Доктор Мохов

             


Прямо посреди равномерно и отлаженно текущей жизни – вдруг.
Инфаркт.
И  с утра, да ещё  во вторник. Накануне ничего не предвещало.  Вот и в этот день вскочил, и в привычном ритме день закрутился: душ, зубы, бритьё. Когда уже допивал на кухне кофе, тут и почувствовал… Дурно как-то, и грудь печёт и разрывает изнутри.
Когда вернулся в спальню и плюхнулся на кровать, то «Скорую» вызывал уже с трудом. Приехали на удивление быстро. Какие-то манипуляции с аппаратом ЭКГ, укол. И совсем молодой мальчик, фельдшер, наверное, говорит:
- Сейчас в больницу поедем.
- Я не могу в больницу, у меня мама старенькая, 88 лет – одну никак не оставишь, - придушенно отвечаю.
И почему-то помню его глаза расширенные, когда он говорит:
- У вас же инфаркт…
Брык, и – всё. Жизнь течёт дальше, но уже без моего в ней участия. Потом снова я – в ней, но почему-то на полу, на куске какого-то брезента, а вокруг много людей суетится. Какой-то здоровенный дядька говорит мне:
- Милый мой, всё хорошо будет.
И они меня нести пытаются. А мне стыдно так за свою немощь. Говорю им:
- Да не надо, я сам дойду.
- Не нужно самому, мы донесём,- отвечает всё тот же здоровенный.
Это уже потом я узнал, что была у меня уже дома первая клиническая смерть. Ну, прямо как в американском кино: … мы его теряем… «утюги», смазанные каким-то гелем и прислоненные к моей груди, команда «разряд».
Дальше всё как по писаному: «Скорая» с мигалкой и воем, больница, операционная, где врач-хирург говорит мне, что нужно подписать  согласие на операцию. Я даже острить пытаюсь: «Будто у меня есть выбор!»
И тут я его в первый раз увидел. Высокий, худой, с тяжёлыми прядями седых волос. И очки, узенькие, «лекторские», в золотой оправе. Сам он ничего не делал, а просто рядом стоял и коротко и иногда что-то говорил хирургу, а тот мне рассказывал, что он в этот момент со мною делает:
- … вооот, я через вашу правую руку вошёл и прямиком иду к сердцу вашему… сейчас немного ущипну, зато боль сразу станет меньше… теперь чуть кольну вас, и после этого сразу станет уходить боль, а через какое-то время совсем сойдёт на нет… всёёё, оба ваших стента хорошо, красивенько так встали… операция закончена. Вы начали жить новую жизнь.
И меня покатили в реанимацию. А Он шёл рядом, смотрел мне в глаза и за руку держал.
В реанимации девять кроватей, где копошатся какие-то полудохлые, как я, люди. И Он по несколько раз в день приходит и что-то говорит каждому. А я так жду, когда ко мне подойдёт и спросит: «Как дела?» И при этом обязательно коснётся руки или ноги моей своими длинными, тяжёлыми пальцами. А мне казаться начинает, что через них в меня жизнь и свет льются, и хочется ему нежное сказать.
Это уже потом, когда была ещё одна клиническая смерть, из которой меня опять вытащили, а утром я проснулся, как в детстве в пионерском лагере, забыв о том, что было накануне, я узнал, что Он на десять лет моложе меня. Но всё равно чувство того, что он мой отец меня так и не покинуло.
Через несколько дней я спросил его:
- Вы были на моей операции?
- Был, - отвечает,- и всё время вас за руку держал.
- А сами вы операций не делаете?
- Нет,- говорит.- Вмешиваюсь только тогда, когда это становится необходимым. В вашем случае необходимости такой не было. Всё прошло в штатном формате. Жаль только, что инфаркта избежать не удалось. Но мы с вами победим, и Первого сентября ваши ученики снова встретятся с вами.
Когда он подошёл в другой раз, мне так не хотелось, чтобы уходил, что я сказал ему:
- Знаете, доктор, что я здесь понял?
Он вопросительно взметнул над очками густые прямые брови.
- … понял, что умирать совсем не страшно…
С ответом он не промедлил ни минуты:
- Не страшно, потому, что вы просто забыли подумать, как же плохо будет без вас тем, кто здесь останется. Даже если иногда начинает казаться, что всё в жизни уже произошло и цели потеряны, всегда знайте, что важнейшее в наших с вами жизнях – это люди, потому что они тёплые и им нужна наша теплота, чтоб не замёрзнуть на ледяном ветру жизни.
И снова пошёл по своим делам. Да буднично так, будто и не сказал ничего особенного.
Когда меня переводили из реанимации, мне так этого не хотелось, потому что  его буду видеть редко. А когда видел, то хотелось что-то не менее важное и для него сказать. Только когда поднимал на него глаза, то слова куда-то уходили. Оставалась одна теплота и благодарность за то, что пятьдесят три года назад он родился…

Думаю, вам бы наверняка хотелось узнать, как зовут Моего Героя?
Узнать сможете сами, если в Москве найдёте Городскую Клиническую Больницу № 13, а там зайдёте в кардиореанимацию, которую он и возглавляет. Имя и отчество его похожи на тонко составленную композицию мороженого, которое уложено в крепкую чашу его фамилии:

Андрей Евгеньевич Мохов – вот как зовут этого великого доктора, которого невозможно не полюбить…