принялся громко, до слез хохотать. Продолжал хохотать, и когда вошли сыновьям, и когда выскользнула из шатра Евла, и когда в шатер испуганно заглянул один из телохранителей.
– Чем она тебя так насмешила? Что-то сказала? – изумленно спрашивали княжичи.
– Еще ка-ак ска-аза-ла! – хохот Дарника переходил уже в икоту.
Едва он успокоился, как из Гребня пожаловали городские тиуны сообщить, что будут триста воинов и триста лошадей и договариваться о повозках и припасах: чего именно желает княжеская светлость?
Княжеская светлость особо не привередничала: большая повозка и легкая двуколка на каждых двадцать воинов, с лопатами, кирками, пилами, рубанками и ножницами для стрижки овец, зерна, круп, колбас и сыра для всего гребенского отряда на две недели, полсотни запасных больших щитов, тридцать палаток, три шатра для сотских и десять пудов наконечников стрел.
– Воинов, наверняка, самых никудышных для меня отбираете? – не удержался напоследок от язвительности Дарник.
– Нет, нет, хороших воинов с доспехами и оружием! – испуганно заверили князя казначеи. – По жребию.
– А добровольцы есть?
– Есть, но мало, – признался самый смелый из тиунов.
Другого и трудно было ожидать.
На следующее утро центральные южные ворота раскрылись, и из них стало выезжать-выходить гребенское войско: сто конников, сто пятьдесят пешцев и полсотни возничих с коноводами. С ними пятнадцать тяжелых двухосных повозок и пятнадцать легких двуколок. На привязи за конниками и повозками следовала сотня запасных лошадей.
Гребенцы смотрели на весело встречавших их словен и ромеев не особо приветливо, многие еще помнили, какой урон пять лет нанесли им дарникцы. Тогда князь тоже не стал брать Гребень приступом. Просто приказал разобрать по бревнышку полсотни домов в окрестностях города, погрузил их на повозки и повез с собой на юг. Так как гребенская дружина ничуть по численности не уступала княжеской, то бросилась в погоню, намереваясь вернуть дома назад. Дарник на это и рассчитывал: выпряг из повозок лошадей и дал гребенцам захватить посреди степи свой груженный бревнами обоз. После чего преспокойно окружил победителей, которые не могли стронуться с места с захваченной добычей. Большой перевес в лучниках, да десяток колесниц с камнеметами делал положение гребенцев безнадежным. Князь прекрасно это понимал и хотел лишь немного попугать бравых мстителей и после сдачи в плен забрать в качестве трофеев их мечи. Но кто-то из княжеских вожаков чего-то не понял, ринулся вперед, за ним последовали остальные дарникцы и устроили гребенцам самую настоящую резню.
Однако сейчас Дарнику было не до чужих настроений. Поручив прием пополнения Корнею, сам он прощался с Туром и Бортем, передавая им свой договор с ромеями насчет покупки сукна, войлока и пергамента.
– Ты при всем этом присутствовал и знаешь, как поступить, – пояснил князь наместнику, – если ромеи попытаются нарушить этот договор, а меня под рукой не окажется. Не волнуйся, меня уничтожить не так просто. Копию договора я себе тоже оставил. Это так, на всякий случай.
– «Как поступить» – это наказать ромеев мечом? – слегка ёрничал толстяк. – Мне с Туром захватывать всю Таврику, или только половину.
– А это уж как решит Властитель Леса, – шутил, чтобы развеселить младшего сына Рыбья Кровь.
Тур молчал, слезы постепенно накапливались в его глазах.
– Как надо, так и решит! – пришел на выручку младшему брату Смуга.
– Вот держи! – вручил Дарник Туру свиток с последними Десятью Правилами.
Внимание княжичей сразу переключилось на пергамент.
– А мне? – потребовал Смуга.
– Будет и тебе, – пообещал князь. Чтобы еще больше отвлечь Тура от переживаний, Дарник отозвал его в сторону и рассказал о тайных знаках, которые тот должен всегда расставлять в своих посланиях отцу из Липова.
Наконец Борть, спросив у князя разрешения глазами, дал команду садиться в седла. Дарник крепко обнял сына, потом подхватил его и широким круговым движением буквально закинул на коня. Тур весело рассмеялся от такого полета и горделиво посмотрел на старшего брата: я уже князь-наместник, а ты еще только через два дня.
Сто конников в сопровождении пяти полностью крытых двуколок, лишь в одной из которых находился камнемет, направились к воротам Гребня. Среди этой сотни половина была от прежней липовской дружины (две сотни бортичей перешли к князю), другую половину составляли смоличи, гребцы с биремы, петунцы и даже четверо тервигов – те, кто пожелал увидеть лесную столицу Гребенско-Липовского княжества.
Само объединенное войско отходить от стен Гребня не спешило. Тронулись в путь лишь, когда с левого берега Малого Танаиса тайком вплавь перебрался один из телохранителей Бортя и сообщил, что туричи (теперь их полагалось звать только так) благополучно и даже с приветствиями молодому князю пересекли Гребень и хорошим маршем идут по липовской дороге.
– Когда войдете в Липовскую землю, пусть Борть пошлет мне еще одного гонца, с запиской от княжича Тура, – распорядился Дарник, отправляя телохранителя в обратный путь.
2
Через два дня на развилке дорог, ведущих в Новолипов и с востока на запад состоялось прощание со старшим княжичем с теми же самыми атрибутами, что и с Туром: пергаментным свитком с последними Правилами, наказом о тайных знаках в записках и шутками насчет разгрома ромейской Таврики. Ритуал прощания чуть не испортил Корней, заметив, что Заитильский край есть тоже Степь и разве Смуге не интересно увидеть новую землю, которая вскоре тоже присоединится к его владениям.
Даже Дарник оторопел от такого предложения, княжич вместе с Зыряем тоже молчали, вопросительно взирая на князя. Один Свирь, казалось, был занят рассматриванием своих только что полученных нашивок сотского.
– У Смуги сейчас более важная задача, – вышел из положения Рыбья Кровь. – Наше войско – это только первый удар, княжичу надо в Новолипове подготовить второй завершающий наше завоевание удар.
– Так на Таврику готовиться или за Итиль? – рассудительно по-взрослому уточнил Смуга.
– Слова о походе на Таврику это прикрытие, восточный поход тайный и более главный, – столь же серьезно растолковал князь.
– А меня как Тура забросить, – попросил напоследок княжич.
– А запросто, – сказал Дарник и новым круговым движением забросил сына в седло.
И отъезжая с полусотней бойников в сторону южной столицы, Смуга усиленно размышлял о поставленной отцом задачей. А Дарник про себя вздыхал: какой же сын еще ребенок!
Свирь специально отстал от колонны новолиповцев, чтобы выразить князю свое возмущение:
– Ну какая Таврика, какой Заитильский край?! Зачем мальчишке глупыми сказками голову дуришь?
– Потому что подготовка к скорой войне быстрее всего поставит Новолипов на ноги, – чуть смущенно объяснил Дарник.
– Тебе, кажется, преждевременно разряд сотского присвоили. Сразу князя учить взялся. Быстро ускакал отсюда! – Корней должным образом отчитал Свиря.
Позже хорунжий уже сам извинялся перед князем:
– Ну что я такого особого сказал?! Думал, Смуга скажет: пускай тятя там сперва все завоюет, а я потом возьму все под свое крыло. Ты же сам его учил, что он всегда должен уметь отвечать на самые неожиданные вопросы.
– Ладно уж, умник. Быстро ускакал отсюда!
И Корней с довольным смехом, что князь не сердится, мгновенно умчался прочь.
На перекрестке к объединенному войску присоединилось поджидавших князя полторы сотни новых ополченцев. Но они только восполнили тех, кто ушел с Туром и Смугой. Порасспросив новичков, кто они и что умеют, Дарник с досадой понял, что и без того невысокое качество дарникского воинства ухудшилось еще больше. Раньше он всегда старался придерживаться правила: к двум третям опытных бойников добавлять лишь треть необстрелянных ополченцев. Сейчас все было прямо наоборот: на четверть бойников приходилось аж три четверти ополченцев.
Вскоре случилась и настоящая неприятность. Не успели сделать от перекрестка один дневной переход, как на утро воевода гребенцев доложил об исчезновении аж пятнадцати своих воинов. Горячий Корней рвался устроить за ними погоню и показательно повесить беглецов перед всем войском.
– Хочешь – посылай, – Дарник особо не возражал, но потребовал, чтобы погоня сама вернулась не позже чем через день.
Через день она и вернулась, никого, разумеется, не настигнув.
И тогда князь собрал всех триста гребенцев для отдельного разговора.
– Я понимаю, что большинство из вас находится здесь не по своей воле, – сильным, но вовсе не грозным голосом обратился к нерадивым воинам Рыбья Кровь. – Я понимаю, что многие из вас до сих пор скорбят и не могут прийти в себя от утраты родичей во время мора. Я даже понимаю, что никто из вас не любит меня и считает виновником многих бед Гребня. Все это так и по-другому быть не может. Я когда-то насчитал сто пятьдесят врагов, которые объявили мне кровную месть, потом, правда, сбился со счета и дальше уже не считал. Так вот, добрая половина из этих врагов превратилась потом в моих верных соратников. Я даже толком не знаю, почему это произошло. Но уверен, что в конце похода это случится и с вами. У вас просто не будет другого выхода, как полюбить меня и стать моими надежными воинами. Конечно, найдутся и такие, которые из своей гордыни всегда будут говорить, какой я злодей и князь-выскочка. Порасспросите моих ветеранов, наверняка и среди них найдете таких.
Князь слегка перевел дух.
– Вы наверно, уже знаете о цели нашего похода: раз и навсегда прекратить нашествия степняков из-за Итиля. А ведь Гребень тоже всегда на пути их нашествий. Стало быть, вы раз и навсегда и его закроете от этих нашествий. Какое мне дело до этих великих дел? – может себя спросить каждый из вас. И будет прав, если у него сердце величиной с орех, а мужество величиной с горошину. Но я призываю вас подумать о том смехе и презрении, который ждет ваших беглецов через год, когда в Гребне и во всей Словении узнают о победе нашего войска. Как они сами от стыда за собственную глупость начнут кусать свои локти. Каждый человек рождается на свет, чтобы стать великаном, а не карликом. Со мной вы станете такими великанами, без меня останетесь ничтожными обреченными всегда завидовать великанам карликами.
– А если никто из нас не вернется живым из Заитильских степей? – послышалось из глубины гребенских рядов.
Князь рассмеялся:
– Посмотрите на меня, я разве похож на того, кто хочет погибнуть?
– Ты же собираешься там жить и шерсть у кутигуров покупать? – раздалась еще одна недоверчивая реплика. – Значит и нам там навсегда остаться.
– Могу напомнить, сколько у меня было столиц: Липов, Ракитник, Гребень, Новолипов, Бирема. Ни в одной из них я не задерживался больше года. Так зачем думать, что в Заитильских степях я останусь на всю жизнь?
Гребенцы молчали, переваривая в своих головах услышанное.
– В общем, совсем маленьких дитятей среди вас нет, думайте и мотайте на ус, – с этими словами Дарник сел в седло и, выражая спиной к карликам полное презрение, удалился.
То ли его златоустство, то ли еще что было тому виной, только больше беглецов из гребенских сотен не случалось.
Между тем пополнение дарникского войска продолжалось. По
