Человек родился!

Превозмогая боль, Ольга дошла до детской и посмотрела через стеклянную дверь.
Новорожденные спали. Со стороны они все были похожи на кульки, широкие внизу и суживающиеся к верху. На всех одинаковые беленькие чепчики, все одинаково туго запеленуты.

Ольга поискала глазами своего малыша, но, как она ни старалась, у неё ничего не получилось. А ей так хотелось хоть посмотреть на него! Конечно, ей показали только появившегося на свет мальчика, но Ольга плохо запомнила этот момент. Во время родов она так тужилась и напрягалась, что когда кроха появился на свет, он сразу же возвестил об этом на весь мир. Возвестил, как и положено, громким криком. А у лежащей Ольги образовалось так много разрывов, что её сразу же, не снимая со стола, стали «штопать». Чтобы ей было не больно, всадили в вену три кубика калипсола и принялись за дело. Наложили пятнадцать швов.  Последний дошивали уже тогда, когда Ольга потихонечку начала приходить в себя и к ней вернулась чувствительность. Но это было ещё что! Этот, последний шов, оказался самым толстым и назывался кетгутовым. Обладающая неплохой фантазией Ольга рисовала в своих мыслях толстое дерево с твердой корой, которое так и называлось: «Кетгут». Однако кетгут был совсем не из породы деревьев. Так называлась нить, шов от которой был самым толстым. Он сильно болел, а ночью не давал уснуть. 

Осматривающий молодых мамочек врач сказал, что нужно набраться сил и потерпеть. А шов со временем рассосется. И ещё сказал, что кормить новорожденного ей трое суток не дадут.
- Почему? – слабым голосом спросила Ольга.
- Резусы у вас с вашим мальчиком разные, - поправляя очки, сказал молодой доктор, который, как показалось Ольге, был с ней приблизительно одного возраста, - у вас отрицательный, а у малыша положительный.
- И что теперь? – голос Ольги заметно задрожал.
- Да что вы так беспокоитесь, мамочка? – засмеялся доктор, - лежите да сил набирайтесь. Они вам ещё пригодятся. А малютку вашего вам через три дня принесут. «Интересно, а у него самого есть дети?» - промелькнул вопрос в голове Ольги. Она даже сама не поняла, зачем ей надо было это знать. Просто подумала – и всё. 
Один день она послушно пролежала и почти не поднималась с кровати, чтобы швам не вздумалось разойтись. А на второй день не выдержала. Пошла в детскую. Думала, хоть одним глазком взглянуть на свое чадо.

Но дежурившая в тот день медсестра Варвара Степановна не пустила её.
- Нечего сюда ходить! – замахала она руками, как только увидела подходившую всё ближе и ближе молодую женщину. Все двери детского отделения были стеклянными, так что крикливая медсестра, наверное, увидела Ольгу ещё издалека.
- Идите в палату! – говорила Варвара Степановна, надвигаясь на Ольгу всей своей массой. Худенькая и не успевшая прийти в себя от пережитого Ольга невольно подалась назад.
- Идите уже! – недовольно повторила медсестра, - нечего сюда грязь носить. Здесь вообще-то детское отделение, и кому попало заходить в него запрещается.
Получившая такой мощный и неожиданный отпор Ольга, даже не нашлась, что ответить. Она развернулась и уныло поплелась по коридору, размышляя над тем, какую грязь она могла принести с собой? Но ещё большая обида поселилась в её сердце, когда она услышала, что она, оказывается, «кто попало»!
- Вообще-то я мама, - оборачиваясь, пробурчала она, бросая недобрый взгляд на продолжающую стоять в дверном проеме непомерно толстую медсестру в белом халате. Но её голос был настолько тихим, что Варвара Степановна, даже если бы стояла рядом, не смогла бы её услышать.

Сегодня Ольга вновь предприняла попытку пройти в детское отделение. На её счастье, дежурная медсестра была другая.
- Тебе чего? – спросила она, как только увидела её через стекло.
- Посмотреть только хотела, -  голос у Ольги уже был потверже. И вздохнула: «Резус, говорят, отрицательный. Кормить нельзя три дня. А я ведь его даже толком не разглядела».
Дарья Ивановна всё поняла. Она покачала головой, потом взяла Ольгу за руку, пробежала глазами  по клеенчатой бирке на левой руке и пошла по узкому длинному коридору. Через минуту она вышла с «кульком» в роддомовской пелёнке и белом треугольном чепчике.
- Ой, - от неожиданности только и произнесла Ольга, вглядываясь в лицо малыша, - это мой?
- А чей же ещё? – засмеялась Дарья Ивановна, - сядь вот тут на банкетку да держи аккуратно. Ольга хотела было возразить, что она и стоя удержит «кулёк», но как только она взяла его на руки, швы тот час отозвались болью. Три килограмма шестьсот грамм оказались весьма ощутимы, поэтому ей невольно пришлось присесть.
На столе зазвонил телефон. Дарья Ивановна сняла трубку и тот час заторопилась.
- Ты тут в уголочке так и сиди, - обратилась она к Ольге, - ты росточком  маленькая, тебя никто не заметит здесь, а я приду через пять минут.
- В палату к новорожденным только не заходи, - добавила она, - указывая кивком на стеклянные двери, - а я мигом обернусь.

Она выбежала в общий коридор, а Ольга осталась сидеть со своим малышом. Наверное, он даже не почувствовал, как его взяли, куда-то понесли, а потом передали с рук на руки. Мальчик продолжал спать, и лицо у него было такое спокойное, что Ольга поймала себя на мысли, что даже дышать боится. Она ещё не знала, как назвать своего сыночка, они перебрали с  мужем множество вариантов, но так и не пришли к общему мнению. Мужу нравилось старинное имя Мирон, в то время как Ольга очень хотела назвать сына в честь своего дяди – Артуром.
- Ну, выдумала, Артур! – покачал головой свёкор, когда Ольга поделилась с ним мыслью об имени будущего ребёнка, - уж очень тяжело это звучит. Артур… Возьмите и назовите как моего деда Гаврилой! А что, Гаврик – очень даже подходящее имя для мальца будет! Или Дементием, сейчас все эти имена снова в моду входят!
Но услышав про Гаврилу, муж Ольги как-то странно посмотрел на своего отца. Вслух они ничего не сказал, на том разговор и закончился. И вот теперь безымянная кроха безмятежно спала на руках у мамы, даже не подозревая,  какие споры бушевали по поводу ее наречения. Ольга продолжала с любовью смотреть на своего спящего мальчика, на его белёсые бровки и на волосики, которые выбивались из-под чепчика, как вдруг совсем рядом послышался шум. Подняв голову, она увидела Дарью Ивановну, которая принесла из родовой красное крошечное создание. Кожа у малютки была сморщенная, он постоянно перебирал ножками и, не переставая, плакал. Скорее, даже не плакал, а пищал, то и дело открывая беззубый ротик. Пупочнкая ранка была заклеена куском белого лейкопластыря, на котором проступили яркие горошины зелёнки.
- Ой, убежала я, даже пелёнку не взяла, - улыбаясь, говорила меж тем  Дарья Ивановна, - хорошо мы рядом, так и пришлось нести голенького.
- Это… мальчик? – растерянно спросила Ольга, которая совершенно не помнила, как выглядел её малыш при рождении.
- Девочка, - гордо сказала Дарья Ивановна, - маленькая девчушка.

Одной рукой медсестра крепко продолжала держать новорожденную девочку, а другой ловко расстелила чистую пелёнку. Не прошло минуты – как младенец был туго запеленут, а под подбородком у него были завязаны тесемки чепчика.
- Вот, смотри! – и Дарья Ивановна показала крошку Ольге, - ей всего полчаса от роду, а какая уже хорошенькая! Сразу видно, красавица вырастет!
- Да, - смутилась Ольга, - они маленькие пока, их разве разберешь, кто там из них вырастет?
- Ещё как разберёшь! – уверенно сказала Дарья Ивановна и ещё раз посмотрела на туго спеленутую девчушку в своих руках, - уж поверь моему опыту, принцесса будет!
- А вообще, - улыбаясь, продолжала она, - двадцать пять лет в этом роддоме работаю, а как кто новенький родится – всё не перестаю удивляться. Даже уж со счёта сбилась, сколько деток через мои руки прошло. Мальчики, девочки – все они сначала сюда попадают. Ведь ты посмотри, она всего тридцать минут живёт на белом свете, а уже видно, что это человек родился! Че-ло-век! Ты понимаешь?
И, не дожидаясь Ольгиного ответа, понесла малышку в палату для новорожденных, постоянно повторяя: «Че-ло-век! Че-ло-век! Чудо из чудес! Человек родился!»