наполнены спермой.
Встряхнувшись от мимолётного, схлынувшего наслаждения, Алмас грустно подвёл черту:
– Этого мне не хватит даже на обратный путь. Я захочу ещё.
– А на бутерброд хватит? Отдохни, – Думитру поцеловал его в макушку и вымыл руки снегом, – полюбуйся, какая зима. У нас редко бывает мороз, в этом году специально для тебя.
***
Молча шли домой. Возле эдикулы остановились…
– Думитру, признайся, на самом деле зачем ты предлагаешь мне остаться? Старый, немощный, это брехня. Ты всё врёшь Думитру. Ты вообще часто врёшь…
Думитру покраснел, как снегирь.
– Каюсь... Понимаешь, ты напугал меня. Как только представлю, что ты где-то далеко, мне сразу кажется, что там они… Что тебя кто-то обидит…
Алмас прямо растерялся от возмущения:
– Обидит?! Меня?!
– Ну, ты же хотел честно… Мир свихнулся, правда звучит как бред. Ложь – наоборот, вещь продуманная, осмысленная…
– А справедливость? Если сейчас, Думитру, я встану на колени и отсосу у тебя, то этим я ничего не оплачу, ни секунды долга! Ты по-прежнему будешь терпеть меня, терпеть!
Думитру развёл руками:
– Знаешь, браки по расчёту бывают счастливей, чем по любви.
– Где выгода? В чём?
И снова Думитру нечего толком ответить, зато у него был патент на стариковское ворчание:
– Как это в чём, Алмас, мальчик мой? Какое такое: где? Что за дурацкий вопрос?.. Болтаешь глупости всю дорогу… Наверное, от того, что проголодался…
***
Остаться… На сказочном слайде. В глотке солнца за круглой щекой диаскопа, где тапёр – птичий щебет жарит на весь декабрьский сад.
Думитру прислушался… Прищурился… И со смехом обернулся к эдикуле:
– Взгляни!
Между её колоннами белело изящное деревце, как Афродита Анадиомена, пеннорождённая богиня.
– Далеко же мы за ними ходили!
Снегири. Ярче новогодних шаров, алые, тёплые, звонкие снегири на яблоне.
