Разговор

     Сегодня я разговаривал по телефону с нашей дочерью. Она уже взрослая. Видела бы ты ее – высокая, стройная…
     Нет, к великому сожалению, ты ее не увидишь.
     Прошло уже больше 20 лет, как ты закрыла за собой дверь нашего дома, а вернулась обратно только памятью о себе…
      А тут вот, ни с того ни с сего, пришли мне на ум стихи Татьяны Григорьевны Гнедич:
«Когда темно и скорбно было вокруг меня - мой ум и взор
Ласкало дальнее светило, стихии тьмы наперекор.
Но луч погас - и Время стало пустым мельканьем дней и лет:
Я только роль твержу устало, в которой смысла больше нет.
Но заключительную сцену и ты не в силах изменить:
Лишь тех, кто нам придет на смену, ты будешь мучить и казнить!
И, не страшась жестокой кары, с усмешкой гнев предвижу твой,
Когда обрушишь ты удары на хладный камень гробовой!»
      Сижу и думаю – с чего это вдруг?
     Видимо, Ему не хочется разделять нас – Он и в нашем с тобой положении видит нас неразделимыми.
     А помнишь нашу первую встречу?
     Мы стояли с тобой у окна, и разговаривали, и разговаривали…
     Потом я дал тебе ключи от квартиры и сказал, чтобы ты завтра была дома.
     И наступило завтра…. И в квартире запахло борщом и свежесваренным кофе. На вешалке висел твой халат, а в ванной висели твои беленькие в красных розах трусики. Мгновенно пришла одна мысль – вот так, в доме появилась хозяйка.  
     Ты помнишь, как у Пастернака - … сплетенье рук, сплетенье ног – судеб сплетенье…. Это же про нас с тобой.
     Да, Кимуля, это про нас. Про нас, потому что это была какая-то химия между нами – мы не могли оторваться друг от друга…. Даже в кино мы держали друг друга за руку.
     Мы торопились жить, торопились насладиться этой жизнью, спешили, не желая что-то откладывать на потом….
     Да, на потом. Наверное, мы уже тогда понимали, что потом никогда и ничего не бывает.
     Вспомни июль 1980 года. Московская Олимпиада. Я лечу в командировку в Севастополь. Мне звонит Сергей Полянский и зовёт в Москву – у Володи Высоцкого выдалась пара свободных дней, и есть возможность увидеться. Я ему отвечаю, что прилечу (благо из Севастополя до Москвы ближе, чем из Владивостока) через три дня….
     Но потом… через два дня Володи не стало….

    Господи, вот привязалось это слово «потом»… Ну, никуда без него.
    А как мы радовались, что у нас родится дочурка. Вспомни, какой я задал тебе вопрос?
     Я всматриваюсь в твоё лицо, но ты молчишь. Молчишь потому, что оно, твоё лицо, на фотографии. Но я всё равно с тобой разговариваю, хоть и мысленно.
     Тогда, я задал тебе вопрос – Дочку родишь?  И ты ответила – Конечно!
     Опять это потом.…
     Потом врач задал вопрос:
- Кого спасаем, ребёнка или мать?..
     Ты была непреклонна, - Конечно, девчонку!
     И родилась наша Сашка.
     У нас даже не было времени ссориться – мы наслаждались жизнью, спешили любить. Ведь любовь – это не слова: «Я тебя люблю». Любовь – это взгляд. Смотришь и понимаешь – люблю, и она любит.
     11 октября 2000 года. Я собираюсь к тебе в больницу. Внезапно на меня наваливается дрёма, и… Я вижу, почему-то, улицу Лифляндскую, мостик через Бумажную канавку… Я забегаю во двор, окутанный белесым дымом, забегаю в парадную и – кто-то бросается мне на шею и обнимает меня. Лица не видно, но я чувствую в своих руках твое тело, на котором я знаю каждый изгиб, каждую родинку… Я радуюсь и говорю:
- Как хорошо, что ты вернулась. Сейчас я отвезу тебя домой.
     Я пытаюсь вглядеться в твоё лицо сквозь этот белесый дым, но вижу только струйку крови между твоими губами, которые я так любил целовать, и слышу твой голос:
- Нет, нет… Я тороплюсь… Меня ждут…
     Я очнулся. Протер глаза. Подумать я не успел, как раздался телефонный звонок. Он, как нож в сердце, вошёл в моё сознание. Я снял трубку и услышал голос медсестры. Я не стал её слушать, а задал только один вопрос:
- Во сколько?
     Она ответила: «В 18.30. Мне очень жаль».
     И началась другая жизнь….
     Просто ты, моя единственная любовь, переселилась из нашего бытия в мои сердце и память, всё также оставаясь моим бытиём и воплотившись в нашей дочери.
     А всё наше навсегда осталось и останется с нами, моя Кимуля. Останется даже после и моей смерти.