ЗАПИСКИ ПСИХОЛОГА. ЗАРИСОВОЧКИ

ЖЕНЬКА

Я не претендую  на литературную славу. Мои зарисовки никогда не дотянут до галереи «Мёртвых душ». Но я буду записывать, потому что мои души – те, кто обращается за помощью, – живые!
…Женьку я знаю с пелёнок, она младшая сестра моего лучшего друга. Антон – её муж. Пара очаровательных неандертальцев. У обоих за плечами по два брака. Причём все – не больше полутора лет.
Счастливо вместе они прожили полгода. Ещё полгода так себе. Потом затеяли развод, но так воевали, что даже не дошли до суда.
Полгода не виделись, затем столкнулись на улице, страсть вспыхнула – съехались.
Букетный период закончился через месяц. И Женька в слезах прибежала, как в детстве, с криком: «Помоги!»
– Мы любим друг друга, но вместе не можем! Я ни с кем не могу! Ни с одним мужем, ни с другим, ни с Антоном!
У неё со всеми огонь и лёд, оказывается. То страсть, то скандал. То не разольёшь, то в обидах.
– Сначала весело. А потом как на вулкане сидишь. Хочется бросить всё и бежать.
– Разговаривать пробовала? – спрашиваю.
Таращит глаза, потом кокетливо:
– Не умею. Мне легче сервиз разбить, а потом помириться и новый купить!
Смеётся, но неуверенно. Потому что я не выражаю восторга. И не считаю очаровательным не пользоваться данной богом речью. И разумом.
– Я хочу быть с ним, но сил так жить нет. Что делать?
– Разговаривать.
– Что ты заладил?! – орёт зарёванная Женька. – Я же сказала НЕ-У-МЕ-Ю!
Молча смотрю. До неё доходит, что так вести себя неприлично.
– Ты с Антоном так же?
Прячет глаза.
– Что делать после таких воплей знаешь?
Знает. Ей мама в детстве говорила про извиняться, я помню. Но Женечка НЕ-У-МЕ-ЕТ.
Сопит, слёзы градом, челюсти сжаты. Вырвать у неё извинение труднее, чем у терьера крысу. У меня выходной, я не тороплюсь.
Женька собирает силёнки и выдавливает: «Извини, что наорала».
Я серьёзно: это подвиг для человека, который по-человечески не умел.
– А Антону так можешь?
Женька показывает чудеса акробатики. Сидя на стуле, наклоняется корпусом вниз и пытается сунуть под стул голову.
Ей стыдно. Стыдно, что в 30 лет придётся учиться делать то, что обычно делают с детского сада.
Пусть посидит головой вниз. У меня выходной, я не тороплюсь.

АНТОН

Если Женька не умеет разговаривать, то у Антона всё по-другому. Ему – лень. Ему легче кулаком в стену и палец сломать. Прекрасное решение: Женька ещё и виновата! Или кулаком по столу, а утром чинить. Починил – герой!
Кстати, разводиться они решили после того, как Женька пришла домой на час позже. Антон просто не вынул ключ из замка, отключил домофон и телефон и лёг спать. Ничего страшного – у неё мать в соседнем доме!
– Правда, ничего?
Он не прячет глаза. Дымит сигарету за сигаретой.
– А почему ты ей не позвонил, не спросил, где она и почему задерживается?
– Она сама должна!
Должна. А тебе лень прикладывать усилия – держать себя в руках, не ломать стены, по-человечески объяснить жене Жене, что ты ждал и сюрпризом купил билеты в кино…
Ломать всегда легко, тяжело строить.
Но мои очаровательные неандертальцы нашли выход.
Женька собралась с духом и составила договор.
По нему стороны обязались в течение шести месяцев не сбегать из отношений, а всеми способами учиться договариваться. Прикладывать все силы, задействовать все возможности. Ждать, звонить, спрашивать, объяснять, уточнять, извиняться.
Челюсти у Женьки через пару месяцев разомкнуло, потом стало сводить меньше, затем в вовсе перестало. Оказалось, что можно попросить любимого мужа повесить бельё, взять билеты в кино и даже – о бывший ужас! – обнять тебя.
У Антона теперь вдвойне золотые руки, потому что они целые. Оказалось, задать вопрос любимой жене менее травматично и затратно, чем крушить всё вокруг, а потом чинить поломанное.
Сейчас у них заканчиваются вторые шесть месяцев по следующему договору. Женька сидит на стуле головой вверх и щебечет, что третий они подписывать не будут.
Зачем? Ведь никто больше не бежит. Они вместе, потому что оба хотят этого.

ХОЛЕРИК

Когда меня спрашивают «Кто ты по темпераменту?», я теряюсь. Кто я?
…Эта история про моих одноклассников Мишку и Гришку.
Мишка был увалень, Гришка – шило.
«Холерик!» – говорила его мама таким тоном, что мы понимали – это круто, и дико завидовали.
Гришка был вспыльчивый, подвижный, на раз ввязывался в споры с учителями и драки с пацанами. Эмоции били из него водопадом, девчонки бегали за ним табунами и писали записочки тоннами.
«Фигура!» – говорил про него трудовик.
«Я просто холерик!» – улыбался Гришка и задирал нос.
Мишку, понятно, мало кто замечал. Усидчивый, трудоспособный, серьёзный, надёжный.
Учились оба хорошо. Вместе поступили на экономфак, закончили его и устроились в одну фирму. Дела у неё пошли в гору – Григорий Романович и Михаил Аркадьевич много сделали для предприятия.
Когда нестабильные времена миновали и людей чуть отпустила необходимость быть постоянно начеку, Григорий расслабился и дал волю сдерживаемому до этого неуёмному темпераменту, превратившись снова в Гришку.
На одном из крупных совещаний с иностранными партнёрами он доказывал свою правоту так экспрессивно, что треснул стаканом по столу, отчего пострадали и первый, и второй.
Немецкие партнёры были шокированы.
Гришка, разгорячившись, вылетел сначала из комнаты переговоров (по своей инициативе), а через пару часов – из совета директоров (по инициативе генерального). И на все вопросы гендир давал исчерпывающий ответ: «Он холерик!» – и таким тоном, что все понимали…
А Михаил Аркадьевич давно и прочно второе лицо в фирме. Фигура! Спокойный, как удав, и непотопляемый, как крейсер. Гришка часто шпынял его в школе насмешливым: «Эх ты, флегма неповоротливая!»
… Когда меня спрашивают «Кто ты по темпераменту?», я теряюсь. Постоянно я никем не хочу быть.
Когда на работе возникает десяток заданий, я становлюсь флегматиком и последовательно, спокойно выполняю их. В отпуске я сангвиник, активный и жизнерадостный. А сейчас я допишу свои зарисовочки и, прогоняя меланхолика, встану под холодный душ, обнаружив в себе орущего холерика.

ЛАДОЧКА

Ладочка – богоизбранная. Нет-нет, она вполне русская по паспорту, просто дедушка всё детство твердил, что у неё голубая кровь.
Ладочка весит как полтора барашка, пишет стихи, скачет по лужам и похожа на эльфа. Принца даже не ждёт – они сами сыплются ей под ноги.
Каждый сначала прекрасен и гениален, как стобалльник на ЭГЭ. Только там баллы засчитывают после, а Ладочка до. А как же иначе – ведь она его уже выбрала!
Всё бы ничего, но в трепетном Ладочкином нутре встроена металлическая линейка. Принцип её работы прост. Стоит принцу проштрафиться – минус балл.
Назвал Лада – 99.
Позвонил на две минуты позже – 98.
Несмешно пошутил – 97.
Подруге не понравился – 96.
Бокал пива – 95.
Ладно бы линейка плюсовала балл за хорошее, возвращая принцу статус-кво. Но у Ладочки так не работает. Единственная форма поощрения – удержание баллов на том уровне, до которого они уже упали.
Задержался на конюшне – 94.
Не обнял – 93.
Принёс цветы – 93.
Бриллиантовую тиару – 93.
Вишневый йогурт – 92. 
Наступил на кота – 91.
Разбил чашку – 90.
Ладно бы нулём всё заканчивалось! Но Ладочкиной линейке позавидовали бы шахтёры. После нуля она продолжает отщёлкивать -1, -2, -34, -128…
Низведённый до уровня помоев вчерашний принц уползает сам.
Ладочка сидит передо мной, и в её глазах я ясно вижу 100. Не надо, Лада.
99.
Тебе не надо вычитать мои баллы, учись плюсовать свои и принимать себя и тех, кто рядом, такими, как есть. Тебе жить с обычным человеком. Спать с человеком. Кофе пить, детей растить – всё с человеком.
93.
Жаль, я не хирург. Моей задачей было бы вырвать из тебя эту чёртову линейку, делающую тебя несчастной. Конечно, я могу, но ты же упорная – ты подберёшь её, отряхнёшь, вживишь обратно и снова будешь считать, что проблема не в тебе, а в ком-то другом, кто не целует, крошит, топчет, шутит…
85.
Я  не хирург. Ясноглазый эльф должен всё сделать сам.
83, 82, …76.
Разглядеть, осознать, принять и сделать выбор. Да, будет больно. Обидно. Стыдно.
Ладочка сидит и по привычке думает, что вычитает мои баллы. Но  вычитает свои. Сейчас она дойдёт до нуля, и я расскажу ей, какая у неё потрясающая красная кровь.

***
За час консультации Ладочка играючи насчитала мне -100. Или -200. Она фыркнула носиком, повела плечиком и отодвинулась вместе с креслом – ну как с таким гадом можно сидеть?!
«Делает неприятно, даже больно… Может, не разговаривать с ним? Хотя как не разговаривать – отдала деньги и молчать? Зачем тогда пришла?»
Я наблюдаю за работой мысли.
Натужно, с пробуксовками, как Белаз в колее, рассказав, какие все вокруг неё неумные и неудачные, Ладочка начинает говорить о себе (конечно, у неё другие формулировки, это я перевожу с эльфийского на человеческий):
– как перекусила хребет сначала мужу, а потом тридцати трём претендентам на руку,
– как 14-летняя ночь мечтает найти работу и уйти из дома,
– как три года назад поругалась с родителями и с ними не разговаривает,
– как задолбала коллег на работе и прочая, прочая, прочая…
100, 85, 74, 62, 47…
Ладочка входит во вкус – столько лет молчала! – и с садистским удовольствием уличает себя в неблаговидных поступках аж с детского сада.
28, 9, 1, 0, -5, -13…И вдруг:
– Вы хотите сказать, что у меня низкая самооценка, что я не люблю себя?!
Да боже упаси, я молчу. Ты сама всё сказала. Ты настолько не любишь себя и настолько не хочешь заниматься собой, что занимаешься только другими, пытаясь лепить из них недостижимые идеалы. А потом достаёшь линейку-убийцу…
Ладочка сидит сидит рядом, и ей впервые в жизни по фигу, что у меня -300. Фокус внимания она наконец-то переместила на себя.
Из кресла встала Лада Владимировна.
Осознав, что дальше можно выкарабкиваться самостоятельно, она поступила нестандартно: уехала в отпуск в глухую деревню, где до сих пор телеги и лошади и где жители в меловой горе устроили лабиринт исполнения желаний.
Две недели Лада Владимировна ходила кругами между камней и загадывала научиться принимать людей со всеми их недостатками и видеть их достоинства. Чем не психологический практикум?
У неё всё получилось. Может, потому, что лабиринт действительно исполняет желания. А может потому, что у Лады Владимировны появилась предрасположенность к этому действию – принятию других.

КАТЯ

В Катином детстве была трагедия: умерла сестра. Мама так и не сняла траур. У Кати золотая медаль, красный диплом, большая должность в проектном бюро. У мамы портрет с чёрной лентой. Перед смертью она назвала Катю Оленькой.
«У меня всё будет по-другому!» – решила Катя и родила солнце – Лизу.
Лиза – уникальный ребёнок. В шесть месяцев она заговорила, в семь пошла и сразу на танцы. В три года у неё был мольберт, в четыре пианино, в пять репетитор по французскому.
Я подсовываю Кате круги Мюррей, она благодарит и не заполняет. Она знает, кто я, и смутно догадывается, что даю я их неспроста…
В первом классе у Лизы танцы, музыка, рисование, иностранный. Всё бюро знает о её успехах.
Дедушка после школы встречает внучку и ведёт в кафе. Два раза в неделю Лиза ковыряет форель, два – телячью вырезку и один – куриную грудку. На десерт – голубика со сливками.
Однажды танцы отменили, и дед повёл сокровище к себе.