Венец безбрачия

        Виталий Орлов                                                                                       
                                                        Венец безбрачия


    На ВДНХ есть кафе «Дельфин». Оно работает много лет и видом напоминает советскую столовую. Такие же подносы, которые двигают по рельсам. Незамысловатые, но калорийные блюда.
    Есть одна особенность. Там – наливают. За стойкой, - нальют и водки, сколько надо. И коньяк, если человек не без претензий. Очереди, с утра, почти нет.
    Недалеко от кафе, -  космический корабль «Буран», словно памятник несбывшейся мечте.
      Дальше – уединённые скамейки. На одной сидел я. На другой, девушка, которая, судя по всему, недавно покинула «Дельфин».  Рядом с ней - дурацкий прокатный самокат. Похоже, он был ей совсем не нужен. Просто, взяла, потому что все так делают.
      Девушка, уже несколько минут разговаривала сама с собой. Я прислушивался к её бессвязным речам.
      - Тридцать лет! И – никого. Это как?
      Выглядела она, для тридцати, совсем неплохо.
      -  Даже любовника приличного нет. Скажите, - она обратилась ко мне, - Это – нормально?
      Я не знал, что ответить.
      - И, ведь, не уродина! Не хуже других. Я – не хуже других? – продолжала она. – Что вы молчите?
      Девица встала, со своей скамейки, и уселась рядом со мной. – День рождения, а я нажралась. Да! Вот в этом  вонючем «Дельфине»! А меня, между прочим, на работе ждут. Будут поздравлять, дарить подарки. Вы, наверное, сейчас уйдёте. Я опять останусь одна. Вот, и не уходите. Вам – противно на меня смотреть?
    Она отпила «колу» из бутылки.
    - Я просто, - трудно схожусь с людьми. У меня на голове… «венец безбрачия». Видите на мне венец? - Она задумалась. – Надо выпить кофе и протрезветь.

    Мы познакомились. Её звали Юля. Она была медсестрой и жила в Лыткарино. Есть такой город за МКАДом.
    Она рассказывала о себе, торопливо и сбивчиво, как человек, который боится, что его перебьют.
    Юлин отец, бывший прапорщик, работал охранником в «Магните». «Тяжелое детство, деревянные игрушки, папа прапорщик», - вспомнилась глупая поговорка.
    Мама, официально числилась безработной и обитала летом в деревне, где непрерывно закручивала банки с домашними консервами.
   
    Юля сказала, что живет только на зарплату и не имеет «спонсоров». Очевидно, она считала это своим недостатком.
    Подруг нет. Женщины её не интересуют. Её интересуют мужчины. Но… мужчинам она не нравится. 
    Я, вглядывался в свою собеседницу, и ничего, вызывающего отторжение, не мог заметить.
    Высокая, спортивная, с правильными чертами. Блондинка. Но ведь не все же блондинки дуры? По моим наблюдениям, они, даже, умнее других. Её лицо и фигура, чем-то напоминали манекен. А манекены, обычно, - привлекательны. Во всяком случае, они никогда не выглядят отталкивающе. Кто бы стал тогда делать покупки?
      Её одежда, излишне аккуратная, сидела идеально.
   
    Опьянение прошло, видно, не так много она и выпила, но, внезапно прорвавшаяся раскованность, оставалась. Она взяла мою руку, и держала, будто боясь, что я уйду.
    «Девушка Прасковья, из Подмосковья». Юля была хорошей девушкой из Подмосковья. Со знаком плюс.
    Она не употребляла отвратительных словечек. Всяких: «вкусняшек», «печенек», «по жизни», «в крайний раз».
    Я подозревал, что на её коже, нет татуировок, а в груди – силикона.
    Она спросила, где здесь туалет. Я сказал, - почти у нас за спиной. Она вышла оттуда, минут через  пять, посвежевшая, словно Венера из морской пены, и уже совсем трезвая.

    Мы отправились гулять по обновляемой ВДНХ. Юля катила ненужный самокат. Потом – сдала его.
      Я, как мог, рассказывал о местах, где мы бродили. Похоже, ей было интересно. Она не знала, кому принадлежал Останкинский дворец, и ничего не слышала о любви Шереметьева к Параше Жемчуговой.
    Я упомянул и телебашню, вокруг которой, по мнению писателя Орлова, кружатся демоны, и в  двух словах, пересказал ей сюжет «Альтиста Данилова».
    Мы перешли в Шереметьевскую дубраву. Её удивило подобие леса среди Москвы. Стало темнеть, и она спросила:
    - Вам далеко ехать до дома?
    - Мне не надо ехать. Я живу здесь.

    Мы вошли в подъезд пятиэтажки, пахнущий тленом, поднялись в моё унылое жилище.
    - Ничего, кроме книг, - сказала она, осматриваясь. - Почему вы живёте один?
    - Потому что, у всех – своя жизнь.

    Она стала посылать безграмотные СМС и звонить. Через несколько дней, мы встретились в Кусково. Потом, в Царицыно. Ей захотелось обойти за лето все парки  Москвы. Мы побывали, даже, в Лианозово.
    Она начала читать кое-что. Разные краеведческие брошюрки.
    Думаю, Юля быстро оценила мои материальные возможности. Вряд ли, я мог предложить ей, что-нибудь, кроме «лонгера» в КФСи. В своей бедности мы оказались равны.

      Что было в ее жизни?
      Две поездки в Турцию, в отели «все включено». И одна – на Кипр. Там Юля усердно плавала вокруг «скалы Афродиты». Прохиндей-экскурсовод, уверял, что это действо снимает «венец безбрачия», и женихи будут встречаться, теперь, на каждом шагу. Возможно, уже  на пляже.
      Но и после «скалы Афродиты», никто, - ни на суше, ни на море, в ее жизни не появился. Исподтишка поглядывали, только, соседи по отелю, обессиленные бесплатным пивом и присутствием жен.

      Юля очень рассчитывала на чемпионат мира по футболу, и даже, пару раз, выходила ночью на Никольскую, (бывшую 25 Октября), отданную на растерзание фанатам. Но и там, судя по всему, ничего не произошло. Пьяные болельщики приставали ко всем подряд. Но она, как заколдованная, ходила в охмелевшей от жары толпе. Вокруг, на скамейках пешеходной улицы, почти под стенами Кремля, творилось веселое безобразие, но к ней – никто даже не притронулся.
    Ладно, была бы страшненькой! Тогда надлежало смириться. Но как смириться с тем, что ты хороша, и – не дура, ведь? И никому, совершенно никому, не нужна.
    Она настолько уверилась в своей невостребованности, что не боялась ходить по самым диким местам, - заводским окраинам, заброшенным гаражам. Ни один маньяк, не посягнул на нее.
    У неё возникла склонность обнажаться, - там, где надо, и где не надо.
    Конечно, она не позволяла себе лишнего на помпезной ВДНХ, но в более пустынных местах, – особенно не стеснялась. Охранники, похоже, недоумевали, - можно ли сидеть на скамейках в купальнике? Или, это не купальник, а топ, для занятий спортом?
      Жаркая погода была тем летом. У меня на глазах, пассажиры чуть не линчевали водителя автобуса  за неработающий кондиционер.
    В парках Москвы, купаться запрещено, но из-за природной аномалии, люди нарушали запрет. А Юля, оказалась, особенно злостным нарушителем. Она не могла пройти мимо фонтана или водоёма, чтобы не оказаться в нём, не обращая внимания на запреты.

    Однажды, мы договорились о встрече в Измайлово. Там открытая станция метро, похожая на перрон электрички.
    Я смотрел, как люди появляются из каждого нового поезда. Но ее не было.
    Я позвонил. Телефон не отвечал. Не то, чтобы номер был временно не доступен. Он, просто, – не отвечал.
    Вот и все, - подумал я. - Конец нашим экскурсиям и болтовне. Упал, казавшийся незыблемым, венец безбрачия.

    Я звонил на следующий день, и на третий. Хотя, обычно, звонила она.
    Было стыдно, но я позвонил и через неделю.
    Неожиданно, мне ответили. Мужчина, севшим голосом, сказал:
    -  Юлю ищешь? Нет ее. Пропала. Что? Не знаешь, как люди исчезают? Объявлений таких не видел? – Мужчина, судя по всему, долго пил, и нечётко выговаривал слова. - Ты её сожитель?
      Я молчал.
    - Сожитель, знаю! - мужчина попытался рассмеяться. - Она в гареме у тебя?
      - Вы в полицию  обращались?
      Папа-прапорщик, помолчал немного, потом завопил, разгораясь:
      – Ты ее убил! Ты. По базе данных  вычислю! Найду, и пытать буду! В бордель ее  продал? В бордель туркам, да?!
      Разговора не получалось. Я отключил телефон.

      Превозмогая  мизантропию, я поехал в Лыткарино. Там всего две больницы. В одной  – вспомнили. Была такая медсестра. Уволилась, около месяца назад.
      Значит, когда мы познакомились, она уже не работала.
    Коллеги Юли ничего о ней рассказать не смогли. Слышали, что пропала куда-то. Сказали, -  приходили из полиции, опрашивали.
    Лишь один молодой врач, оказался более разговорчивым. Постоял со мной в коридоре пару минут.
    - Может, она, в какую-нибудь,  Северную Альберту уехала? - предположил он. - Там, медсестры нужны. Правда, климат собачий. Хуже чем у нас.
    - Вы уверены?
    - Не на сто процентов. Слишком быстро…  А могли и на органы разобрать, - предложил он другую версию. - Спрос огромный. Тела, часто не находят.
    - Возможно,  – зависла у любовника?
    - Исключено, - почему-то обиделся  врач. – У таких, не бывает любовников.
    «Интересно», - подумал я.
    - Такие, - не зависают у любовников, - поправился он. – Думайте о хорошем. Рано или поздно, она пришлет вам по е-мейлу письмо. С острова принца Эдуарда, например.

    Я вернулся на ВДНХ, сел на ту же скамейку.
      Что мне оставалось? Расклеивать объявления? Сколько их я видел, во время одиноких прогулок.
    Куда она могла исчезнуть?
    Взяла кредит и купила билет в одну из латиноамериканских стран, чтобы раствориться в их немыслимом мире? Такой вариант, – гораздо интереснее, чем работа в холодной Канаде. Хотя и близок к самоубийству.
    Пройдя череду фантастических превращений, она выплывет, - Джульеттой, или даже, доньей Джулией, - женой криминального авторитета из Сан-Сальвадора.
      Или – наоборот, будет долго скитаться по сельве и умрет там от голода, глядя, как мимо проходят неторопливые гуанако.
   
    Могла уйти в монастырь. Но не в один из известных, где все гламурно и подконтрольно, а в глушь.
    Таких обителей ещё не мало. Там, уж, точно, человек пропадает бесследно.
    Став трудницей, повязав платок «кирпичом», будет укладывать поленницу на подворье в вологодских лесах. Под утро, слушать в пустом храме: «Се Жених грядет в полунощи». Учиться читать по церковно-славянски. У нее будет тяжелое послушание, - убирать за коровами, и легкое – собирать грибы.
    Через несколько лет, возможно, примет постриг. И тогда, Небесный Жених, снимет  с  нее «венец безбрачия» и даст другой.

    А если, - просто плюнула на своё Лыткарино и сняла комнату в Москве? Устроилась медсестрой в частную клинику.
    Ну не хочет она видеть, - ни папу-прапорщика, ни маму, с её домашним консервированием. Ни молодого врача.
    Ни меня.
    Хочет начать жизнь с чистого листа. В тридцать лет, это ещё возможно.
   
    Иногда, когда я гуляю на ВДНХ, мне кажется, - она едет по Главной аллее на самокате. Потом сворачивает к «Бурану». Проезжает мимо «Москвариума». Исчезает, где-то в районе Шереметьевской дубравы.
      Я иду за ней, но не могу догнать.