Книжный магазин ошарашил разнообразием всего-всего на немецком языке. Государство Германия являлось то лучшим другом СССР, то его злейшим врагом – взрослые никак не могли определиться. Для удобства были организованы две разных республики и обе – Германии. С одной можно было дружить, а с другой быть в ссоре. Поэтому учебников было напечатано вдвойне – как для туристов, так и для солдат. Грамматика-то была одинаковая, разными были рисунки.
В красивом учебнике с картинками русская девушка спрашивала у кондуктора в трамвае:
– Скажите пожалуйста, сколько стоит один билет до Моцарт-штрассе? – и они улыбались друг другу.
В учебнике серого цвета, с серпасто-молоткастой звездой на обложке, картинок не было, а диалоги были похожи, но не совсем:
– Немедленно отвечайте, сколько противотанковых орудий в вашем полку? – и никто не подумал бы улыбнуться. Потому, что это был допрос, а не беседа.
На всякий случай, над отделом, где продавали учебники языков других стран, висел большой кумачовый транспарант с надписью: «СССР – оплот мира и социализма!» Многие верили.
Настя испугалась всей этой толчеи, суеты и многословия. Она хотела улизнуть, но тётя велела ей крепко держать её за кожаный брючный ремень, а сама ловко перебирала книжки с нерусскими буквами на обложках.
– Да, вот эту, … эту, … эту, вот этот словарь с картинками, … Ага, карточки со словами обязательно! Общую тетрадь в сорок восемь листов – будем в ней писать сочинения на немецком… Тонких в клеточку и в косую линеечку по пять штук. Карандаши и ручки,- тётя Люба перевела дух и встрепенулась, словно забыла самое главное, - у вас есть карта Европы на немецком языке? Хорошо, если большая, скажем, кабинетного размера?
Продавщица не успела ответить, как в пространстве магазина возник сиплый яростный голос. Не все сразу поняли, что принадлежит он пожилому мужчине с аккуратно подстриженной седой бородой и усами-щёточкой:
– В кабинете Гитлера искать придётся! – заявил он с нескрываемым сарказмом, – на русской земле такой мерзости нет и не будет! Только мой полк переименовал половину Польши! На этой карте должно быть три тысячи русских фамилий, которые не переводятся на другие языки, в особенности на швабский поганый лай!!! Три тысячи бойцов, не считая штабных, врачей и поваров, погибли за то, чтобы ни одна сволочь, на этой освобождённой земле, не произнесла ни слова на оккупантском наречии…
Настя ничего не поняла, и спряталась за тётю Любу. Покупатели послушно скосили глаза в сторону и негромко переговариваясь, активно закивали головами:
– Да, да, конечно, конечно, трагедия, трагедия, ужас, ужас, горе, горе, как можно, как можно?
Пожилой, со стриженой бородкой, диктатор несколько снизил гневный накал и продолжил примирительно:
– То-то, доходяги нестроевые, интеллигенция вшивая! Должны знать своих защитников в лицо!
Седой скривил лицо подобием улыбки. Урок патриотизма получился сильным и метким! Он несколько расслабился, как добрый и незлопамятный хозяин положения. Люди, как провинившиеся школьники, двинулись к выходу, не сделав намеченных покупок…
– Ты тут герой будешь?
Из подсобки, сильно хромая, показался высокий дедушка в старом ватнике и валенках. Его знали все или почти все жители городка. Совсем лысый, с кустиками седых волос на висках, он работал ночным сторожем в разных учреждениях, переходя с работы на работу, когда становилось скучно. Последние три года книжный магазин был ему родным домом. Днём Иван Иванович прибирался и чинил всё что мог, а ночью аккуратно читал новые книжки. Патриот повернулся к говорящему, невзначай распахнув плащ, под которым замерцало золото наград:
– А что это вдруг на «ты», дедушка? – процентов пять неуверенности в голосе.
– Так ты мне в сыновья годишься, карась! – незлобиво улыбнулся сторож
– А вы, собственно, кто? – десять процентов сомнения в голосе.
– Так я же тебя постарше буду, ты же офицер я вижу, вот и отрапортуй!
– Старший советник юстиции! – голос сник на середине фразы…
– А я помню тебя, лейтенант. Надо же, выслужился в полканы, герой! – лицо старика окаменело.
– А вы кто собственно… я не понимаю… какое право….
– Вижу, вспомнил!
– Товарищ генерал-лейтенант! Виноват, не признал!
– Слушай меня и на всю жизнь запомни! – генерал рявкнул так, что где-то под потолком зазвенели стекляшки в люстре, - не нашими погаными языками говорить о героях погибших! Мы с тобой оба – дерьмо, от того, что живые. А они герои от того, что мёртвые! Понял, лейтенант? Вот пойди и найди того рядового, который за тебя девять граммов принял натощак, не помолившись! Я своих нашёл. Я от них не уйду. А ты ступай, не позорься перед людьми.
– Дочка, где ты девалась? Пойдём, поможешь старику. Там карты лежат высоко на полке, мне ж не достать… хоть я тебе генерал, хоть маршал… внучка, не бойся, генералы, они на войне страшные. А в отставке – вот, валенки носят. Идём, у меня там котик спит перед ночным дежурством, пора его будить!
Кот был средних лет, во фрачной паре с белоснежной манишкой и перчатками. Он отзывался на странное имя Ганс, что не мешало ему быть добрым и ласковым. Настя погрузила пальцы в мех Гансовой шубки, и он замурлыкал громче холодильника. Дедушка и Люба достали нужную карту. Генерал отнёс кассиру все покупки, а, вернувшись, хитро подмигнул и сказал, что чек он съел по дороге из соображений секретности. Настоящий офицер не позволит дамам платить в его присутствии. Он угостил их чаем с мятой и пригласил заходить ещё. Настя задержалась с Гансом, точнее – Хайнесом. Так – по-немецки. Тётя с дедушкой о чём-то негромко говорили, стоя у чёрного хода. С сожалением, Настя отпустила Хайни и сказала ему «до свиданья». Кот приоткрыл зелёные глаза, пожелал ей полной миски, перевернулся на другой бок и снова задремал.
Маленькая девочка почувствовала идущую от Хайнеса волну живого тепла и сонного приглашения отдохнуть рядом. Она бы с удовольствием осталась посмотреть вместе пару снов из котовьей жизни, но вдруг проснулась на заднем диване остановившейся «Волги». Настя уже решила, что все события самого чудесного дня ей приснились и собиралась заплакать. Но стопка книжек, перевязанных бечёвкой, и свёрнутая в рулон Европа, шепнули ей – всё было и было взаправду! Если вы умеете чувствовать, то же, что почувствовала девочка, вы знаете, что такое счастье.
