Лев лежал, уткнув лицо в подушку, и обида терзала его. От горечи очередного унижения у него иногда выкатывалась нежданная слеза, которой он совершенно не стыдился.
«Понятно теперь, почему я такой несчастный, – размышлял Лев. – Понятно, почему так император относится ко мне. Подсказали люди добрые… Да добрые ли они? Только сердце истерзали… Чего они этим добиваются-то? Добра мне желают? Вряд ли… Что же об этом не рассказал патриарх Фотий? Крестил ведь меня… Крёстный отец… Знал он об этом? Уверен, что знал. Не мог не знать. Мог рассказать, а не рассказал. Почему? Боится он отца-то… Отца ли?.. Выходит, что не отец он мне теперь. Получается, что дед мой – император Феофил, а отец – император Михаил. Поэтому император Василий и бесится… А мамаша-то слаба на передок оказалась: то к одному императору в постель залезла, то к другому… А мне на житейские утехи запрет наложила. А когда я императором стану, то тоже ко мне в постель полезет?»
Лев замотал головой, отгоняя греховные мысли.
– А я думала, что ты спишь, – раздался голос жены. Он совершенно не слышал, когда пришла Феофано. – Что же ты не был на службе? Сегодня клирос пел так красиво, внятно, благоговейно… Жалко, что ты этого не слышал.
Лев повернул голову:
– Что же мне с разбитой мордой к народу выходить?
Феофано, разглядев опухшее в синяках лицо мужа, ахнула:
– Опять отец тебя избил? – жалея, она погладила его по волосам.
Это было так неожиданно нежно, что Лев не удержался и приобнял жену:
– Иди ко мне!
Феофано отпрянула, округлив глаза:
– Да ты что! Сейчас Великий пост – грех.
Лев опять уткнулся лицом в подушку.
– Ничего, скоро Пасха. Лицо к празднику заживёт, и мы вместе пойдём на службу, а ты бы с отцом помягче, не перечь ему, уступай во всём, слушайся тех, кто тебе добра желает. Многие ищут пути налаживания отношений между тобой и императором и надеются, что их советы помогут тебе, в том числе и архиепископ Евхаритский. Он за дверью сейчас и хочет увидеть тебя. Ты бы поговорил с ним…
Лев попытался возразить, но жена уже впустила Сантаварина, и он приподнялся и демонстративно ненавидяще уставился на вошедшего. У архиепископа, разглядевшего на лице сына императора синяки и опухшую губу, пропала благожелательная улыбка. Он сочувственно покачал головой:
– Не гуманно поступил государь, не гуманно и богопротивно.
Лев продолжал молчать, исподлобья смотря на Сантаварина, и тот присел рядом:
– Обиды грызут тебя, и в первую очередь на отца своего. Ты прости его, вознесись над своими обидами, укрепи свой дух. Без этого никак нельзя, ибо ты будущий император. Отдели зёрна от плевел, взгляни на всё другими глазами… Бог посылает тебе испытания, а наиболее достойным – такие, что не каждый может и выдержать, а ты должен, просто обязан…
Лев отвернул голову от архиепископа, и тот вздохнул:
– Зря ты видишь во мне врага, зря. Мы же все стараемся, чтобы будущий император был не размазнёй, а человеком, способным в будущем принимать такие решения, которые бы способствовали возвеличиванию государства.
– Кто это мы?..
Сантаварин едва сдержал улыбку, вынудив Льва к разговору.
– Это твои родители, твой учитель, духовенство…
– А чего это я размазня?
– Ты испугался появиться на службе в таком виде, а народ должен видеть тебя непреклонным, должен любить тебя, как императора Феофила, который не боялся общаться с подданными. Он даже ради справедливости приказал прилюдно выпороть брата своей жены Петрону. Императора Михаила народ тоже обожал, хотя в молодости он был немного сумасброден, окружив себя нелицеприятными личностями.
Услышав про Михаила, Лев повернулся к архиепископу и уже с интересом начал прислушиваться к его словам.
– Только поэтому мы все стараемся, чтобы твоё окружение было высокоморальным, и оно было бы таким, на которое мог опереться будущий Феофил в своих непростых решениях, когда на границах государства враги. Сколько сил уходит на борьбу с настырными сарацинами! Чтобы сдержать их, нам иногда удаётся натравить на них хазар, но не всегда это получается. Их кагану тоже непросто. Постоянно на него накатывают из бескрайней степи несметные орды: то дикие угры, то теперь какие-то печенеги. Кагану приходится считаться и с неукротимыми русами, которые отхватили у него немалый кусок земли. Этих русов нам с улыбками на лицах и с ненавистью в сердцах приходится принимать в Константинополе, торговать с ними, так как помним, какую резню они устроили у стен города. А под боком Болгария!.. Нам удалось привить им христианские ценности, когда при императоре Михаиле крестили их хана Бориса. Теперь его имя князь Михаил. Вроде бы после этого болгары успокоились. Надолго ли?.. Кстати, сын князя Михаила уже пять лет учится в Магнаврской школе. Хочешь, я могу познакомить тебя с ним.
Лев отрицательно замотал головой.
– Не хочешь… А может ты хочешь, чтобы императором стал твой брат Александр?
– Не хочу.
– А если не хочешь, то стань помощником своему отцу, старайся предугадывать его желания, надо будет – угождай… Вот ты знаешь, что император сегодня собрался на охоту и хочет взять тебя с собой? Не знаешь… А знаешь, что государь никогда не носит с собой ножа? А на охоте он всегда необходим. Если ты в нужный момент из сапога достанешь нож и вручишь его отцу, он оценит это. Это вроде бы мелочь, но показывает твою заботу и любовь к нему.
– Но у меня нет охотничьего ножа, – развёл руками Лев.
– Я предусмотрел это, – Сантаварин порылся в складках своей одежды и достал острый клинок. – Держи!.. Только не забудь захватить его с собой, как позовёт отец.
После посещения Льва с довольной улыбкой архиепископ направился к императору. Тот был не в настроении:
– А-а, это ты, мой друг… Что-то я не доволен сегодня службой: и клирос пел невпопад, и народ недовольно переговаривался. Отчего бы это? Может ты мне скажешь?
– Отчего не сказать – скажу. Многое мне известно, многое я знаю, – таинственно ответил Сантаварин.
– Так говори!
– Народ захотел видеть подле императора Льва, который специально не пошёл на службу, чтобы вызвать всеобщее недовольство.
– Та-ак, – зловеще протянул Василий. – Что ещё знаешь?
– Знаю, что он ещё готов убить тебя и постоянно носит в сапоге нож.
– Меня?.. – вскипел император. – Лжёшь…
– Вызови его и удостоверься сам, – буднично произнёс архиепископ.
– Эй, стража! – заорал Василий. – Приведите ко мне Льва! И побыстрее!.. И ещё!.. Позовите императрицу и патриарха!
Ожидая сына, император не находил себе места. Смотря на его метания, Сантаварин еле сдерживал ехидную усмешку. Архиепископ уже не мог скрыть её при появлении Льва. Тот в сопровождении стражи, матери и Фотия, выдавив на разбитом лице виноватую улыбку, заискивающе спросил:
– Звал, батюшка?..
– Звал… – тоном, не предвещающим ничего хорошего, ответил Василий и подошёл к нему вплотную. – Ну-ка сними сапоги!
Лев удивлённо пожал плечами и начал снимать свои пурпурные сапоги, носить которые могли только сам император или его соправитель. Увидев нож, Василий зарычал:
– Ты… Ты носишь с собой нож! Ты хочешь убить меня! – он схватил Льва за шею и повалил на пол. – Стража, выколоть ему глаза!
Жена повисла на руках императора:
– Пощади… Пощади его!
– Не-ет! – в безумной ярости глаза у Василия чуть ли не вылезли из глазниц. – Я сказал… Стража!
Патриарх, выставив перед собой крест, взмолился:
– Остановись! Опомнись! Великий грех снизойдёт на тебя...
Начальник охраны императора Стилиан Заутца жестом остановил воинов и приблизился:
– Государь, будь милосердным ради своих подданных! Всевышний увидит твою добродетель.
Василий, увидев, что стража не торопится выполнить его приказ, сбавил тон:
– Жалеете?! Вы благодарите Бога за моего сына? О, вы еще переживете с ним немало бед! Ладно… Заключить его под стражу! С этого дня я запрещаю ему носить пурпурные сапоги. Теперь он не соправитель… Защитнички… Нахлебаетесь вы с ним ещё горюшка…
Покрывшийся холодным потом от угрожавшей ему участи, Лев перевёл дух и, чтобы оправдаться от несправедливых упрёков, повернулся к архиепископу Евхаритскому. Феодор Сантаварин смотрел на него со злорадной улыбкой. От его подлой клеветы у теперь уже бывшего соправителя империи к горлу подкатил комок обиды. Как мог сотворить такое человек, обязанность которого привносить Слово Божье? Какой он священник?! Да он сатана в человеческом облике.
От бессилия теперь что-то изменить Лев крепко-крепко зажмурился. Не быть ему уже теперь императором и, соответственно, никогда не сможет отомстить.
