(история тридцать первая из серии «Воспоминания из будущего»)
1
Насколько знаю из прочитанных книг, а уж их-то я перечёл немало, можете мне верить, как швейцарским хронометрам, глотал их словно таблетки, вчитываясь с великим упоением в строки-орнаменты, все интересные истории начинаются со слов рассказчика:
- Я вам ещё не рассказывал? Нет? Слушайте, было это ...
Попытаюсь реабилитироваться и я, исправлю упущение и начну свою историю.
***
Если мне не изменяет память, было это в девяностые годы прошлого, двадцатого столетия, которые некоторые историки и повествователи именуют «лихие девяностые». К этому эпитету сам никогда не прибегал, и говорить так о годах своей прекрасной молодости язык не поворачивается.
Эх, молодость, молодость!..
Чудесная пора жизни молодого человека, когда он находится в самом расцвете лет. Все девушки в то время без исключения безупречно красивы и безукоризненно милы, взгляды этих очаровательных созданий адресованы только тебе, солнце всегда светит над головой даже в часы ненастья, когда небесные хляби вдруг разверзнутся и осенние холодные ливни смывают солнечный грим с ланит природы вместе с пожелтевшей и пожухлой листвой.
Люблю, откровенно признаюсь, эти моменты расслабления души и сознания, когда мысленно пускаюсь в челне размышлений против течения реки Жизни и устремляюсь в прошлое. Окунаюсь в пронизанные солнечным тёплом воспоминания, фонтанирующие золотым дождём образов ушедших навсегда друзей и подруг, ярким светом их улыбок, освещённых радостью лиц, бескорыстной щедростью душ. Да, да, да! Как и тогда, так и сейчас, немного гиперболизирую, но хочу заметить, в разумных, или как говорил очень хороший знакомый, чисто в терапевтических целях. Но он соотносил это к употреблению медицинского спирта. Я же несколько расширил этот специфически узкий диапазон.
Всякий раз, - без гипербол не обойтись, - когда я размякаю до консистенции, когда от нахлынувших эмоций слеза увлажняет мои синие очи, я просто явственно ощущаю на своих залысинах прорастающую волосяную поросль, как время, искусный иллюзионист, рукой чешет мои вихры, как седина стекает с висков, будто краска под дождём. И в эти же исключительные моменты часто вижу себя бегущим впереди паровоза в майке яркой расцветки.
Девяностые годы прошлого века можно охарактеризовать так: государство жило своей новой капиталистической жизнью, граждане своей – подстраиваясь под разные новшества, хлынувшие в страну через рухнувшую бетонную стену в далёкой социалистической ГДР. Общая картина жизни той, ушедшей в туман веков, эпохи складывалась из разных мелочей.
Именно тогда я познакомился с девушкой, которая не стала моей женой, но тёплые воспоминания о ней храню все эти годы. Годы, насыщенные встречами и расставаниями, ссорами и перемирием, скандалами и поцелуями взасос. Но запомнилась всего она одна. Всё в ней мне нравилось, находило отражение в сердце; в её голосе мне проникновенно слышалась печальная музыка и разрывающая душу грусть. Была в ней индивидуальная способность – всепоглощающая щедрость слов и необдуманных поступков.
Всё ушло.
Всё растаяло утренней дымкой над заливным лугом.
Долгое время не знал ничего об её судьбе, она удачно вышла замуж и уехала с мужем в Австрию, на время их знакомства он работал в Якутске и где-то на пыльных улочках этого северного города они встретились.
Однажды она приснилась. Той, молоденькой, с копной пшеничных волос и пронзительными синими глазами. В моём сне она шла нагой по затопленному вешней водой лугу. Иногда оборачивалась, будто что-то пыталась рассмотреть или отыскать, и взгляд её был устремлён прямо в моё сердце; и во сне я чувствовал силу её взгляда. Когда она в очередной раз обернулась, прежде чем её фигуру поглотил серый безмолвный туман, пронизанный прозрачными фиолетовыми тенями, она улыбнулась и сказала: «Вот и всё, милый мой дружочек, вот и всё».
Проснулся от холода: в открытое на ночь окно ветер порывами забрасывал картечь дождя, она секла моё лицо, и по комнате растекался сырой сизый липкий пар уличных испарений.
Днём неожиданно позвонила её подруга, с нею не виделся с момента отъезда моей пассии за границу, и сообщила… Думаю, понятно, о чём и передала от моей давней любви и несостоявшейся жены последний привет.
Всё, хватит о грустном. Вернёмся к баранам, о которых на время забыл.
Итак, это произошло в начале девяностых годов прошлого, двадцатого столетия.
2
Утро очередных выходных выпало на субботу и воскресенье. Я работал по графику два через два и считал его предпочтительнее обычной пятидневки.
Суббота лилась в окно солнечным теплом третьей декады августа. Моя уютная комната казалась залитой золотом. С улицы через открытую форточку доносился разноголосый шум проснувшегося города; через гипсовые мембраны межкомнатных стен давала знать о себе внутренняя жизнь общаги.
Повалявшись с закрытыми глазами, на счёте тридцать раскрыл веки, сделал парочку дыхательных упражнений по системе йогов и соскочил с кровати, тихо вскрикнув – снова подвернул любимую правую ступню, третий раз за неделю. Для успокоения боли, по той же проверенной системе йогов поматерился и включил электрический самовар.
С дымящейся кружкой кофе я пошёл к соседям, таким же холостякам, как и я, Андрею, Славке и… Нет, Коляна не было, дежурил ДЭС. Все мы были почти одногодки и частенько культурно вместе отдыхали. Но разница, между нами, одна была – я проживал один на площади без малого тринадцать квадратных метров, а ребята делили жилплощадь на троих. Они тихо завидовали моему счастью, вслух же старались эту тему обходить. Молчал также я, не выдавая секрета, по какому блату в семейном общежитии получил комнату для одного. Причина была, её не раскрывал, чтобы у завистников всегда был крепким сон.
Стучаться в открытую дверь как-то не принято, и я переступил порог комнаты. Она, как и моя сверкала радостным солнцем субботнего дня, но на лицах Андрюхи и Славки, как на старинных гравюрах, вымазанных мышиным помётом, читалось воинственное разочарование. Андрюха мерил мелкими шагами комнату от окна до двери, запустив пальцы рук в пепельно-русую волнистую шевелюру и о чём-то сосредоточенно размышляя; Славка в позе Будды в одних трусах сидел на кровати и рассеянно листал иллюстрированный журнал с цветными фото с голыми красотками, которых шаловливый фотограф запечатлел в различных позах невинных институток со смущёнными лицами, которых застали во время массовой мастурбации в огромной аудитории.
- Чего загрустили, хлопцы? – спросил я.
Андрюха застыл с поднятыми локтями и пальцами в волосах.
- А чего радоваться? – его взгляд остановился на моей кружке.
Протягиваю ему – на, бери! Андрюха выхватил и жадно глотнул.
- Горячо! – голос полон возмущения.
Славка с той же индифферентностью посмотрел на нас и продолжил листать журнал. На этот раз с конца.
- Интересно? – спрашиваю его.
Славка неопределённо жмёт плечами, не отвечая. Не хочешь, не говори. Переключаюсь на Дрюню.
- Не узнаю кубанского казака.
Дрюня приехал с Кубани в Якутск поработать по приглашению тётки, та ещё в молодости приехала по комсомольской путёвке, да так здесь и осталась. «Пустила в северной земле свои южные корни».
- Где казачий оптимизм?
- Серый, в рифму ответить?
- Не опошляй ситуацию, - пытаюсь закрыть тему и поворачиваю на выход, но тут приходит в движение Будда-Славка.
- Дело в деньгах, - выпадая из астральной комы, почти членораздельно произносит он, находясь под наркозом созерцания голой натуры. – Их нет. До получки – неделя.
- У меня тоже не густо, это не повод впадать в анабиоз, - говорю и слежу за уходом славки в соседнее измерение.
Он выныривает на мгновение.
- Неделя… А хочется хлеба и зрелищ… здесь и сейчас…
Сказал и в астрал по самые белки глаз.
- Потерпи, — это я Андрюхе, забирая кружку, - получишь пенёнзы и гуляй.
Славка поплавком выныривает из астрала:
- Повторю для одарённых: здесь и сейчас…
Смотрю на него и думаю, что же у него там, в астрале с мозгами происходит.
- Выход всегда есть.
Соседи как двое из ларца, ушки торчком:
- Какой?
- Одолжить.
- Не потянет. – Говорит Андрюха.
Славка нырк в астрал, сучонок. А Андрюха продолжает:
- По Лермонтова открылся бар «Рондо». Говорят, танцпол шикарный, музыка мозг выносит. Девочки симпатичные…
- Если невмоготу, Дрюня, давай дома выпьем. У меня на пузырь хватит. Или давай у Бондаря возьмём. Хвастался вчера, премию выдали.
- Вчера брали со Славкой на пиво. Сегодня стыдно. Не дай бог узнает Таня. Татьяна, жена Саньки Бондаря, симпатичная блондинка с серыми глазами обладала железной силой воли. Могла запросто убить морально. Словом или взглядом. Подозреваю, нравилась она многим мужчинам, но мужу поводов для ревности не давала. Однако, если что-то было шедшее с её убеждением вразрез, то как говорят: беги быстрее без оглядки. Вспомнился случай: что-то отмечали с соседями у меня в комнате. Пригласили Саню, присоединяйся. Он согласился. «Хлопчики, по-быстрому, пока не пришла Таня». Комнатную дверь в нашей секции редко кто закрывал днём, так и в этот раз она осталась открытой и в этот ответственный момент заходит Таня, прекрасная как древняя богиня. «Таня как раз вовремя пришла, - мы только подняли рюмки и застыли с ними, услышав её голос. – Что там не так с Таней, Саша? Я что, зверь диковинный, мальчики? Жить-дышать никому не даю?» Она вошла, как была с улицы в пальто и принесла с собою аромат осеннего дождя, запах опавших листьев, нежный настрой на сентиментальность и прочие интересные штучки. «Саша? – Таня обращается к мужу, а волосы дыбом встают у нас всех, у меня, Дрюни, Славки, Коляна. – Что молчишь?» Саня виновато тянет носом воздух: «Таня… Танечка… я в том смысле… я хотел сказать…» Тут нас тоже прорвало: «Это, Танечка, Танечка Владимировна… мы вот как раз… а тут Саня… думаем, что зря скучать один будет… пока ты… Пока вы придёте…» «Мальчики, не оправдывайтесь, - говорит она спокойно и даже расслабленно, а не один я почувствовал раскалённый клубок колючей проволоки засунутый в афедрон. – Не красиво. Саша, тебе тем более. Все взрослые мужчины…» вот честно, лучше бы она повысила голос. Ан нет, спокойненько так нам показывает нас самих. И далеко не в лучшем виде. Сашка продолжает оправдываться: «Танечка, роднулечка, я всё сделал, купил, нагодувал детей». Таня окинула наш холостяцкий стол критическим взглядом. Глаза посуровели, стали свинцово-серыми. Рассмотрев полную окурков пепельницу, недовольно повела носом. Втянула прокуренный воздух. «Накурили! – будто той же пепельницей всем сразу по голове стукнула. – Места на площадке мало? Вонь, как в туалете!» мы молчим, кроме Саньки, уж он-то свою жену прекрасно изучил и знает, когда можно вставить слово. Он первым вышел из гипноза. Раскрыл рот, но Таня опередила:
