Позвонил старый друг-товарищ, долго не дававший о себе знать, иногда доходили противоречивые слухи о безвременной утрате или отъезде на ПМЖ куда-то туда, где пасутся телята Макара, и вместо приветствия поинтересовался с напускной вялостью, дескать, не разбудил ли в ранний полуденный час.
Отвечаю в том же духе, что в полуденный час зимой спят только мухи.
Он сразу зарядил, как мантру, с капризными нотками, появляющимися у большинства ближе к старости, мол, надоели эти морозы, достали туманы, ничегошеньки не видно на улице, даже с собакой не выйдешь, околеть можно.
Аккуратно советую: выйди один, зачем собаку закалять-морозить.
Слышу продолжение мантры: а, вот, где-то совсем недалеко, в паре тысяч километров, жарко, моросит дождь, можно выйти и посидеть с удочкой на берегу речки, а у нас…
Снова ему резонно: а у нас можно пробурить во льду лунку и так же точно сидеть и наслаждаться рыбалкой, зимней, удовольствие то ещё, экстремальное.
Друг не слышит: до икоты надоела эта жизнь, как хочется положительных перемен, махнуть на всё рукой, бросить к чертям собачьим квартиру, собаку и дачу…
Добавляю, грязно-таки его, перебивая: и жену в придачу.
Я не услышан, он хнычет в медитативной экзальтации: и пойти, куда глаза глядят в направлении южного берега Крыма или в Алушту на дикий пляж на худой конец.
Вспоминаю бородатый анекдот и перефразирую немного: видишь ли, на худой конец, можно присмотреть дикие горные отроги или каменистый берег Байкала.
Снова мои слова мимо ушей друга, его несёт, продолжаются страдальческия скорбныя стенания: как холодно, как инфернально холодно, до жути, до скрежета зубов и мышечных связок, лыжи третий год пылятся на балконе, летом тепло, но лыжи и лето – нонсенс – несовместимы, а как же хочется средне-умеренных температур.
После непродолжительной театрально-самодеятельной паузы продолжается – не надо быть прорицателем – песня варяжского гостя и сонного моржа: в Крыму сейчас…
Мечтательные экзерсисы друга грубо обрываю: помнится, года этак три тому назад ты поспешно уехал в так тобой нежно любимый Крым и неделю спустя с той же поспешностью ретировался, назад домой.
Друг размазывает слова кремом по бисквиту: да-да-да, то была большая, большущая ошибка, и поездка в Крым и бегство оттуда; но понимаешь, там нет такой рыбалки, как здесь, в Якутии, я же абориген, во мне течёт кровь предков, зов её слышу, я – прирождённый рыбак…
Начинаю нешуточно закипать: как же не знать, ты ещё прирождённый охотник на дичь, особенно на крупного лесного зверя.
Друг выплёскивает в трубку душу: всё верно, всё правильно: рыбак, охотник, неутомимый исследователь родного края, путешественник и так далее, но из всего наличествующего нет желанного покоя; как же выматывают эти пропитанные туманом дни, пронизанные туманом ночи.
Спешу обрадовать страдальца: на днях прогнозируют небольшое потепление до минус тридцати трёх по Цельсию, всё лучше, чем сорок пять и ниже.
Низкий кашель вырывается из трубки: уж кому, кому, синоптикам давно не верю; говорят одно, на деле другое; не выразить имеющимися в лексиконе словами, как жёстко хочется тепла!
Из кладовых ума выдаю экспромт, случается это со мной редко, да как говорят, метко; некоторые друзья-знакомые от этих экспромтных острот и правд подолгу, однажды более года, не разговаривают, в основном же относятся с юмором; после такого удачного для меня, совершенно неудачного с точки зрения жены, жена ушла, не оценила по достоинству мой талант или просто искала повод разрыва, так как после непродолжительного одиночества засветилась во всей своей неотразимой сексапильности в компании известного театрального режиссёра нашего городского драмтеатра.
Итак, к экспромту:
Товарищ, верь, придёт Весна
И ей напьемся допьяна.
Простой совет: не вешай нос
И смело шествуй на мороз!
По-моему, очень даже ничего, но в трубке послышались длинные гудки отбоя. Мою шутку юмора в очередной раз не оценили.
Кажется, вслед за женой, - не вселенское горе, - я потерял друга…
