и горького разочарования.