Далеко на горизонте, - грустно-синем и, отчасти, мрачно-фиолетовом, - ещё бесновалась, крутясь и ворочаясь, но уже остывая гроза. Вспыхивали яркие пятна в чёрных глубинах туч, где продолжала молния пускать острые стрелы и рокотал гром, скрипя неисправным небесным механизмом.
Ещё там, - в далёкой таинственности горизонта, - из низких, набухших туч опускались к земле толстые длинные извивающиеся чудовищные хоботы; к ним навстречу от земли летели изящно-проворные тонкие серо-сиреневые щупальца; постороннему абстрактному наблюдателю могло понравиться это медлительно-захватывающее зрелище, - неспешная битва двух неизвестных титанов.
Ещё вслед за ветром по застывшей в испуганном напряжении поверхности земли неслась, посверкивая фантастически позёмка прозрачно-красной пыли, с нею, перемешавшись в чудовищно-сюрреалистическую смесь, гармонично вплетясь искрили свежим золотом и ржавой охрой листья, послания неведомых отправителей неизвестным адресатам.
Ещё кое-где двигалась, сотрясая глубоко грунты земля. Бугрились плоские поверхности, через появляющиеся рваные раны в почве наружу вырывались, несомые внутренними гигантскими силами комья, корни растений, корешки трав, камни и неизвестного происхождения таинственно-загадочной формы предметы.
Ещё бурлила, вспениваясь и пуская массу пузырей вода в реке, распространяя окрест болотно-гнилостный аромат остывающей злости и перманентное амбре неизбежности в виде несущихся в диком темпе по мутно-свинцовой поверхности вымытые потоком и им же скрученные в жгуты водоросли и перетёртые в труху стебли высохшего камыша.
Ещё неуспокоенные, кружились в проясняющемся небе птицы и разносился их тревожный гомон далеко, туда, откуда приходят одни ненастья.
Ещё возбуждённые, нервно носились по неизвестным замкнутым геометрическим линиям звери и в бессильной ярости слышался повсюду злобный рык.
Никаноры стояли лицом к кладбищенским воротам и расходящейся в стороны ограде. Как и прежде до ненастья, по старинной ковке ворот цветасто расплескалась ржа, покрыла длинные лепестки металлических цветов и буро-зелёный мох грязными наростами покрыл оголившуюся кладку, грустно смотрелись выщербленные кирпичи с отвалившейся штукатуркой. Представить навершие на арке ворот в форме креста на месте невысокой абстрактной архитектурной выпуклости могла натура с сильно развитым воображением.
- Вот и всё, братья, - сказал, суровея лицом Никанор Северьяныч. – Боле нам тут делать нечего.
- Твоя правда, брат, - не замедлил произнести Никанор Сильвестрыч. – Не гоже далее дразнить Митрича. Не на шутку он нонче разошёлся.
- Да, уж, - вздохнул с некоторым облегчением Никанор Серафимыч, - с ним шутки плохи. Неровен час рассерчает сверх меры, тогда поздно портки ремешком подвязывать.
- Пример налицо, - проговорил Никанор Силыч, - ухо с ним надо востро держать. На сей раз обошлось и слава силам природы. Каково будет в грядущем, гадать стоит ли…
Успокоившийся ветер снова завёл унылую песню, выдувая со свистом жалостную мелодию из треснувшей свирели. Выбили струнный печальный проигрыш, ударив скрюченными пальцами-сучками по небесным струнам ветви. С громким надломленным треском старых барабанов отозвались с ферматой древесные стволы.
- Вспомнились мне, братья, одни строки, - проговорил Никанор Северьяныч, глядя перед собой, в развернувшуюся панораму осеннего дня. – Не подходят оне под нынешний момент, но чует сердце, как нельзя лучше показывают внутреннее состояние каждого из нас. Как, выслушаете, братья?
Промолчали мужчины, на какой-то короткий миг окунувшись во глубины собственного состояния.
- Верно ли считаю ваше молчание за согласие?
- Читай уж, коли собрался, - вразнобой ответили мужчины. – Знаем тебя, раз решил, не отступишься, как каждый из нас.
- Ну, что ж, - огладил бороду Никанор Северьяныч и с некоторым размышлением, начал:
Сказали мне, что эта дорога
Меня приведёт к океану смерти,
И я с полпути повернула вспять.
С тех пор тянутся предо мною
Кривые, глухие, окольные тропы…
Закончив, Никанор Северьяныч немного помолчал, покрутил головой, зачем-то сжал кулаки.
- Идёмте, братья…
Решительно, с нарастающей скоростью пошёл к дому.
Следом за ним поспешили Никаноры.
И зазвенел вдалеке, откуда и звуку-то исходить невозможно, тонким голоском колокольчик и незамедлительно откликнулись отовсюду хрустальные перезвоны, напевы и мелодии, будто ждали чьего-то позволения…
Среди сохранившихся частично декораций прошедшей грозы просматривалась тающая утренним туманом лаконично-красочная драпировка.
Возле покосившегося забора, сработанного в седые времена на совесть из крепких досок, остановилась молчаливая процессия.
Первым приблизился к калитке Никанор Северьяныч. Положил на поперечную доску калитки широкую ладонь. Придавил легонько. Отозвалась, старчески кряхтя, доска.
- Давно пора подновить, - да руки не доходят.
- Крышу не мешало бы перекрыть, - прищурив очи посоветовал Никанор Сильвестрыч.
- Ставни новые пришлись бы ой как кстати, - добавил по-хозяйски Никанор Серафимыч.
- Навести кое-чего кое-где, - вставил словцо своё Никанор Силыч.
- Знаю, братья, всё знаю. Повторю: руки никак не доходят, - веско проговорил, не ожидая оппонентских возражений Никанор Северьяныч и с плохо скрываемой грустью добавил: - Час попрощаться пришёл, что ли…
Прямо перед Никанором Сильвестрычем возник овальный яркий проём, лучащийся золотистым сиянием.
- Прощайте, братья Никаноры! – сказал и шагнул в него Никанор Сильвестрыч.
Над фигурой Никанора Серафимыча появилось подвижное серое облачко. Оно втянуло мужчину и раздалось из белесой мглы:
- Прощайте, братья Никаноры!
- Пришёл мой час прощаться, - сказал с сожалением Никанор Силыч. – Прощай, брат Никанор! – махнул неопределённо рукой и прошёл через забор, будто того и не существовало и растворился в воздухе.
Опустошённым взором посмотрел Никанор Северьяныч на место, где стояли братья и, припадая на левую ногу, зашёл во двор.
Охнув, бесхозно повисла наискось калитка на нижней, покрытой ржавчиной петле.
Не оглянувшись, с виноватым видом остановился Никанор Северьяныч перед крыльцом. Когда-то в давние, почти сказочные года он справил его из выдержанных высушенных в тени досок, покрыл яркой краской, чтобы издали могли любоваться все, кто мимо шёл или заходил в гости, да вот беда, после случившегося ненастья пошло всё наперекос не только в жизни хозяина, но и неотвратимое что-то нависло над двором мрачной тучей и лишило живительного солнечного света, без которого и жизни-то никому нет. Доски крыльца прогнили и просели, покосился козырёк, украшенный резьбой с резными опорными столбами. С едва скрываемой тоской, будто смотря вокруг в последний раз и с ним загодя прощаясь, распахнулись ставни и старый дом уставился слепыми проёмами окон с кое-где случайно сохранившимися стёклами на мир. Понуждаемая ветром, мелкой металлической поржавелой трухой осыпая двор, постройки и деревья слетело то, что когда-то было кровлей.
Рассыпалась в мелкие камни кирпичная труба. Никанору Северьянычу показалось, что из неё перед этим вылетел едва заметный сизый дымок с характерной горчинкой, свойственной смоляным сосновым поленьям и этот аромат хвои ненадолго повис в неустойчивом осеннем воздухе.
На месте, где недавно стоял хозяин двора, на земле остался размытый след, больше похожий на бесформенный круг, вскоре присыпанный первым колким снежком и над остывающей землёй полетел, затихая постепенно полный отчаянной грусти зов:
- Прости, Нина…
