Аховый летописец. Первая глава

­Я Эд, хотя окружающие теперь называют меня Сергеем, и всё потому, что крещён был когда-то Се́ргием – в честь лаврского преподобного. И потому, что они – все сплошь церковные, чем в полной мере не решусь похвастаться о себе, несмотря на то, что в молодости алтарничал в храме, расположенном рядом с домом. Но после много чего происходило в моей жизни – порой до того, что приходилось спать на лавочке в сквере, с чем, надеюсь, давно покончено. Потом, в силу некоторых обстоятельств, я был вынужден вернуться в пономари. Со всей уверенностью не берусь утверждать, будто это вполне достойное занятие для почти пятидесятилетнего мужика, но мне уже не позволяет здоровье делать то, чем любил заниматься прежде.

Безусловно, пономарить – не единственное, чем приходится заниматься работающему в храме мужчине, если он не священнослужитель. Священники, понятное дело, служат себе да служат, а в последнее время ещё чуть ли не на каждого норовят навялить епархиальное послушание. Ну и по требам бегают, не без этого. Почитай на всякий день у ихнего брата набирается своей специфической работы. Так что во внеслужебное время на приходе их днём с огнём не сыщешь, если, конечно, не крещение, там, венчание или отпевание. Одним словом – служивые. Не то, что я – болтаюсь из угла в угол и типа за порядком присматриваю, что иногда и некуда увильнуть от некоторых не очень приятных обязанностей – снег, там, почистить либо метлой помахать. Вот сменщику моему, похоже, не в лом и полы в алтаре помыть. Ещё и языки иностранные изучает. А женщины, что у нас работают, в свободное время не прочь почитать что-нибудь из того, что пылится в церковной лавке. Покупать не на что, потому как зарплаты у них символические. Впрочем, кому, как не им, и читать-то, коль прихожане чаще лишь до свечек охочи. Молитвословы, разве, с акафистниками покупают, что, в сущности, и похвально – ежели себе, а не в подарок. Но это моё мнение, так как считаю, что такие книги следует выбирать для себя – молиться ведь не заставишь! Для чего же и нужны такие книги – не на полках же, в лучшем случае, валяться.

И лишь меня на приходе похвалить совсем не за что. Работать ленюсь. Зато на трапезе за мной только поспевай. Да и там – хоть бы какая польза! Слова лишнего не выудить, потому что рот постоянно забит. Да и во время стихийных чаепитий – не большой охотник лясы точить. Только и всего, что ношу повсюду с собой тетрадочку, в которую иногда записываю, дабы не забыть, что же, на мой взгляд, происходило со мной интересного. Ну и, подчас, с теми, у кого, если не удержусь и почитаю кому от скуки, не появится из-за этого потребности начистить мне рыло.

Зато лично со мной случается разное – не знаю даже, чем и обозвать.

Да вот, к примеру, однажды. До сих пор в себя не приду. И историю эту я бы назвал – «Про дедушку Дай хлебушка и не очень-то про попа да про собаку».

Как-то после вечерней случилось мне закрывать и сдавать на сигнализацию храм. Живу неподалёку, в свободное время никуда не хожу – телик с дивидишкой гоняю, посему и прослыл за Серёгу-ключника. И вот выглядываю, значит, чтобы территорию осмотреть, а на лавке мужичок примостился – нечёсаный такой, в грязных лохмотьях. Я тотчас скрылся за дверью. «Ну, – думаю, – принесла нелёгкая!» И в кармане у меня ни шиша. Постоял так, подумал. «Не, – заключил, – в дверь ломиться не станет! Вроде, трезвый».

Собравшись с духом, снова выглянул. Старик по-прежнему сидел, смотрел на меня и лыбился во весь беззубый рот… Бородища на немытом лице всклокочена и топорщится в разные стороны. Скомканная грива грязных волос. И на этаком ненастном фоне – ничем не встревоженный лучистый и добродушный взгляд весёлых глаз.

– Дай… – Услыхал я сразу, как только неуверенно выполз из-за двери и уже хотел было состроить на лице строгую мину, но не смог.

– Дай, – вновь произнёс старик, улыбаясь всё шире, – хлебушка!

Я с облегчением вздохнул – дед вовсе не денег клянчил, чего, собственно, я опасался – и замер в задумчивости. Тут меня осенило: да он голодный – вот те и доброе дело! Снова нырнув за дверь, быстро добежал до трапезной, располагавшейся в цокольном этаже. Однако там – как шаром покати – ничего кроме чёрствой горбушки. Холодильник размораживался. Порыскав по шкафам, не нашёл даже завалявшегося чайного пакетика. И схватив первое попавшееся, разочарованно поплёлся обратно. Но на лавочке уже никого, а прошло ведь не более пяти минут. И, казалось, старик никак не смог бы уйти так быстро. Тем не менее он словно испарился. Подбежав к ограде, я долго всматривался в площадь и несколько раз прокричал:

– Эй, дедушка, де-душка-а! Дедушка Дай хлебушка! Где ты?

Но никто не отзывался, и шагов не было слышно. Вбежав по лестнице, вошёл в храм и внимательно оглядел все помещения. Затем, пробежавшись вокруг здания, вполне убедился, что дедушки и след простыл. Закрыв храм и заперев ограду, вышел на улицу, где чуть не столкнулся с огромным дворовым псом. Пёс был грязный и лохматый. Я испугался и замер. Собака же, виляя хвостом, посмотрела мне в глаза, а после, увидев в моей руке злосчастную горбушку, принялась беззлобно лаять и немного поскуливать, явно выпрашивая эту чёрствую корку. Ну и протянул, стало быть, а собака принялась лизать её прямо в руке. Заинтересовавшись, я присел на корточки, вытянув и другую руку, чтобы удобнее было поддерживать сомнительное лакомство. Таким образом скормил добродушному псу весь сухарь. Пёс же не только сгрыз до конца горбушку, но и вылизал крошки, казалось, не уронив ни единой. Молниеносно в моей памяти промелькнул ассоциативный ряд, вроде бы, разных, но чем-то связанных между собой воспоминаний. Детская сказка про мальчика, заблудившегося в лесу, у которого была краюха из дома, и он бережно скушал всё до последней крошки, за что явился ему тогда чуть ли не дух этого хлеба и вывел мальчишку из леса. Да и разом вспомнил всех батюшек, коих много повидал я на своём веку, причащающихся у святого престола частицей от Евхаристического хлеба. Ведь важно в этом деле – ничего не обронить.

Тут и пришла мне в голову совершенно дикая мысль – не тот ли это дедушка вдруг обернулся собакой и съел своё заслуженное угощение? «Что за чушь! – уговаривал я себя. – Это смешно и нелепо. Перестань. Тебе просто надо выспаться наконец. Так не бывает». Но я никак не мог избавиться от этого странного ощущения некоего неуловимого сходства между старым лохматым псом и грязным обросшим стариком. Пока я так раздумывал, пёс развернулся ко мне хвостом и стал кивать, указывая мордой на собственную спину. И ещё более сумасшедшая мысль засвербела в моём мозгу: «Это он, наверное, предлагает мне его оседлать». И, странно, я даже не усомнился, что именно так и стоит понимать необычное поведение животного. Мысль оказалась настолько навязчивой, что через минуту я уже твёрдо уверился в том, что если захочу, и впрямь смогу прокатиться на его спине. А пёс словно этого и ждал. Неожиданно он поднялся на задние лапы и подпрыгнул, а когда снова опустился на четвереньки, то мгновенно вырос и стал мне по пояс. Я же как будто не удивился и скорей машинально, не вполне осознавая, что делаю, вмиг очутился верхом на его спине и к тому же ощутил, что сидеть на нём довольно удобно и даже есть за что ухватиться, что и сделал, опять-таки ж интуитивно, может быть, вцепившись в длинную шерсть, а может и схватив его за уши. Но едва успел это сделать, как пёс тут же сорвался с места и побежал, стремительно набирая скорость.

Собака бежала быстро, но плавно, казалось, намеренно стараясь, чтобы всаднику было комфортно. И я держался на редкость невозмутимо, будто проделывал это каждый день. Скоро мы очутились на главном городском шоссе. Пёс мчал уверенно, унося меня всё дальше от места нашей встречи, что постепенно я всё более осознанней стал относиться к происходящему и уже нисколько не сомневался, что тот, кто меня вёз, был существом вполне разумным и ясно понимал, что делал. Я окончательно успокоился и всецело предался власти столь неожиданно свалившегося на мою голову приключения.

Примечательно, что собака двигалась по проезжей части не нарушая правил – не сильно превышая скорость, никого не подрезая, следуя указаниям дорожных знаков и, что особенно интересно, останавливаясь перед каждым запрещающим сигналом светофора и пропуская пешеходов только в положенных местах. Во время остановок до меня то и дело доносились одни и те же удивлённые крики:

– Э! Смотрите! Поп на байке!

И не сразу дошло, что кричали по мою душу. «Хм, – помню, подумал, – причём здесь поп? Какой поп? Да ещё и на байке!» Но скоро почти перестал обращать на них внимание. Должно быть, их ввели в заблуждение моя борода и длинные волосы. В принципе – чем не байкер? Те тоже случаются с бородами да волосами. Только меня и впрямь тогда почему-то частенько принимали за батюшку. Ну, пару раз – за художника. Может быть, кричавшие вслед банально прикалывались, сравнивая с байком ездовую собаку? «Хм, – ещё, помню, подумалось, – нашли чему удивляться! Попу́! Что они, попов не видали? Да и слепые они что-ли? Точно и не замечают, на ком это я еду! Вот чему бы надобно удивляться! А они… Хм, заладили – поп да поп!» И правда! Почти всю дорогу – про попа да про байк! Обидно даже стало за столь чудесное, по меньшей мере, животное. «Уж коли на то пошло, – ещё подумал, – уж ежели сдался им всем этот поп, то кричали бы себе – ну, хотя бы про попа да про собаку!»

Тем временем мы уже возвращались, приближаясь к моему дому. И я озадачился было мыслью, как теперь поступить с моим новым волшебным другом. Ведь, в самом деле, не прогонять же. Ну, положим, прокормить его не проблема. Но куда девать?! Если в квартиру, так весь дом переполошится. Но и оставлять на улице – как-то… Однако не дав мне толком задуматься, пёс, не сбавляя скорости, понёсся прямо в подъезд. И тут я впервые в жизни пожалел, что не ведаю правил верховой езды – доселе собака останавливалась и трогалась с места сама. Что же было дальше, я не помню.

Помню только, как засветло очнулся, в той же одежде, что и накануне, в своей комнате, и как в дверь барабанила соседка тётя Галя.

– Эй, Эдмон! Просыпайся, байкер недоделанный! – слышалось мне из-за двери. – Вставай, а то байк твой уведут!.. Да хоть бы и угнали… Поставил поперёк дороги… Чё ты его прямо у подъезда бросил – ни зайти, ни выйти?! Совсем охренел?!

– Какой ещё байк, тёть Галь? – сказал я, впуская соседку. – Приснилось вам что ли?

– Я тебе дам – приснилось! – продолжала орать тётя Галя. – Пойдём, пойдём покажу!.. Что?.. – Вдруг примолкла на пару секунд, внимательно в меня вглядываясь и принюхиваясь, но тотчас заорала пуще прежнего. – Ведь трезвый же, гад, трезвый! Прикалываться вздумал?.. Над пожилой-то женщиной!.. А! Вот ты, значит, зачем бороду отрастил!.. Я-то думала – образумился, в батюшки готовится!.. А он – с наркоманами да неформалами всякими якшается!.. Эх, ты!.. Вот всё про тебя отцу Максиму расскажу!.. Как девок разных… Прости, Господи!.. – Снова замолкла и внимательно осмотрела уже квартиру. – Всё равно!.. Неважно!.. Мало того, что до ночи гонял на своей адской машине!.. Нате, пожалуйста, все теперь смотрите, какой он крутой!..

И чуть ли не за шкирняк поволокла меня куда-то. Я