остывший суп январского воздуха; шагаю по вечереющему снегу; синие барханы похожи на пологие молочные железы; грузно сопя, мну ботинками зябкий, сдержанно стонущий песок
возвращаюсь с поминок по иллюзионисту Мандельброту; я знал его когда-то; но приглашен оказался невероятно запутанным путем
перед глазами уходит вперед цепочка узких женских следов, ребристых, напоминающих червей – или языки белого огня, если вам больше нравится
последнее свое выступление – я его не видел, но, как утверждают, оно было поистине фантастическим – Мандельброт провел не в классической черно-белой шоколадной обертке фрака и сорочки, а в странном голубом плаще с капюшоном
гвоздем программы, говорят, явилось развертывание перед публикой гиперкуба низшей Вселенной
еще Ленин знал, что для посвященных важнейшее из искусств – цирк
у входа в медицинский колледж – яростно-меловой пористый свет; снег в таком освещении – мертвенный, стерильный, как черепа святых
большой и темный встречный прохожий, кажется, почти старик, внезапно застыл на месте и повернулся ко мне; но по инерции я проделал уже два-три шага
впрочем, скоро он пропал в тумане, поскольку я не остановился, лишь несколько раз оглянулся
мимо безмолвно проезжают кареты амбуланции; вспышки, слепленные из лучшей берлинской лазури, пульсируют
для чего орден иллюзионистов поддерживает в остальном человечестве абсурдную идею о шарообразной Земле? об этом я не осведомлен
Океан, рассказывал когда-то давно Мандельброт, и его брыластое, смуглое, как морда шарпея, лицо, озарялось печальной улыбкой
древние космонавты, возможно, они назывались тогда «аргонавты», плыли по змеевидным рукавам Океана, по руслам артерий и вен этой исполинской реки
корабли, удлиненные и выразительные, точно фигуры женщин на картинах маньеристов; неизменно стоит священная и прозрачная Ночь; пурпурные огни на мачте
на страшной высоте – плоское черное небо, расчерченное тонкими прожилками золота на неправильные многоугольники – паркет или пустынный такыр
играет цитра, мелодия густая, вяжущая, словно айва, наверное, это и есть баснословная музыка сфер
но существует еще и другое небо, второе небо; оно свернуто, будто кокон, в многослойный рулон; обплывая его кругом, навигаторы наблюдали на его выпуклой поверхности созвездия – Лебедя, Орла, Лиру
«всякий рождается чьим-нибудь отцом, но не каждому суждено стать сыном»
сыном пустоты; именно этим выражением, как передавали потом, пояснил фокусник свои слова
