не без дрожи в голосе спросил Ларий Похабов, хотя вопрос был явно лишним.
– В самое ближайшее время! – строго посмотрел на него Герман Курбатов, зная, что Ларий Похабов любит своевольничать и тянуть резину, хотя, по большому счёту, это и не было критично.
– Есть! – тотчас щёлкнул каблуками Ларий Похабов, ощутив подвох.
– После этого будете вести работу с его женой в том же самом ключе, – поведал Герман Курбатов. – Роман должен быть дописан и отредактирован за четверть века.
Ларий Похабов с облегчением, но так, чтобы не заметил Герман Курбатов, вздохнул. Всю вторую половину разговора он ждал эту фразу: они с Рудольфом Нахаловым остались у дела. Это было главное. Значит, к ним претензий нет и можно продолжать в том же духе наращивания результатов, хотя они и были мало очевидны, растянуты во времени и, казалось бы, ничтожны, но результат мог явиться неожиданно.
Ларию Похабову стало стыдно, он знал, что чуть-чуть, но всё же не дорабатывает, и решил, что дожмёт Булгакова в самое ближайшее время.
Казалось начальник департамента «Л», главный инспектор по делам фигурантов, Герман Курбатов, всё понял, потому что криво усмехнулся.
Однако Ларий Похабов тоже был не лыком шит.
– Но… она… – смел возможным робко напомнить он, – она не писатель?..
Тем самым он хотел показать, что разбирается в тонкостях ремесла, и невольно задел тайные тревоги Герман Курбатов: ничто так не страшило никого, как будущее с её неопределённостями, которыми занимались совершенно другие службы. Рекомендации, которые они выдавали, легли в основу решения о Булгакове. Это надо было понимать в буквальном смысле: от его романа зависло самое ближайшее будущее русской литературы и вероятность её знаковости в период падения вкусов.
– Вот это и есть ваша основная задача, – на басовитых нотах произнёс Герман Курбатов и снова перекинул ногу на ногу. – Проявите гибкость мышления! Поможете ей! Сдвиньте координаты проекта! Измените психологию фигурантов! Энергии не жалейте! Вам будут выделены средства, и вы получаете расширенные полномочия! В вашем распоряжении любые соседствующие проекты, можете привлекать известных писателей, которые могли бы полезны в этом вопросе. Регина Сергеевна должна общаться с творческими людьми. Да! – вспомнил Герман Курбатов. – Обязательно застрахуйте её ото всех возможных и невозможных неприятностей! За этим следите строже всего!
– Есть… – ещё раз отозвался Ларий Похабов, который даже не имел возможность перемяться с ноги на ногу; в голосе у него прозвучали нотки уныния, – есть после смерти Булгакова работать с Региной Сергеевной. Разрешите вопрос?
– Спрашивайте, – благоволил Герман Курбатов, хотя не любил долгих разговоров с подчинёнными.
– А почему сам Булгаков не может его дописать?
Привлекать известных писателей можно было только втёмную, эффект от таких проектов падал в тридцать три раза. Легче было Булгакова сохранить.
– На основе анализа ваших отчётов и проведенных работ Совет Департамента пришёл к выводу о не перспективности дальнейшего сотрудничества с писателем Булгаковым, – ещё раз повторил Герман Курбатов. – Вы же всё перепробовали?
Герман Курбатов встал, словно его одолевала скука, и, как аист, выбрасывая длинные ноги, прошёлся к окну, заложив руки за спину. Ларий Похабов, подобно светофору, следовал за ним взглядом, не смея повернуть головы. Герман Курбатов отдёрнул штору и посмотрел с высоты третьего этажа вниз. В голом августовском сквере одиноко, как голодный школяр, сидел младший куратор Рудольф Нахалов.
На самом деле, главному инспектору Герману Курбатову было очень и очень горько: заканчивался большой этап в его жизни, длиной целых одиннадцать лет. Этап неудачный и провальный. Самая-самая последняя надежда была на Регину Сергеевну, но это ещё было писано вилами на воде, и Герман Курбатов нервничал, естественно, не подавая вида подчинённым. Скверно разворачивающиеся события приводили не только к большим душевным потерям. Цивилизация качнулась, крен оказался угрожающим, и меры принимались по всем направлениям, литература не была исключением.
Тут ещё.
– Так точно… – гаркнул, признаваясь в своих грехах Ларий Похабов и невольно вспомнил не только все выходки и издевательства Булгакова над собственным детищем, но и не только то, что бросил его писать, а занялся сведением счётов со всеми своими обидчиками в различных своих произведениях, в том числе и в романе «Записки покойника». Одно название чего стоило! Так можно было загреметь под фанфары, и мы не поможем, тягостно думал Ларий Похабов, как впрочем, и его аховый помощник, Рудольф Нахалов.
– Рано или поздно его обязательно втянут в какую-нибудь контрреволюционную историю, – поморщился Герман Курбатов, словно угадывая мысли подчиненного, – к этому всё идёт.
– Я полагаю, что мы можем защитить его от такого разворота события, – скосился на него Ларий Похабов, гордый за самые передовые технологии лунного мира.
– Вряд ли… – Герман Курбатов тяжело посмотрел на Лария Похабова, словно определяя степень его лояльности. – В принципе… – сказал он без всякой надежды, – можете его напугать любым доступным вам образом. Но только последний раз! Объясните без оконечностей, что его ждёт!
Они крайне редко применяли сказочные методы спасения, дабы не нарушать земное течение жизни. А в истории с Булгаковым к этому всё шло. И надо было испрашивать лицензию для такого вида работ. Но даже локальное вмешательство не поощрялось и было предметом разбирательств на самом высоком уровне. Мелкие аномалии списывались на ошибки очевидцев, а крупные, затрагивающие глобальные процессы, проводили по статье «зашоренность земной науки и населения». Никто не должен был знать о существовании лунного мира и его роли в земной цивилизации, чтобы эта самая цивилизация в конечном итоге не уселась на шею и не свесила ножки. В истории Земли такое уже было.
– Я понял, – сказал Ларий Похабов, не смея выдать дружеских чувств относительно Булгакова.
К ним привыкаешь, подумал он с болью в сердце, как к земным детям.
– Инструкцию о дальнейших действиях получите в канцелярии, – сухо сказал Герман Курбатов, закругляя разговор.
– Есть! – ответствовал Ларий Похабов, ловко щёлкнул каблуками и вымелся из кабинета начальства в самом подавленном состоянии духа.
Герман Курбатов наблюдал из окна.
– Ну что?.. – вскочил Рудольф Нахалов в Ильинском сквере напротив, где в пруду плавали чёрные лебеди, а кот Бегемот безуспешно ловил на обед пескариков, используя в качестве улочки свой ободранный хвост, и уже порядком замёрз.
Ларий Похабов в двух словах уныло пересказал содержание разговора с главным инспектором Германом Курбатовым.
– Это конец… – обескуражено пробормотал Рудольф Нахалов, хотя Булгаков сделал буквально всё, чтобы подвести их к такому тяжелому решению.
Рудольф Нахалов испытал то же ощущение, что и Ларий Похабов. За долгие годы они невольно подружились с Булгаковым и стали почти друзьями.
– Получено разрешение испугать его самый последний раз, – вяло, не веря даже самому себе, сказал Ларий Похабов.
– Надо открыть ему все карты! – горячо заговорил Рудольф Нахалов, хотя понимая, что уж они-то с Ларием Похабовым перепробовали все варианты.
– Не всё, конечно, – кисло поправил его Ларий Похабов. – О роли Германа Курбатова он не должен знать, а вот Дукака Трубецкой нам поможет.
– Ты думаешь провернуть эту комбинацию? – воодушевился Рудольф Нахалов.
У них были готовы несколько вариантов, и они так часто оговаривали их, что обоим порой казалось, они их уже реализовали и забыли, а Булгаков, как всегда, не реагирует.
– Это наш единственный шанс испугать его, – поморщился от его энтузиазма Ларий Похабов.
Уж он-то знал, что от планов до их реализации огромная дистанция и на ней запросто можно потеряться. Но промолчал, боясь сглазить, ибо даже лунные человеки не были абсолютно всесильны.
***
Когда ему без объяснения причин отказали в третий раз и все его работы в театрах страны благодаря «Главреперткому» пошли коту Бегемоту под хвост, он понял, что ему осталось одно-единственное оружие: отомстить всем этим подлейшим людишкам через роман «Записки покойника». Жаль, что я не знаю, кто мне гадит в правительстве, исходя желчью, думал Булгаков, я бы и его прописал, как самого гадкого и продажного фарисея. Он понимал, что после такого романа он не жилец не только в физическом, но и даже в лунном мире лунных человеков, потому как и там достанут; он отряхнул пыль с ног и стал писать так, когда человеку всё равно, что подумают о нём сильные мира сего.
Он сунул спасенный чудесным образом из огня роман «Мастер и Маргарита» Регине Сергеевне и сказал, мысленно относясь к лунным человекам и главному из них, Ларию Похабову:
– Спрячь! Спрячь его, чтобы я не соблазнялся! И не отдавай, пока я очень и очень не попрошу!
– Ладно, – опешив, кивнула она, мысленно благословляя его за то, что он разозлился и взялся наконец-то за дело.
И спрятала так, что и сама забыла куда; конечно же, в коричневый дерматиновый чемодан, в самый низ кладовки, под одежду, обувь и швейную машинку.
У него ещё теплилась надежда относительно пьесы «Пастырь» о Сталине, которую он вынашивал последние пять лет. Написать её было пара пустяков, однако он небезосновательно подозревал, что наветники нашептывают Сталину только плохое. Но кому я нужен?! Кому?! – ломал он голову, полагая, что Сталин мудр, дальновиден и великодушен.
– Если пьеса пойдёт, – с непонятной надеждой говорил он Регине Сергеевне, – то наши дела не то что поправятся, а круто пойдут в гору.
– А как же «Мастер и Маргарита»? – напомнила она не без опасения вызвать вспышку его раздражения.
– А… – беспечно, как показалось ей, махнул он, – не до неё. Потом как-нибудь.
Регина Сергеевна хотела сказать, что «потом» уже не будет, что жизнь кончается, но не сказала, связанная по рукам и ногам клятвой полковнику Герману Курбатову, и тайком пила на кухне баварские сердечные капли.
Булгаков же по ночам и строчил то пьесу о Сталине, то роман-разоблачение о театре. Мысль о том, что «Мастер и Маргарита» ждёт не дождётся его пера, терзала его весь светлый день, а ночью всё повторялось, словно кто-то преднамеренно не давал ему вернуться к «Мастеру и Маргарите» и рассчитаться с долгом.
Когда пьеса «Пастырь» была закончен и даже прочтена и одобрена в МХАТе, а весть об этом мгновенно разнеслась по театральной Москве, и к Булгаковым в гости вдруг явился никто иной как «маленькая острозубая скотина», как называл его Булгаков, золотушный Дукака Трубецкой, с козлиной бородёнкой, с выбитым передним фарфоровым зубом и густо-лиловым синяком под левым глазом. Вид у него было взлохмаченный, как после чудовищной трёпки, а воняло от него по-прежнему знакомый запахом батумской тюрьмы.
– Поговорить надо… – произнёс он заговорщически и проскользнул, совсем, как лунные человеки в минуту волнения, мимо изумлённого Булгакова в кабинет.
С гордым видом Дукака Трубецкой достал из-за пазухи бутылку прозрачного, как слеза, самогона и со значением поставил на стол рядом с рукописью дешёвой, ширпотребовской пьесы.
Регина Сергеевна сделала круглые глаза и
Читая, вспоминала «Хроники Акаши» и понимала, что вы обладаете немалыми знаниями в этой области, и не только знаниями, поэтому смогли в романе создать уникальный сюжет, основанный именно на этих знаниях, а не просто на собственной фантазии о существовании лунного мира и его роли в земной цивилизации.
Этот сюжет захватывает, но при желании читать дальше хочется после каждой главы сделать паузу и обдумать прочитанное. Не стану делиться возникшими мыслями, это личное, скажу лишь, что не смогу забыть ваш роман, настолько глубоко я им прониклась
Очень удивляюсь тому, что у романа на этом сайте мало читателей. Тут уместно поделиться одной из моих любимых фраз: «Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами». Я лично считаю, что вы талантливы.
От всей души желаю вам творческого успеха и много-много благодарных читателей.