пришло осознание, пусть обманное, но то, которое позволило оставаться спокойным. Сергей Викторович в таком виде был похож на живого трупа, которые так и рвутся из могил отведать свежей человечины. Моё обезумевшее сознание мигом перевернуло картину происходящего: не блондинка напала на живого человека. А, наоборот, эта блондинка спасла нас всех от ходячего мертвеца… Вдруг стало спокойно на душе, я испытал что-то вроде тёплого чувства благодарности к ней, это было даже чем-то похоже на любовь, щенячью глупую любовь к своему хозяину. По щекам потекли слёзы. Ведь если б не эта большеротая моя защитница, то, что скрывалось под личиной очкарика-доходяги, могло бы запросто сожрать нас…
Я помотал головой, чтобы сбросить наваждение, и тут же сам испугался своей смелости. Сердце бешено застучало: вдруг она заметила? Но нет, в этот раз обошлось. Блондинка доедала Сергея Викторовича, с наслаждением обсасывая мелкие косточки пальцев на его руках. Кажется, она уже и наелась. То, что она творила теперь, больше походило на баловство: словно забавлялась с едой. Можно было бы сказать «как кошка с мышкой», но ведь кошка с мышкой играет до того, как её съесть. После того, как хищник наелся, жертва его не интересует. А вот тут было наоборот: человекоподобный большеротый хищник наслаждался, что сделал. Тем, что он силен. Тем, что одолел. Радость переполняла его не от того, что он набил брюхо, а именно от самого этого действа: от пожирания, от превосходства, от убийства... Животная радость? Да нет, так, наверное, может только человек…
Ну да, только человек. Я растерялся. Блондинка, довольно улыбаясь, прошла мимо меня, вбивая каблучки в бетонный пол. Я внимательно смотрел ей вслед: ну да, не может быть сомнений, конечно, человек. Самый настоящий: идёт, улыбается. А что же там в углу? Я называл его Сергей Викторович…
И тут меня словно резко выкинуло из размышлений. Володька исступленно тряс меня за плечи. Увидев, что я вернулся в действительность, он звонко рассмеялся:
- Ну, ты герой! Молодец! Я всю дорогу боялся, вдруг ты заступаться полезешь или спасать Викторыча. А ты молодец!
Он радостно продолжать хлопать по мне, словно ощупывая, цел ли я.
И тут до меня все же с безнадёжной окончательной ясностью дошло, чтО именно случилось.
- Да почему?! Почему вы все стояли?! – закричал я.
Минут пять или даже больше того я буквально визжал на весь цех, понося своих коллег, обвиняя их в смерти товарища.
Звонкая пощёчина заставила заткнуться.
- А сам-то ты? Ведь ты тоже стоял?
Это был бригадир.
Я заплакал. Заплакал от боли и от обиды, заплакал от того, что я не понимаю, как такое может происходить, заплакал от того, что не понимаю вообще ничего, заплакал от страха, что я сошёл с ума. Почему? Почему я считаю, что то, что произошло неправильно, а все остальные просто вернулись к работе?
- Да, и я тоже стоял, - эхом повторил я. – Но я не знал! А вы-то знали! Вы всё знали, вы все знали…
Володька сшиб меня с ног и насел сверху.
- Успокоился?
Я кивнул.
Говорить ни с кем не хотелось. К концу смены надоедливый Володька подсел ко мне.
- Видишь, вон - Иваныч? – он указал рукой на лысого загорелого, словно прокопчённого, беззубого человека в углу, который, не отрываясь смотрел в экраны. – Он, думаешь, просто так сидит?
Я вяло поднял плечи, показывая, что не знаю, зачем он там сидит, да и мне нет до него никакого дела.
- О! Иваныч, он такой. Крепкий мужик. У него ни одного зуба нет, а он ест, что угодно. Хрящи дёснами размолоть может. Честно! Только семки – никак. Говорит, трудно поймать, чтобы между дёсен встали.
- Я больше не хочу про еду, - умоляюще поднял глаза на Володьку.
- Да я не про еду тебе толкую, а про человека. Вон - воля какая. Другой бы на его месте сдался, кашку б себе варить начал да ходить под себя. А этот – орёл! Вот, поэтому он за пультом сидит. Он сутками может не спать. Поэтому он и смотрит на экраны, там видно, когда баба эта к нам идёт, он сразу сигнал тревоги подаёт. Ни разу не подвёл. Тьфу-тьфу-тьфу. Поэтому мы тюки ворочаем, а он там сидит, как князь потомственный на постаменте.
- Володька, ну объясни, почему? Почему никто не заступился за него?
- А кто? – товарищ развёл руками. – Кому оно надо? Кому жить надоело? Ну, было, заступился у нас один такой, она обоих сожрала. Она ж, как сом. Видел сомов в жизни хоть раз? У них сверху рот, а всё остальное – брюхо. Туда корову можно поместить небольшую, если сложить компактно. И эта такая же. Охота кому помирать?
- Но мы же можем все вместе одну эту бабу заломать. Или что там у неё? Мегасилы? Супервумен?
Володька вздохнул.
- Понимаешь, ну убьём мы её, что дальше? Кого-то другого назначат. А к этой мы уже привыкли, все повадки её знаем. Другого назначат – может, оно и лучше, но вдруг хуже станет? А?
- Так она что? Не одна такая?
Володька присвистнул.
- Так тут весь комбинат такой.
- Что? Все людей жрут?
- В общем-то, да. Все людей жрут. Кроме людей. Помнишь про мясокостную муку? Вот сейчас то, что от биолога осталось, будем перерабатывать, а завтра в газете новое объявление дадим, мол, ищем человека…
- «Ширится и растёт комбинатище, скоро весь город поглотит в себя»,.. – медленно проговорил я, вспоминаю заметку в газете.
- Что?
- Да нет, вспомнил статью в СМИ…
- О чём?
- О том, что комбинатище скоро весь город поглотит.
- Скорее, проглотит, - усмехнулся Володька. – Тут вся верхушка такая. Я даже думаю, что они в сговоре с нашей властью. А что? Весь город знает, что на комбинате людоеды. И ничего. Сколько проверок было! Ничего не выявили. Чистота и красота. Я даже думаю, что не только наша комбинатовская верхушка людей жрёт, а что они и туда, в местный белый дом, всё это поставляют, деликатесы из нас крутят.
- Не все знают, я не знал, например. Лучше б с голоду подох, чем сюда пошёл бы.
- Ну, вас мало таких, - махнул рукой Володька. – Я точно знал, куда иду. Но интересно было, другие-то как-то выживают? Вон, Иваныч скоро как 20 лет тут трудится. И ничего. Все выживают, а я хуже что ли?
- Да ты понимаешь, что это ненормально?
- Ненормально – ныть, вот, что я тебе скажу. Сопли распускать ненормально. Ты ж мужик, какая разница, нормально или ненормально, твоя задача зубы стиснуть и выжить.
- Зачем? – недоуменно спросил я.
- А как ещё?
- Да убрать эту стерву, и всё. Следующий придет – следующего убрать…
- Ага, конечно, - рассмеялся Володька. – И так далее, и так далее? Да? Это для слабаков. Вон, нытики, чуть что они митингуют, жизнь им не нравится. А жизнь – это пряник, чтобы нравиться? Её прожить нужно, трудности преодолеть, выжить, понимаешь? А то, как баба: это неправильно, то убрать, бе-бе-бе… Будь мужиком!
Я тогда не нашёлся, чтО на это сказать. Бесполезно было убеждать его, что жизнь можно и нужно менять, что не надо бояться нового, потому что привыкли к сегодняшнему злу. Это ведь он, как баба рассуждает: плохой мужик да лишь бы свой. Не надо нам таких своих. Нет никакого подвига в том, чтобы терпеть, в том, чтобы подстраиваться, чтобы увёртываться, подлаживаться, выживать... Как можно восхищаться беззубым человеком. Это – просто человек, который не может вставить зубы. Денег у него нет. Денег нет, а есть хочется, вот он и приноровился. Пожалеть его надо, а не в герои возводить. Но что-то говорить Володьке было бесполезно, он уверен, что надо именно так, в муках сдохнуть. Гордо. Без зубов.
- Ладно, пусть, - перебил я. – Но ты мне скажи, что здесь происходит. Теперь-то я могу узнать? И почему раньше нельзя было рассказать?
- Раньше ты б и не поверил. Да и новичков у нас любят. Это ты такой послушный оказался, а обычно тут новенькие правила игнорируют. Им спецом не объясняют, почему. Блонде нашей всё равно сожрать кого-то надо, так пусть лучше новичка, пока ещё мы к нему не привыкли. Когда с человеком познакомишься, его всё-таки немножко жалко... До тебя все приходили и сразу к ней в брюхо прыгали. Ты не обижайся, пойми, нам тоже выжить как-то надо. Видишь, ты не сорвался, стоял смирно, учитель и попался. А он тут год уже. Так и держимся, молодняк жрут – нас не трогают. Ну, теперь и ты уже боевое крещение принял.
Володька снова похлопал меня по плечу. За этот день он отхолопал мне его кажется до синяка.
- Что происходит, никто не знает. Началось, говорят, давно. На самом верху, с новым начальником. Я тут всякие новостишки читаю, не те, которые официально, другие, по другим каналам. Там фотки всякие публиковали в то время. На фотках – офисы в грязи, в крови. Что происходило – никто не понимал. Предположений много, но до того, что тут людей жрут, - никто не догадался. Каналы с такими новостями быстро гасятся. Но потом один мужик выпустил целое расследование, он каким-то чудом камеру приделал к главному и весь день его показывал… Но, по сути ты всё это видел сегодня. Если коротко, главный людоедом и оказался, и просто повадился по кабинетам людей жрать ходить. Нет, по началу к себе вызывал, а потом, когда народу мало осталось, сам стал прогуливаться.
- Но как они могли такое допустить? Надо было дать отпор!
- Погоди ты со своим отпором. Какой там отпор? Там, знаешь, сколько платят – тебе столько и не снилось, не как нам, работягам, можно и потерпеть. Там народишко когда просёк, что можно товарищей скармливать вместо себя, там такое началось. Сам понимаешь, товарища скормил – к зарплате прибавка. Ведь как, человек всегда надеется, что его-то не коснётся, что он в сторонке постоит, посмотрит. Думали, что главный нажрётся однажды. Чёрта с два. В общем, мужик тогда этот правило вывел, который главного людоеда застримил. Правило такое: упырь не видит никого перед собой, пока не пошевелишься. В общем, как сегодня, она жрёт учителя, а ты рядом стоишь. Если не дёрнешься, тебя и не тронет никто. Главное правило – не мешай людоеду, когда он ест другого, если сам хочешь выжить.
- Но ведь, когда он доест того, другого, он за мной придёт?
- А этого никто не знает. Авось, и не придёт? Потом, они ведь тоже недолго живут. Ты ж сам справки сдавал ходил на невиданные болезни? Это для них. У них поначалу было так, что они ели всех без разбора. Многие полегли. Причем жестоко так: мышцы атрофировались и с мозгами что-то приключалось, короче говоря, глупые становились и ходить не могли. Это нам на руку. Они поэтому и сейчас нас не видят. Хотя, видят, но расплывчато. Нас замечают, когда шевелимся. И на слух реагируют. Вот с ушами у них всё в порядке. Так что лучше не шуметь. Ты мне должен, кстати, я тебя спас сегодня. Хотя не должен был останавливать, пусть бы она и тебя съела. А я остановил, ты помни это…
- А ты-то откуда всё знаешь?
- А то! – принял Володька мои слова за похвалу. – Я тут вроде как сталкер. Исследую. Ну, экстремальщик-выживальщик. Выживаю тут в лоне врага, изучаю его изнутри, так сказать.
- Подожди, на свете миллионы движущихся предметов: автобусы, машины, тележки… Что они, по-твоему, на все автобусы кидаются с зубами наперевес? Как-то нелогично…
- Да, загадка, согласен. И на собак должны кидаться. Но они едят только людей. Если б по запаху нас отличали, зачем тогда им надо наши движения улавливать, шли бы на нюх. Знаешь, мы попытались тут кое-с-кем, из другого цеха, эксперимент поставить: взяли манекен, положили на пресс и дёргаем издалека за веревку, мол, тварь заметит, кинется, тут ее и прихлопнем. Нет, не вышло. Они манекены не видят, и пресс тоже не
