Лето догорало, дотлевало, таяло, холодело вплоть до двадцатого октября…
И сразу – осень, будто сойдя с ума от горя, принялась его оплакивать. Да так истово, словно профессиональная плакальщица где-нибудь на похоронах в самой глубинке России, где люди живут, стесняясь того, что о них соседи подумают… как посмотрят… что потом скажут…
А осень наша – известная истеричка. Рыдает, рыдает, потом вдруг расхохочется солнцем на полдня. И снова плакать начинает. К вечеру дождь опять утихнуть может. И даже небо над горизонтом начинает очищаться. И в эту узкую щёлочку проглянет вдруг румянец. Но и он – не здоровье, а будто бы щека чахоточного.
Всё равно надеешься, что вот завтра снова солнце с утра. Лежишь ночью и уже дремать начинаешь, как услышишь вдруг, что по жести подоконника и крыши опять забарабанило. Невольно подумаешь: «Вот ведь характер какой у бабы строптивой…» А сам всё равно чуть улыбаешься: да, строптивая, да нудная, но – наша ведь. А свой своему поневоле друг. Вот и любишь ту осень, несмотря и вопреки…
Так вот и у Риты молодость долго тянулась. И были они обе, и Рита, и её молодость, хорошенькими. С беленькими кудряшками и танцами, с искрящимися глазами и подружками, с которыми обо всём на свете поговорить можно, с мороженым и застенчивыми пареньками, что познакомиться хотели, да робели всё как-то.
А потом всё это постепенно закончилось, подевалось куда-то. И вот Рите уже за тридцать… Да что уж там! Давно за тридцать! А пареньки так в прошлом и остались, ни один так и не подошёл. И пусто было в Ритиной жизни, словно осенним непогожим вечером на улице.
Сидит она в своём отделе экономической статистики и делит одиночество с бумажками и цифрами.
Было так до недавнего времени. А до недавнего потому, что Сергей Леонидович, их начальник, полгода назад овдовевший, стал Рите знаки внимания оказывать. Утром, например, спрашивал, как у неё дела. И даже улыбался жёлтыми зубами при этом. А в конце квартала Рите премию выписал, хоть и работала она совсем не лучше, чем раньше.
В первые же дни ненастья подошёл к её столу в конце рабочего дня с лицом загадочным и значительным, как у героя индийского кино, когда он в следующий момент должен вдруг «разинуть» широко глаза, пальцы на руках и рот и прокричать: «Я узнал тебя, дочь моя, хоть мы тридцать лет уже не виделись!!!»
Вот так вот подошёл Сергей Леонидович и сказал:
- В силу так бурно развивающихся между нами отношений, Риточка, я должен пригласить вас в ближайшие выходные в ресторан.
Рита тогда подумала: «Ну, наконец-то!..» И немедленно согласилась.
В ресторане всё было отвратительно предсказуемо: от пошлой «селёдочки под водочку» до сладкого голоса фронтмена, пророкотавшего бархатистым баритоном в микрофон:
- Для нашей гостьи Риты звучит эта песня…
И завыли-запричитали на два голоса, словно осенний ветер на улице, бывшие пареньки, а сейчас уже пузатые и лысые дядьки из ансамбля: «Для меня нет тебяяяя прекрасней… И ловлю я твой взоооор напрааасно…»
Сергей Леонидович, как он, видно, думал, галантно пригласил Риту поближе к эстраде, где они и топтались несколько минут среди ещё нескольких таких же пар. От него пахло селёдкой, другой ресторанной едой, водкой и недорогим парфюмом. А Рита прятала лицо у него на плече, плакала и думала: «Ну и ладно, ну и пусть! Что заслужила, то и получай!..»
Когда вышли на улицу, чтобы сесть в заранее вызванное такси, Рита увидела, что всё безумствует осень, треплет полуоблысевшие гривы дерев, а те клонятся почти к самой земле, словно головы бродячих коней. И сотни мелких капель-оводов жалят их натруженные ноги, которые почернели даже от горя ли, от возраста ли, или просто потому, что время пришло…
Пока ехали к Ритиному дому, Сергей Леонидович рисовал перед нею грандиозные перспективы их совместной жизни, словно вопрос этот, ну, о жизни, значит, совместной, был уже решён.
Жить Рита будет у него (прямо так и сказал!), а её квартиру они сдавать станут, чтобы укрепить семейный бюджет. На собранные же за год деньги будут каждое лето ездить в Турцию, чтобы понежиться у тёплого моря. Сергей Леонидович Кемер очень любит, но можно в Бодрум или Аланию. В Мармарис только вот нельзя, потому что там всё так дорого. Если, всё же, в Кемер, так там из номера, когда уезжаешь, и полотенца прихватить можно, особенно никто не проверяет. Уж Сергей-то Леонидович знает…
Когда же он заговорил про то, сколько каждый из них будет выделять в месяц на питание, Рита вдруг его перебила, почти невежливо даже, и попросила таксиста, чтобы тот остановился у метро. Спросила у водителя, сколько сейчас на счётчике и заплатила, чтобы Сергею Леонидовичу тратиться попусту не пришлось. Вышла и дверцей хлопнула.
Тем более, что непогода, кажется, нарыдалась всласть, выплакала всё, что могла. Отёрла наскоро мокрые щёки – опухшие глаза-небеса. Вздохнула в несколько всхлипов и нерешительно эдак раздвинула тучи-облака на небе. Солнце опять выглянуло и на землю смотреть стало. А само на себя не похоже: будто не солнце вовсе, а его отражение в холодной и нечистой воде…
