«Бум-бу-бум, бум-бум, бу-бу-бум-бум…», сухой дробный стук раздаётся где-то рядом с нашими головами. Это похоже на тот град, который так же внезапно забарабанил по металлической крыше беседки прошлым летом.
«Ничего себе! С голубиное яйцо!» - удивлялся отец, глядя в окошко на сыплющиеся с неба белые горошины. Это было на даче всего год назад. Это было в той жизни, дорога в которую отрезана горным перевалом.
Иногда стук прекращается и в эти моменты появляется надежда, что всё закончилось. Но через какие-то мгновения всё возобновляется с новой силой.
То одиноко, то весёлой гурьбой, звонкие горошины стучат по броне, словно кто-то кидает их сверху пригоршнями. Одна такая весёлая горошина свистнув, словно бритвой отчекрыжила Мишке пол уха. Теперь он сидит с какой-то глупой улыбкой на бледном лице. Кровь хлещет из того места, где ещё недавно красовался фирменный Мишкин лопух, но он похоже ещё не понял, что произошло. Может быть голос в голове уже прошептал ему - «Чёрт с ним, с этим ухом. У тебя сейчас проблемы посерьёзней».
Он смотрит на меня и в его широко распахнутых глазах читается одна фраза «Вот оно!».
Это не паника, не вопрос, «что делать?». Это констатация факта.
Горошины продолжают барабанить по броне, извлекая из неё различные ноты в зависимости от места попадания. Сухо щёлкают по корпусу; звонко, как по пустому ведру, бренчат по крыльям и обшивке; чакают, попадая в ребристый лист; протяжно воют, угодив в булыжники, или отвалы.
«Фух-фух-фух…» - раздаётся совсем рядом, и срезанные листья каштана, кружась, осыпают наши с Мишкой головы.
Здесь за бронёй мы с ним одни, все остальные рассыпались где-то там, в районе палатки.
Всё это походит на природное явление, безмолвную стихию, в которой нет участия человека. Не слышно ни одного голоса, крика, стона ни с той, ни с другой стороны. Только оттуда со стороны реки, словно стрекотание саранчи, доносятся звуки очередей. Но они слышны позднее. Первыми прилетают горошины.
Я всегда представлял себе этот момент, всегда думал, каково это будет стоять на грани; что будет, когда придётся шагнуть за неё? Я представлял себе дикий ужас, панику.
Но сейчас всё не так.
Страха нет. Точнее он был, когда посреди ночи Рогач заорал «Тревога!», и открыв глаза, я увидел, как по палатке, словно искры мечутся трассера, врывающиеся внутрь, через плотную ткань и оставляя в ней аккуратные дырочки.
Я скатился со шконки и, пригибаясь, почти на четвереньках добрался до пирамиды. Хохол, бежавший передо мной, схватил свой автомат, зацепив ремнём ствол моего, и потащил его волоком вслед за собой. Я успел ухватиться за приклад, и мы суетливо, теряя драгоценное время, расцепляли наши стволы. Когда я в трусах и с автоматом на перевес выбежал из палатки, первое что мне бросилось в глаза , были Смирнов и Рогач, лежащие за большим валуном справа от палатки. Оба были в трусах, но Смирнов зачем-то нацепил на себя каску.
Сейчас, глядя на Мишу, я понимаю, для чего нужна каска, хотя пуля при столкновении с металлом могла изменить траекторию и превратить голову Мишки в кровавый борщ.
Когда я прибежал сюда за БМП, Мишка уже сидел здесь с этой глупой улыбкой и вытаращенными глазами. Он был без автомата и без одного уха.
Уже здесь с осознанием всего, что происходит, страх куда-то улетучился. Вместо него появилось какое-то возбуждённо торжественное чувство. Я как будто наблюдаю всё со стороны. То чего я боялся больше всего, происходит здесь и сейчас. И это «что-то» совсем рядом. Оно с молчаливой садистской улыбкой зачерпывает горстями горох и швыряет его на броню. Оказывается, что это не так уж и страшно.
Страшнее было, когда мы, будучи мелкими пацанами, залезли в трактор на заброшенной стройке. В какой-то момент пьяный сторож начал швырять кирпичи прямо в кабину. Кирпичи в хлам разбили стёкла и покорёжили стойки. Нам тогда чудом удалось выбраться из кабины и унести ноги от этого психопата.
Ещё страшней было на озере, где мы купались с Бобом. Пляж где мы отдыхали, оказался в чужом районе, и на нас наехала местная гопота. Мы надавали тумаков их авангарду, состоящему из дохлых малолеток, но когда увидели надвигающуюся ватагу здоровых лбов, вынуждены были отступать по воде. Ирония заключалась в том, что на другой стороне озера были уже наши владения, но нас не хотели отпускать просто так. Сначала вскрикнул плывущий впереди меня Боб, и я увидел струю крови текущую по его лбу. Потом вокруг меня послышались всплески. Пацаны забрасывали нас крупным щебнем. Учитывая то, что их было не менее двадцати, а весь берег озера был усыпан щебнем, камни летели в нас градом. Приходилось нырять и долгое время плыть под водой, чтобы не зацепило. В середине озера были камыши, добравшись до которых, мы почувствовали себя в полной безопасности. Но это были не все испытания в этот день. Пришлось ещё час продираться через камышовые заросли, где мы в кровь изодрали себе руки, спины и животы. Но в любом случае всё тогда кончилось хорошо. Хорошо. Потому, что мы остались без одежды, все в синяках и ссадинах, но живые.
Сейчас похожая ситуация, мы тоже в трусах и на своей стороне, но здесь ещё ничего не закончено.
Шквальный плотный огонь со стороны реки не прекращается. Сколько же у них патронов, если они их просто так вслепую расходуют. Рано или поздно интенсивность огня должна снизиться. Это будет знаком, что они пошли в наступление. Вот тогда уже можно будет высунуться и отстреливаться, если я конечно не один остался живой и с автоматом.
Интересно, кто они? Кто эти люди, которые пытаются изрешетить нас пулями, а потом придут за нашими головами. Как они выглядят? По любому я их знаю и много раз видел в деревне; возможно, сидел и выпивал с ними за одним столом. Они улыбались и произносили тосты за моё здоровье. Это было днём. Но как только наступает ночь и поднимается эта огромная луна, они превращаются в оборотней. Глаза начинают светиться красным, губы чернеют, а в уголках рта появляются огромные саблевидные клыки.
Может надо начертить вокруг себя и Мишки круг? А вдруг поможет?
Того и гляди раздастся крик «Позовите Вия!» и огромное волосатое чудовище с гранатомётом на плече заревёт – «Поднимите мне веки!».
Дислокацию мы, конечно, выбрали так себе. Если у них есть хотя бы один гранатомёт и хотя бы одна граната не надо гадать, куда они её выпустят. Тогда от нас с Мишкой останется только мокрое место.
Основной огонь, кажется, стих. Справа и слева летят кривые стаи трассеров. Вереницы горящих пуль загибаются дугой, где то за нашими спинами, видимо освещая дорогу нападающим.
На животе я подползаю к носу машины и высовываю голову из-за измазанного глиной трака. Свет луны сделал всё серо-голубым. Верхушки гор, долина, русло реки, камни, духи, ползущие нас убивать, всё сливается воедино. Я направляю ствол куда-то туда в эту серо-голубую неизвестность и жду.
«Бах-бах-бах-бах» - четыре громких хлопка раздаются подряд где-то в районе реки. Несколько голубых дымок выросло по эту сторону моста. Они нарвались на наше минное заграждение. Не только же свиньям терять здесь копыта.
«А-а-а» - где то орёт раненый. Вот и материализовались духи.
«Тум-тум-тум-тум…» - раздаётся справа бас пулемёта. Жирные светящиеся трассы, словно две утренние струи улетают в сторону взорвавшихся духов.
Неужели Робик проснулся? Робик, уменьшительно ласкательное от Робокопа. Наш пулемётчик.
Теперь можно! Нажимаю на курок. Ствол плюётся зелёными трассами.
«Бах-бах-бах…» - начинает грохотать со всех сторон. Эти звуки уже наши родные. Они веселят меня и Мишку, который до сих пор не знает, что он больше не лопоухий.
Слава Богу, кто-то из наших остался, а значит точно, будем жить. Осталось дотянуть до рассвета, до первых петухов и вся нечисть уберётся восвояси.
До следующей ночи.