Нехорошее поле. Быль.

- Она тогда умом вихнулась совсем.
- Дурочка стала? Как Володька?
- Не-е, - протянула бабушка. – Кабы как Володька, так и пусть её. А то злая стала, свирепая. Не хочу про неё, от греха подальше. Что ты пристал? Иди вон воды лучше принеси...
Своего колодца у нас не имелось, приходилось пользоваться чужими. Один колодец – общий, на деревне, недалеко. А второй – через поле прямиком, одинокий, старый.
Про него давно ходила дурная, нехорошая слава. А после разговоров про Васильну-горемычную идти туда было страшновато. Что ни год у колодца в той стороне люди пропадали. Понаедут черные копатели да туристы, и к колодцу – шасть. Сколько себя помню эта история каждое лето повторяется. Студентом был, даже искать ходил пропавших. Теперь - нет, может, это и плохо, да ведь сказано – не суйтесь вы в наши леса, пропадёте, а все равно лезут. Тьфу на них. Раз уж им-то на себя наплевать, мне-то какое дело?
На заброшенный колодец страшновато, но на деревне после вчерашнего показаться еще страшнее.
Я постоял в нерешительности, раздумывая, выбирая из двух зол: в темное место через гиблое поле или через людские разговоры по деревне? Загулял. С кем не бывает? Но эти ж бабы век помнить будут, на деревню и носа казать страшно.
Старый колодец, казалось, совсем близко: от дома прямиком через поле рукой подать. Раньше поле было естественным разделом между деревнями. За полем – Малая Мараморка, мы, стало быть, Большая. Ее, Малую то есть, во время войны разграбили и пожгли. А наша уцелела – больно дома хороши были, ладные, в них фрицы штабы устроили.
Да только был в той деревне Малой дед Максим. Это по городам люди без истории живут, сами по себе, как осина на ветру. А на деревне всяк на виду, не спрячешься, за каждым человеком своя слава идет. Как дом, пока живут в нем, из трубы дым пускает в небо, так и люди на деревне, пока живы, тож по-своему небо коптят, от каждого там наверху пятно закопченное есть, всяк свою историю за собой тянет, а то и не свою, а дедов да прадедов. А то и после смерти человека тень стоит: взрослым - наука, малышам – страшилка. Меня такой страшилкой с детства пугали, мол, по полям, пока взрослые на работах далеко от дома, ходить нельзя, а если обед им нести в поле надо, то обязательно в обход, а нарушишь наказ - обязательно Васильну-горемычную встретишь. Ну, а там понятное дело – она задушит обязательно или косой зарубит, под настроение, в общем, живым не уйдешь. Это я сейчас понимаю, зачем это нам рассказывали. Когда малята в поле в высокой траве играют, их не видно, косцы пойдут, да своих детей и закосят. А когда рожь поспела – малята ее всю и потопчут, что потом мамка молоть-то будет? Ругай ребенка – не ругай, бесполезно, а хорошенько напугать – залог того, что правила будут соблюдаться.
Так и сложилось у наших деревень: дед Максим с той пожженной деревеньки в памяти остался, а Васильна-горемычная – с нашей.
Когда подрос, узнал, что Васильна-горемычная не просто выдумка, а и действительно на деревне женщина такая жила.
Но на нашей стороне поля рассказывали только про деда Максима, про Васильну-горемычную не любили поминать: то ли боялись, то ли не хотели, чтобы память о ней в людях осталась. Больно страшная история.
Жила Васильна, хорошо жила, в дом хороший замуж вышла, работящая баба была. Что ни год – то по ребенку, муж, видать, крепко любил. То мальчишка, то девчонка, так четыре года кряду. Что потом случилось, молчат наши. Говорят только, вроде, муж ее разлюбил, из дома выгонять стал. А нашли ее через пару дней у того самого дедова колодца. С ума сошла.
А вот еще люди говорят. Вроде как муж ейный пошел к этому деду Максиму просить, чтоб деток не так много было, чтобы наговор какой прочел, чтоб остановить это дело. Если их каждый год рожать – кормить нечем будет. Ну, вроде дед Максим и подсобил. А после того все остальное и случилось…
- Ну, чего застыл? Стыдно идти, небось? Машку, чай, боишься? – Бабушка хитро щурилась рядом.
Я отвернулся.
Солнце высоко стояло в чистом небе, лучи его падали на заснеженное поле, на снежные шапки забора, на огород, расцвечивая синие сугробы переливами алмазов и серебра. Впереди сверкало разными цветами заброшенное поле, на краю которого сегодня совсем не зловеще, как обычно, а приветливо и игриво выглядывал максимов колодец.
- Так что случилось, скажи, ба?
- Ой, вот приставучий, - всплеснула она руками. – Что тебе до нее?
- Ну, если б рассказали, давно бы про нее забыл, а так никто не говорит, будто тайна какая великая! Ты расскажи, а я забуду.
- Нельзя поминать ее, говорю тебе. Нельзя ее историю рассказывать.
- Да почему нельзя-то?!
- Да нельзя и всё тут!
- Магия, небось? Да? – скроил я серьезную рожу.
- Да!
- Экстрасексы? Ты мне не рассказывай тогда, в передачу на телевизор напиши, там сюжет покажут.
- Ну тебя, - махнула она рукой. – Все смеешься.
- Да ты пойми. Вы никто ничего не рассказываете, от этого только хуже! Там, может, история выеденного яйца не стоит, но вы же всё таким мраком и тайнами покрыли, что кажется невесть что.
- Ну, как тебе объяснить, нельзя и все тут.
- А ты так расскажи, как будто не про нее. Расскажи так, будто ты мне серию пересказываешь свою любимую про старуху слепую, которая все приметы знает!
Бабушка склонила голову набок, задумалась, а затем, будто решилась на что-то очень серьезное, резко махнула рукой:
- Ладно, не отстанешь ведь, только не спрашивай ничего. Расскажу, будто и не про нее.
- Я тебе воды на месяц натаскаю, бабуль! – обрадовался я.
- И дров привезешь, - грозно добавила она.
- Я тебе газовую трубу за это в окно проведу.
Конец ознакомительного фрагмента
Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна - то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.
Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.
В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») — идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»
- Не, газовую трубу в окно не надо, - серьезно резюмировала бабушка. – Поживу еще. Рано…
- Да я не в этом смысле! Ну, бабуль!
Мы вернулись в дом, я кинулся ставить чайник и хлопотать с блюдцами, чтобы удержать мою драгоценную рассказчицу за столом.
Бабушка принялась обходить весь дом по периметру, проверяя, плотно ли прикрыты ставни и двери, крестя каждый угол, опуская на окна занавески.
- Ты мне секреты родины будешь рассказывать что ли? Боишься, кто подслушает? – не выдержал я.
- Цыц, - строго осадила меня она.
Такой серьезной я не видал ее никогда, сколько себя помню. Стало как-то не по себе. Она смотрела мне в глаза, не мигая, и шла прямо на меня из дальнего угла комнаты, держа перед собой горящую свечу.
- Бабуль, ты чего? – тихо прошептал я. – Бабуль…
- Значит так, - полушепотом зашипела она. – Вот, сказывают, будто пришел какой малец к бабушке, мол, бабушка подсоби…
- Погоди, ты имеешь ввиду, муж этой самой к деду, чей колодец на той стороне поля?
- Тихо ты! – шикнула бабушка. – Да. Не перебивай.
Мне смешно стало от того, как старый человек выдумывает неведомые небылицы, что может так бояться каких-то глупостей, ведь моя бабушка войну прошла, чего страшнее, а вот, детских сказок боится…
- А про деда того все деревни в округе знали…
- Не про деда, бабуль, - услужливо поправил я. – Про бабку слепую…
- Про какую бабку слепую? – удивилась она, переходя с шепота на обычный голос.
- Ну которая совсем не бабка, а дед, который колодцем владел, но про него говорить нельзя, поэтому это не дед, а бабка слепая…
Бабушка посмотрела на меня молча и немного с сожалением, хлопнула в сердцах ладонью по коленям:
- Нет, не буду! Вишь, еще не начала рассказывать, а уже вон какая бесовщина…
Несколько минут у меня ушло на то, чтобы объяснить бабуле в чем дело, что это именно она выдумала рассказывать историю «как не про них», именно она начала называть деда слепой бабкой. Бабушка не верила, но, видать, и саму ее охота разобрала повторить старую историю, так что в итоге она продолжила:
- Как ни назови. А жила у нас, на нашей стороне поля семья. Хорошая, ладная. Как обычно. Только не очень богатая была. Лексей горемыку за себя взял, сироту, любоделанную. Говорили ему – сироту не бери, счастья не будет. А он все шутил, мол, до свадьбы она сирота, а как возьму за себя – то молодуха. Дошутился.
Поначалу все хорошо было. Баба она была не гордая, приветливая. Только, что ни год – брюхатая. А как сами небогато жили, так и детей кормить нечем. Пошел Лексей к деду Максиму. Вот ведь всё наперекор делал! Говорили ему: как сироту взял, так сироту и отдай. Оставь одного ребенка на сход. Там решим, кому достанется, отдадим в семью, приживалой. Но он ведь умнее всех. Пошел к деду советоваться, травкой, мол, какой напоить бабу-то, чтоб не носила в подоле. В городе подвизался, там науки нахватался на свою голову, мол, лекарствами всё решить можно.
- Почему он к деду пошел?
- А к деду все тогда ходили. Это сейчас по хорошей дороге можно в санчасть. А раньше куда? По любви да хвори к деду, по детям – к Люське, по сватовству - к Демидовне, - усмехнулась бабушка. - Про деда Максима все говорили, что колдун. Он и змей заговаривать умел, и людей мирил, и травы всё какие-то собирал. Помню в лесу видела его, нагнётся над пригорком, травку малую какую-то щиплет да нюхает, а потом в мешок свой суёт. В общем, силу старик имел, вот все и ходили. Только он злой был. Всё время недовольный. Уж девки молодые по деревне идут, у каждого нормального-то мужика сердце радуется, а этот всё бурчит. Солнце, тепло, а старый хрыч бормочет. Да и то говорили, будто, дома он мешки золота прячет, словно он из раскулаченных, по дороге в Сибирь где-то в наших краях с саней прыгнул, да тихой сапой до Малой Мараморочки до нашей и дошёл, чуть в болоте не увяз, потому что все его сокровища на нём были, под армяком надеты, будто он их к коже пришивал, чтобы от власти красных сберечь и унести.
- О! А где теперь сокровища?
- А колодец-то почему дедов называется? Сказывают, там он их до поры-времени припрятал. Потому и колодец загнил. Потому и люди на колодец этот всякий год ходят, охотники за чужим добром-то. Да только ни с чем возвращаются, если возвращаются.
Раньше колодец ничей был, лесной, туда редко ходили, воду берегли. Матрёна была, знахарка, из нашей стороны, туда ходила к воде разговаривать, это до меня ещё было, она в этом толк понимала. С того колодца воду зря не брали. Только на праздники. Или хворь когда. К колодцу подарки носили. А Матрёна, та вообще там что-то и видела, она всё туда вопросы спрашивать ходила, говорят, и войну предсказала, говорят, потому нашу Мараморку-то и не сожгли, что Матрёна упросила, а Малую спалили, что дед Максим колодец-то за-а..., за-а..., - бабушка подбирала приличное слово.
- Чем он испортил колодец? – помог я