ЗАПИСКИ ПСИХОЛОГА. ЗАРИСОВОЧКИ

На первое заварил «Доширак», на второе – сосиски. Всё бюро помнит скорую помощь в тот день.
Забыл! Есть ещё Ромик – отец Лизы. У Ромика нет высшего образования, он с 18 лет работает наладчиком. Ромик лечит станки наложением рук, у него прекрасная зарплата, ужасный график и две принцессы.
Ромику неясно, почему 1 января, когда ему наконец-то дали выходной, надо ехать за сто километров в парк графов Шереметевых. Чем плох скверик возле дома?
– Лизе надо дышать свежим воздухом!
Лиза дышит в телефон, который с недавних пор открывается по отпечатку пальца. Там вихрастая голова и смайлы с поцелуями.
Лизе 15. Я видел её Уильяма с белым конём и Гарвардом за плечами.
Петьке 17. Он учится в ПТУ, которое гордо зовётся колледжем. В одной руке у него сигарета, в другой – Лизина попа. У Лизы трещит за ушами – она ест гамбургер. Петька прокуренными пальцами стирает с её подбородка мамину помаду. Лиза подставляет счастливую мордаху и трётся об руку, не обработанную антисептиком.
Не нужно быть ни провидцем, ни психологом: скорая скоро станет регулярной. Стоит Лизе выговорить «У меня своя жизнь!». В тот день, когда её жизнь начнётся, Катина – кончится.
Катя снова выбрасывает распечатку с кругами Мюррей, которую я по-соседски протягиваю ей, пока разыскиваю в портфеле ключи. Её ещё не припёрло. Она пока верит, что у неё всё по-другому и она молодец.

РОМКА

– Александр Александрович, здравствуйте! Я звоню из «Артека»!
Эта история случилась пару лет назад. Рому-восьмиклассника привёл отец.
Династия медиков – бабушка, дедушка, отец и мать – не находила себе места. Их гордость, сын и внук, которого с детсада готовили в профессии хирурга, скатился на двойки.
До седьмого класса был отличником, упорством добивался пятёрок по русскому, английскому, биологии, алгебру-физику щёлкал, как орехи, решая на контрольных по шесть вариантов на весь класс.
А в восьмом посыпались двойки. Рома сдавал пустые листы на контрольных. В диктантах правильно написанное менял на неправильное.
– Как порчу навели, – убивалась семья. – Ни по одному предмету не успевает. Через год ОГЭ, плохо сдаст – не возьмут в химико-биологический класс даже в своей школе! А в чужой тем более! А ему в мед поступать после 11-го!
Вывести на разговор 14-летнего мальчишку не составило труда. Достаточно было распечатать олимпиадную задачу по физике и схватиться за голову.
Ромка увидел родные формулы и отважился спросить: мол, что вы над ними горюете?
– Да дочка попросила помочь, а я в физике полный ноль…
– Да это же просто, – сказал мой юный пациент, – смотрите.
Через 10 минут олимпиадная задача  11-го класса была решена.
Я кисло смотрел в лист.
– А вдруг неправильно? У дочки на кону четвертная оценка…
– Как неправильно? – изумился Ромка. – Мне решать, как дышать, я никогда не допускаю ошибок, сам не знаю, как у меня так получается.
– Да у тебя же два по физике! И по алгебре…
– Да причём тут оценки, – вздохнул Ромка. – Понимаете, у нас все врачи: мама, папа, бабушка, дед, прадед с прабабкой – все! У меня в детстве из игрушек только наборы доктора были да энциклопедия «Тело человека» в 52 томах… А сейчас мне светит химбио, потом мединститут, и уже место хирурга приготовлено. А я крови боюсь, хочу космос изучать, приборы конструировать… Но у меня выбора нет. Меня и слушать не станут. А если двойки, то в 10-й не возьмут. Поступлю в колледж какой-нибудь, а потом переведусь в высшее на физмат…
Занавес.
Убедить династию было сложно. Но когда медики сложили оружие, Ромка выиграл международную олимпиаду по физике.
Он звонил из «Артека» и захлёбывался от восторга: его ждут после 11-го класса в МФТИ.
…Родители! Поговорите с детьми!

МАЙКА

Маечка – моя любимица. По ней можно защитить докторскую. Фрейд и Юнг с того света завидуют мне.
Эту историю я собирал по крупинкам больше трёх лет…
Маечка из принцесс и солнышек. С детства вокруг неё кружились мама-папа, бабушки-дедушки, тёти-дяди. У Маечки всё лучшее. Маечка, ты лучшая. Снегурочка в садике, командир звёздочки, председатель совета отряда, совета дружины.
Маечка стояла в карауле у Вечного огня, свободно забегала к директору, ездила в «Артек». Любимица учителей, отличница, всегда на виду.
Её орбиту с первого класса пополнили мальчишки. Они табунами бегали за ней, дарили рогатки и заколки. Маечкин портрет с доски почёта исчезал регулярно, пока его, единственный, не вставили под стекло…
После 10 класса Маечка в 10 раз поехала в лагерь становиться «Мисс-«Заря» и лучшим командиром отряда. Но не тут-то было: она влюбилась.
Ему тоже было 15. Он работал в столовой. Вечером крутил брейк на дискотеке и пел Цоя под гитару.
Лагерь затаил дыхание: таких романов ещё не было.
И вдруг за три дня до карнавала герой перестал разговаривать. Он проходил мимо Маечки и не смотрел в её сторону, а на дискотеке танцевал со спортинструкторшей.
Майка наглоталась таблеток, её отпоили марганцовкой, в изолятор наутро пришёл весь  лагерь.
Он не пришёл.
Отец забрал Майку домой. На станции она сделал шаг под товарняк. Дома мама стащила её с окна.
Весь август Маечка не вылезала из кровати. «Отсыпается перед 11 классом», – думали родственники, а Майка хранила за книгами бутылку коньяка и димедрол. Кончать жизнь без состояния аффекта было страшно, Маечка тихо пила и спала.
31 августа она поехала в его школу и посмотрела, как он пошёл в 11 «Г».
Идущая на золотую медаль Маечка больше не училась. Учителя и родители были так напуганы, что даже не ругались. К тому же разваливалась страна, нужно было выживать, модное ныне словечко «депрессия» на постсоветском пространстве было ещё не в тренде… Маечку выпустили с тройками и не пустили в лагерь.
Два года она провожала и встречала автобусы в «Зарю» и обратно.
После десятой такой встречи он подошёл и сказал: «Майка, ты мне не нужна. Я тебя не люблю».
Она спросила «Почему?» и услышала:
– Ты никакая. Мне такие не нравятся.

***
«Я никакая», – стучало в голове. Маечка стояла перед зеркалом. «Ты серая мышь», – сказало оно. 
Увидев внучку с распущенными волосами, стрелками, в сетчатых колготках и серебристом пиджаке, бабушка взяла ремень.
– Проститутка! – кричала она и резала новый гардероб.
На работу в обожаемый лагерь Маечка уехала в красной рубашке, завязанной узлом на пузе, и красной короткой юбке. У неё был красный галстук от прошлой жизни и свисток.
«Я буду ещё какая!» – сказала Майка. Ей исполнилось 18 лет.
Он приезжал в лагерь в гости. Майка заворачивалась в простыню, надевала венок из веток и приходила в столовую. «Артемида!» – пищали дети и по собственному почину разыгрывали сцены из мифов Древней Греции.
Она танцевала на дискотеке на спор со спортинструкторшей и скидывала туфли в канкане. Следом разувался весь лагерь. Приходила в ночнушке – и пижамная вечеринка была у всей «Зари».
Она картинно хлопалась в обмороки, стояла на пьедестале вместо разбитой статуи пионера, ныряла с моста в одежде (пищали «Афродита!»), пела в столовой в рупор и будила отряд стуча половником в таз.
– Она у нас такая!!! – задыхались от восторга дети и просились к Майке в отряд.
Он наблюдал. Майка проходила мимо.
Наблюдали и начальники лагерей. С сентября по май они бомбардировали декана требованиями прислать к ним на педпрактику удивительную нестандартную Маечку.
Девка-чёрт отметилась везде.
Когда старший вожатый вёз педотряд домой, Майка на спор легла под товарняк. Состав гудел, квадратные глаза машиниста были видны за километр, Майка пела «Аве Мария», а 25 человек стояли в оцепенении, пока старший не отмер и не выхватил её из-под колёс.
– О чём ты думала? – спрашиваю я.
– Я не думала.
На задней площадке автобуса Майка, помня балетное прошлое, закидывала ногу на поручень и делала растяжку.
На коньках каталась не вокруг острова, как все, а вперёд по реке. Под мостами были полыньи.
– О чём ты думала?
Она не думала. Она в коньках переходила мосты. Машины останавливались и весело сигналили. Очаровательную Красную Шапочку в красной же юбочке снял однажды какой-то фотокор, и Майкино фото украсило обложку газеты.
Летом она на спор ходила по перилам мостов. Под ней была трасса, грохотали фуры, летели машины, неслись мотоциклы.
– О чём ты думала?
– Я не думала.
…И конечно же, он позвонил.

***
Он окончил хореографическое училище и работал в Москве. Приезжая, звонил. Ходили в кафе или кино, и везде Майка была в центре внимания.
Она обманула его, завоевала. Это было долго и трудно, и порою ценою жизни…
В институте её фамилия болталась «на отчисление». Майка уверяла, что на латыни говорили врачи, а у Карениной, если бы та полола с четырёх утра грядки с картошкой, не было бы времени ходить по путям. Её диплом назывался «Семантические особенности названий унитазов».
Майка закончила институт, и декан перекрестился.
Майка фонтанировала и искрила. «Ты моё шампанское, вулкан!» – говорил он и ждал спектаклей.
Весной Майка в 5 утра курила в крокусы, летом жарила шашлыки в тазу, зимой собирала калину в пеньюаре и валенках.
Раз оторвала с крыши сосульку в полтора метра и поехала с ней на автобусе в ЖЭК.
– Приютите её у себя, я боюсь с ней жить! – говорила Майка, обнимая сосульку.
Отключали воду – она добывала коромысло и журналистов. Громыхая ведрами, в русском сарафане до пят Майка однажды пришла в районную администрацию за водой.
Вот фото – Майка в каске рулит асфальтоукладчиком.
Вот в платьишке и соломенной шляпке потягивает через соломинку коктейль, сидя в ковше экскаватора.
Вот стоит на корне ели над обрывом.
Девочка-феерия. Девочка-праздник.
Годы шли. Майка ловила себя на мысли, что пора остановиться. Но маску теперь можно было отодрать только вместе с лицом.
В 39 лет он вдруг женился. Майка вспомнила «Зарю», танцы, таблетки. Но ей уже было не пятнадцать.
Так Майка нашла вычитаемое.
Она всмотрелась в фото. Обычная жена, милая и простая. Поставить к белой стенке и не найдёшь. Никакая…
А через год он пришёл. Сказал, что ошибся, что дурак, что всю жизнь... Им было по сорок.
Так Майка нашла уменьшаемое.
А однажды она из сорока вычла пятнадцать. Получилось двадцать пять.
Слова «депрессия» уже не было модным. Оно было страшным, и Маечка пришла ко мне.
– Я потратила четверть века… – начала она.
Майка падала в обмороки, танцевала на столе, читала Цветаеву, била чашки, стучалась лбом об пол и кричала:
– Скажите мне, какая я??? Я потеряла себя двадцать пять лет назад!
Маечка была не раз и не два. С перерывами она ходит ко мне почти три года. Маечка ищет себя.
С каждым разом спектаклей становится всё меньше. Передо мной сидит красивая взрослая женщина.
– Напишите, Александр, я не против. Пусть никто не делает моих ошибок, не ломает себя.
Я верю: Маечка себя найдёт. В сорок лет жизнь только начинается.