Вы бы её видели!..
А те, кто видели, со мною согласятся: глаз не оторвать…
Про таких как она раньше говорили: полная, белая, красивая. «Рассыпчатая»,- добавил бы я от себя. Даже сейчас, когда полнота не в моде, мимо неё пройти и не заметить зовущей женской красоты просто невозможно. Совершенно атласная… нет – алебастровая кожа, белоснежная потому что. А на щеках – нежнейший, едва заметный румянец, создать который даже с помощью современной мощной косметики решительно невозможно. Голова покоится на полной шее с едва заметными складочками, не складочками даже, а, скорее, волнами этакими, которые «предвещают» грудь… высокую, даже если ничем не поддержанную. Но вздымается та грудь не так, как два оранжевых баскетбольных мяча, которыми гордятся «селикОнерши», а совершенно естественно: чуть низковато, а потом – слегка вверх.
Ну, вы, мужчины, понимаете, что я имею в виду.
И плечи чуть полноватые, но не могучие, а плавно покатые. Думаю, что в старину именно за такие плечи их обладательниц «лебёдушками» называли. И плечи эти роскошные… нет, неправильно, - царственные, плавно струясь, становились руками, тоже слегка полноватыми, заканчивавшимися восхитительной формы ладонями с пальцами, увенчанными продолговатыми ногтями, которые и не нуждаются в украшениях ни кольцами, ни маникюром с аппликациями.
И на длинноногого кузнечика она похожа не была, потому что ноги были… те самые, не «от ушей», а соответствующие всему остальному, и коленки всегда чуть прикрыты. Для тайны, наверное, которая так волнует любое мужское сердце, даже если обладатель сердца этого вспоминает о своей половой принадлежности уже только тогда, когда заглядывает в паспорт.
А лицо! А глаза!! А губы!!!
Говорить обо всём этом богатстве не могу, потому что на ум приходят лишь расхожие пошлости: … подобно луне… как звёзды… лепестки розы…
И звали её Мария. Маруся, Маша, Машенька.
При взгляде на неё, думаю, иные мужчины начинали тосковать, что поторопились жениться, а те, которые ещё не успели, не сомневались, что т а к у ю, конечно, кто-то уже выбрал и стережёт, как Кощей Бессмертный то самое яйцо, в котором спрятана игла.
Женщины же, при первом взгляде на неё закусывали губу от зависти, но потом, чтобы не выдать и не предать себя же, начинали улыбаться ей, потому что совершенству завидовать невозможно, нельзя опошлять земными чувствами того, к чему любая грязь не пристанет.
И если она вдруг заговаривала с вами, то от её контральто зрачки всех, кто слышал этот голос, расширялись, и человек начинал дышать с перебоями, даже если говорила она о совсем простых вещах, о погоде, например, или о детях, которых было у неё двое…
… А ещё был муж, который пять последних лет не вставал с постели, ибо выпал из окна с третьего этажа, когда сидел на подоконнике и красил раму того самого окна. Но – выжил. И жил. И она жила, вместе и рядом со своим мужем и детьми.
И вставала в пять утра, чтобы успеть до работы обиходить его и приготовить семье завтрак. И на работу шла, а вечером домой, неся в красивых руках своих совсем уж прозаичные пакеты, в которых было всё, что нужно для жизни нормальной семьи.
И входила в дом, и сразу начинала делать то, что и полагается женщине: кормить мужа, потом детей. Убирать, стирать, гладить, проверять детские уроки…
Когда становится совсем темно, и дети давно спят в своей комнате, она ложится на кровать рядом с мужем и слышно, как мужчина плачет и целует ей руки. А она гладит, гладит, гладит его по голове. И молчит. Потом только, когда его всхлипывания затихают, говорит ему во тьме своим роскошным низким голосом:
- Давай, спать, Иванушка мой дорогой, а то завтра у меня тяжёлый день: после работы к маме нужно будет заехать, что-то она прихворнула. Я поэтому завтра чуть пораньше встану, чтобы тебе на день приготовить всё, что нужно…
Целует его и замолкает в тишине ночи. И спит уже через мгновение. Он же долго ещё лежит на спине и смотрит в невидимый потолок, но уже не плачет, а просто стережёт своё сокровище…