Сбежались к самому сердцу Кипра горы Троодос, сплошь обвитые серпантином дорог, по которым можно без труда добраться на самую высокую точку острова, которую самонадеянные англичане нарекли Олимпус, презрев местное название её Хионистра. Вершина эта вознеслась над морем на 1951 метр. И если вы окажетесь там, то чуть в отдалении увидите другую гордую главу, Киккос, увенчанную словно узорчатой короной роскошным Киккским монастырём, манящим к себе взор любого путника сдержанной разумностью построек и благородной величавостью.
Туда на машине вы доберётесь менее чем за час. И, как только выйдете из неё, подставив голову щедрому в этих местах солнцу, тут же поймёте, что до Парадиза уже совсем не далеко, ибо только в Раю так может благоухать воздух. Знаменитые кипрские кедры источают удивительный аромат, который спутать ни с чем не возможно. И запах этот так светел и безмятежен, что уже через мгновение начинаешь чувствовать, что ты счастлив. Всё мирское и грешное осталось далеко внизу, у подножия гор, а здесь… здесь даже газовые зажигалки не горят, потому что высота почти полтора километра, и рвущийся наружу газ гасит искру.
Так вот, отринув всё суетное, восходите вы через главные ворота во внутренний двор монастыря, где со всех сторон обступят вас златофонные мозаики по стенам, и центром мироздания в этом дворе выглядит каменный колодец, которым монахи пользуются ещё с 11 века.
Когда же вы вступите под своды главного в монастыре храма Киккской Божьей Матери, то сразу всё увидеть не получится, ибо золотая роскошь иконостаса брызнет в глаза ваши, словно взошедшее под сводами храма солнце, увенчанное многочисленными иконами старинного письма.
И только потом, когда взор привыкнет к сиянию вокруг, вы разглядите и арочные высокие своды, украшенные изумительно тонкой работы фресками, и многочисленные прихотливые паникадила, ни одно из которых по форме своей не повторяет другое, и страусовые яйца над ними, которые когда-то служили плафонами для лампад, чтобы церковные мыши не смогли подобраться к драгоценному священному маслу.
Но, удивительное дело, великолепие храма не подавляет величием. Оно необыкновенно уютно. Здесь хочется жить, чтобы постоянно творить молитву Богу, даже если вы и не слишком верующий человек.
Но вот душа перестала трепетать, и что-то такое в ней воссияло, подобно тихому свету лампады перед иконой, отчего сердце окунулось в спокойную радость смиренного бытия…
Выхожу из храма, а потом и за его пределы. Сажусь на лавочку на стоянке, ожидая своих попутчиков, и всё думаю, думаю о пчеле, ставшей символом Киккского монастыря. Наверное, не только потому, что она когда-то села на истинное изображение Божьей Матери и помогла иноку не ошибиться в выборе святыни, а потому ещё, что пчёлы, как люди, всегда живут рядом друг с другом и только вместе могут создавать величайшие рукотворные шедевры.
А кедры благоухают вокруг, напоминая, что ты всё ещё в Раю. И словно бы из самого воздуха этого, почти осязаемо густого, доносится до меня голос:
- Вы – русский? Можно я присяду рядом с вами?..
И нисколько это не было удивительно, что здесь, на расстоянии почти в три тысячи километров от России, звучит русская речь, правда, с сильным акцентом.
Поднимаю глаза и вижу перед собою немолодого человека с почти иконописным узким лицом, обрамлённым небольшой бородой и украшенным какими-то тихими, удивительно лучистыми глазами.
- Садитесь, разумеется, покорнейше прошу… Да, русский, конечно, - отвечаю я своему новому знакомому, хотя понимаю всю неуместность моего «конечно» здесь, где звучит речь почти всех народов Земли.
- Я тоже когда-то был русским. Вернее, даже не я, а мои предки. Прадед уехал из России за счастьем на чужбину. Он был русским. А кто я, сам не знаю, потому что он женился на итальянке, а сын их, мой дед, перебрался во Францию, и бабка была француженкой. Моя мама немка. Но русскому языку у нас в семье учили всех детей. Да и жён тоже…
- Где же вы сами живёте сейчас?.. – вопросительно обрываю я фразу.
- Александр. Меня зовут Александр. Саша, значит, по-русски, да? – он очаровательно мило улыбается, отвечая мне. А потом продолжает:
- А где живу? Сейчас вот в гостинице для паломников здесь, при монастыре. А вообще – везде. Сюда приехал из Индии. А вы какими судьбами на Кипре?
- Да вот приехал отдохнут и подумать. Почему-то показалось, что моему нынешнему настроению подойдёт именно этот остров среди тёплого моря.
- И о чём думаете? Что волнует вашу душу сегодня и здесь? Если, конечно, мой вопрос не кажется вам бестактным…
- Нет, что вы, вовсе нет… О чём, спрашиваете вы, думаю? О людях думаю, о детях. О стране своей и о будущем, нашем с нею общем.
Мой новый знакомый в ответ едва заметно покачивает головой и говорит не то мне, не то самому себе, потому что совсем уж тихо:
- Да-да, разумеется. А о чём же может думать русский человек, находясь далеко от России? Только о большом и вечном. Только о высоком… В последнее время я тоже много думаю о России и её людях. И всё пытаюсь понять, почему эта заповедная земля подарила миру столько идей и почти ни одну из них не смогла реализовать. Вы только посмотрите: телевидение, сотовая связь, вертолёт, космос, наконец, - всё русские порождения. Но реализоваться, воплотиться в то, чем пользуется сейчас всё человечество, смогли они лишь вдали от России, не на её земле.
Я долго молчу. И не потому, что не знаю, как на это ответить. Просто поражён. Поражён тем, что совершенно независимо друг от друга, в разных концах Земли, люди могут думать об одном и том же. Сейчас, лишь мгновение назад, услышал я практически собственные мысли, много раз приходившие и в мою голову. Стараюсь подавить вспыхнувшее вдруг волнение. Только потом отвечаю:
- Мне кажется, что нас более всего интересует Сама Идея. Она влечёт нас, зовёт и манит, а часто и мучит именно до тех пор, пока не родилась. Но как только Мысль порождена, она перестаёт быть для нас важной и значимой. И разливается в душе нашей великое русское равнодушие, похожее на тоску: теперь де любой может воплотить это в жизнь. Для нас Мысль, Замысел всегда были важнее их конечного воплощения. Ведь не случайно же человек, живущий на Западе, в минуты душевных неурядиц обращается либо к психологу, либо к Богу. Мы же, прежде всего, ищем ответы в книгах Толстого, Достоевского, Булгакова. Для нас всегда «Поэт в России – больше, чем поэт…» И даже не ответов ищем на великих страницах, а лишь повода для собственного понимания и этих бессмертных текстов, и жизни вокруг нас сегодняшних…
А в монастырские ворота всё шли и шли люди. И вносили под своды храма свои Сердца и Души. И тоже, наверное, ждали от Бога ответов на вопросы, такие важные для всех живущих на Земле…
|