Появление Кати в разорванном платье, с обнаженной головой ошеломило отца и мать.
- Что с тобой? - с трудом переводя дух, спросила Ульяна.
Катя, упав на лавку, заплакала от горя. Прибежали сестренки, обнимая ее и утешая.
— Cестра, сестра, почему ты плачешь? Кто тебя обидел? Не плачь, пожалуйста. Успокойся.
Прохор и Ульяна молчали, хотя понимали, что дочь их постигло большое горе, а может быть, и издевательство.
Понемногу Катя успокоилась и, приподнявшись с лежанки, стала рассказывать обо всем, что происходило у Михи. По мере того, как она говорила, слезы текли из глаз трех сестер. Кто только и как не пытается издеваться над бедными девушками!
- Больше я туда не пойду …- сказала, наконец, Катерина.
Прохор вздрогнул.
- Что ты сказала?
- Ах, папа … Ничего не поленюсь делать. Только больше не отпускай меня к Михе. Пожалей мою молодую жизнь …
Прохору хотелось пожалеть дочь. Но возможность завтра же остаться без куска хлеба пугала его, ведь последние два года они жили только на то, что зарабатывала Катя. Железным обручем застряла в сердце Прохора постоянная обида: «… Если бы вместо Катерины был сын, он не дал бы себя обидеть. Теперь всю жизнь приходится страдать и унижаться. Из-за кого же я так несчастен? Из-за жены! На мое счастье она народила целую стаю дочерей». Гнев Прохора заквакал больше, чем когда-либо. Он яростно крикнул жене:
- Ты … все ты виновата! Нарожала девок … Радуйся же! Завтра же повешу на шею мешочек и пойду милостыню просить!
- Прохор, постыдился бы бога такое говорить, - кротко упрекнула его в ответ жена.
Прохор как будто только этого и ожидал:
- А ты не стыдишься такое говорить? - крикнул он и ударил жену. Ульяна повалилась на пол. Три младшие дочери забились в угол и заплакали. Катя выбежала из хаты.
Раньше, когда он бил жену, Ульяна лежала молча, будто признавала свою вину. А это еще больше раздражало Прохора, заставляя избивать жену до изнеможения. Теперь же Ульяна проворно вскочив на ноги, взглянула на мужа горящими глазами.
- Ну! Давай! Еще толкни! Бить жену легче, чем кормить детей!
Прохор сжав кулак, был готов снова ударить.
- Заткнись!
- Не заткнусь! - мужественно стояла на своем Ульяна, я и так всю жизнь терпела твои побои. Ты хуже, чем дикая птица. Она любит своих птенцов и защищает от нападения врага. Я родила тебе четырех дочерей. Одна другой красивее, храбрее. Руки — золотые. Ты же хулишь их и меня на каждом шагу, вместо того чтобы любить и защищать. Боишься, что придется просить милостыню? Если нужно, я готова повесить мешок на шею! Но больше ни одной дочери не отпущу в дом Михи! Проклятый дом, чтобы он сгорел!
Прохор, ослабев, опустился на стул. В первый раз за всю свою жизнь ему стало плохо от того, что разругал жену и дочерей. Он опустил голову, не смея взглянуть на семью.
Закончив говорить, Ульяна остановилась. От волнения из глаз хлынули слезы. Она говорила больше от досады, чем со злости. Она больше, чем кто-то другой знала, что муж искренне любит дочерей. Он преждевременно состарился из-за того, что трудился день и ночь для того, чтобы воспитать их хорошими. Невыносимо тяжелая жизнь сделала его угрюмым. Ульяна постаралась овладеть собой.
— Прохор … — сказала она мягко. — Завтра-сегодня барин Лаврский будет нанимать людей на жатву. Достань серпы. Нас пятеро. Мы сможем работать наемными работниками до наступления холодов.
