Жарко сегодня. Весь день. Наконец-то лето началось, и моментально весь город завалило белой ватой тополиного пуха, от которого ни спрятаться, ни скрыться невозможно: он везде летает, даже в квартире. И в глаза лезет. И от этого, хоть ты и не аллергик, чувствуешь, что заболеваешь вроде бы. Да всё не заболеешь никак.
А у них - всё. Мать они похоронили сегодня. Нормально так похоронили, не по-бедному: оградка там, венки и всё такое. Ну, и поминки, соответственно. В кафе недалеко от их с отцом дома. Человек пятьдесят было: с материной работы бывшей, соседи, родственники там какие-то дальние.
Теперь они домой пришли, а отец даже не обернулся, когда сыновья двери открыли. Так и сидел в своём инвалидном кресле и в окно глядел. Даже не спросил, как прошло, хоть сам на похоронах не был, потому что года два уже из дому не выходит: ноги у него. И спина. Ну, и руки плохо слушаются. Мать за ним всё это время ухаживала, а тут пошла на кухню кашу ему варить, сказала, главно, «щас приду». И не приходит всё, да не приходит. Отец на кухню на своём самокате (он сам так своё кресло инвалидное называл) выкатил, а она лежит на полу, не шевелится. Это уже потом сказали, что тромб у неё, значит, оторвался.
Теперь сыновья пришли в дом своих родителей, за стол сели и стали о главном говорить: как теперь с отцом быть, куда девать его. Без матери-то один он жить не сможет.
А сыновей тех трое. Ванька, Серёжка и Юрик (почему «Юрик», а не «Юрка»? младшенький потому что). Ванька – старший. Между ним и Серёгой девять лет разницы. Почему так много, спрашиваете? А потому что отец мать-то с приплодом взял. Был у неё уже Ванька, когда они с отцом расписались. Кто был Ивановым настоящим отцом, никто в семье не знал, кажется, даже отец: мать про это говорить не любила.
Через год у молодожёнов Серёжка, значит, родился, а ещё через год – Юрик. И оба в июне, когда вот так же, как сейчас, от хлопьев тополиного пуха и разглядеть-то почти ничего нельзя. Справедливости ради сказать нужно, что Пётр (это отца так звали) разницы между своими и пасынком не делал: лупил, так всех троих, на рыбалку – опять с троими. И на собрания в школу ко всем троим вместе с матерью ходил. И не отлынивал. А Ванька уважал его и «папой» называл.
Теперь пацаны-то повырастали все, живут своими домами, у всех семьи. Вот и нужно сейчас определиться, кто отца к себе заберёт.
По дороге домой они этот разговор уже начали, а потому, когда сели за стол и руки на него положили, то сразу и продолжать начали. Хотя, - нет: сначала вздохнули. По разу там или по два. А Ванька так даже три раза.
Юрик первым заговорил:
- Я, пацаны, не могу к себе его. Нелька к осени собирается мать свою к нам перевозить, потому что беременная она, и, когда родит, помощь ей нужна будет.
Серёга, словно испугавшись, что после Юрикова монолога его брать отца заставят, заторопился:
- А я куда? Мы с Верой с утра до вечера на работе. Дочка в школе, после уроков на продлёнку остаётся. После работы я её забираю и домой быстрее, чтобы к Верочкиному приходу какой-нибудь ужин сварганить…
Глянул на братьев, одновременно после этих слов зашевелившихся, и, жену оправдывая, продолжил:
- Устаёт она очень сильно, работа у неё нервная. Весь же день на ногах, с клиентками, а они привередничают: то чёлку коротко подрезала, то не той краской покрасила.
Юрика слова среднего убедили, кажется. Вот он и заговорил снова:
- Ну, чё тогда, пацаны? В богадельню? Надо присмотреть недалеко от города и не дорого, чтобы отцовой пенсии хватало.
Ванька, старший, как повёл бровями, как сверкнул глазами на братьев. У младших не было таких вороных бровей и глаза не такие яркие. Не зря Ваньку ещё с детства «Чиганёнком» дразнили. И заговорил, значит, «Чиганёнок»:
- Стоп, парни. А меня-то почему не спрашиваете? Я ведь, как-никак старший ваш. Брат всё же.
Серёга удивлённо на Юрика глянул и потом только Ивану ответил:
- Так он же тебе, ну, эт самое, никто ведь. Не родной. Отчим…
- Какой же неродной, если в дом пришёл (мы с мамой тогда в общежитии заводском жили), когда мне восемь только-только стукнуло. Родной он и есть. А то какой же! Потому и заберу его к себе. Ничё!.. У нас - двушка, места всем хватит: в большой мы со Светкой, а в маленькой Петька с дедом. Нормально им будет. Да и нам спокойней, что, если деду ночью плохо станет, Пётр мой всегда при нём.
Младшие молча руки свои, на стол выложенные, рассматривают. Но не вздыхают уже, как-то полегче им после Ванькиных слов. Потом всё же Юрик опять заговорил:
- А квартиру эту продадим, пацаны. И деньги пополам поделим…
Будто бы споткнулся, на Ваньку глянул:
- Это ведь отцу на заводе её дали. А ты ему – неродной… Или претендовать станешь?..
А Ванька и не слышал уже брата, потому что в окно глядел на пух тополиный и думал всё, что жаль вот мать красоты этой не видит, когда на улице лето, а будто бы зима.
