Нас в комнате четыре электромонтера.
Сидим, паяем. И когда мы работаем, у нас дым коромыслом.
От канифоли.
Раз паяльник макнул в канифоль и сразу клуб дыма к потолку. Нос отвернешь, глаз прищуришь, и вроде нет дыма. Быстрей паяльник подносишь к контакту, приложишь - секунда и капелька олова обволокла медные провода, превратив их в один серебряно-белый блестящий монолит.
Все. Спаял.
И дуешь, чтобы олово тут же схватилось и дым от канифоли над твоей головой медленно поплыл к Славке.
Я дую на Славку. Славка дует на меня. Женька на Вовку.
На самом деле мы не хамим, и никто никого не подставляет, никто ни на кого не дует, и в мыслях этого нет, ведь мы друзья, а просто сдуваем в центр комнаты и эти облака канифоли от себя разгоняем.
Ведь кроме нашего дувания никакой вентиляции в нашей комнатке, которая громко называется мастерской электриков, нет.
Мы привыкли к этому канифольному запаху и без него уже свою жизнь не представляем.
Уже и подружиться успели.
Все парни после армии. Только в разное время дембельнулись.
А Женька, так он вообще и жениться уже успел. И жена у него не кто-нибудь, а дочка самого начальника финансового отдела.
Женька у нас хоть и связан родственными узами с большим с начальством, но парень простой, из народа, не заносится, обедает в рабочей столовой вместе с нами, круто играет в волейбол, бегает на лыжах. Молодец.
У нас столы рядом.
Женька слева, а напротив него, у входной двери, Вовка, наш вожак комсомольский и заводила. Напротив меня тезка мой, Славка. Гитарист и вообще, кампанейский парень.
Четыре электрика - четыре паяльника.
Представляете, какой дым, когда четыре паяльника работают?
И это в то время, когда из всей вентиляции у нас, как уже отметил, одна открытая форточка.
Но мы уже привыкли.
Сидим, работаем, паяем.
У каждого своя схема, свое устройство, своя работа.
Кто к станку реле времени делает, кто пускатель монтирует, кто радиосхему к станку с ЧПУ мастерит и к роботу.
Робот Петя. Это мы его так называем.
На самом деле не робот, а всего-то это рука такая, механическая которая детальки подает в станок.
Там всего-то, в роботе этом, четыре релюшки, три конечника, да два воздушных цилиндра, штоки из которых и двигают детальки захваченные магнитом электрическим.
Магнитик включается, деталька прилипает, магнитик отключается, деталька падает.
Механизм подачи деталек простенький, но все мы гордо зовем это простенькое устройство робот Петя.
Наши инженеры говорят, что за ними, за таким Петями, будущее, за роботами.
Но когда эти времена наступят?
В общем, работы нам хватает, что нам конструктора -электрики нарисуют, то и монтируем на плату.
И паяем, паяем, паяем.
Все вручную.
Как я уже отмечал, это руки у нас работают, схемы принципиальные и монтажные глазки рассматривают, а головы свободны.
Поэтому, молча, мы не работаем.
Всегда у нас какие-то разговоры, коллективные дискуссии, обмен мнениями, шуточки.
То инженера зайдут, новости заводские пообсуждать, покурить, с молодежью пообщаться, то начальство зайдет, просто так посидеть, проверить, как мы тут работаем.
Чем дышим.
Чем мы дышим-то, понятно.
Так ведь они еще не просто так заходят, а покурить им надо обязательно, отдохнуть от своих кульманов. С молодежью пообщаться.
Тут вот Владик на днях заглянул. Анекдот про Брежнева рассказал.
«Приезжает Брежнев к Картеру с официальным визитом. (…)»
Все уржались.
Придумает же народ.
Вовка, наш комсорг, тоже усмеялся и, вытирая слезы, сказал:
-Вы мужики осторожнее, раньше за политические анекдоты два года давали.
-Ты, что Вовка, - подначиваю я его, - цифры - то переставь, семьдесят третий год на дворе, а не тридцать седьмой.
Смеемся.
Владик, рассказав еще парочку анекдотов и взялся за выполнение своих общественных обязанностей.
Он у нас за спортивно-массовую работу отвечает в профсоюзах. Записывает на лыжные соревнования заводские закрытие зимнего сезона.
Вот и сейчас уговаривает всех.
Все отказываются.
-Записывайтесь, записывайтесь, - ворчит Вовка, - а то в «Комсомольском прожекторе» пропечатаем.
Снова все смеются.
Женька - спортсмен, он записался.
Остальных и «Комсомольский прожектор» не запугал.
Непуганые времена пошли.
Хорошие.
А сегодня Пал Палыч, наш конструктор, дал потихонечку, чтоб никто не видел, почитать самиздатовскую на ксероксе сильно потрепанную книжку про йогу.
Популярная среди нашей интеллигенции заводской тема.
Такие горизонты самопознания, познания тайн мира открываются. Дух захватывает.
С удовольствием прочитал. Вот они тайные древние знания. Надо заняться подробнее.
А пока взял и зарисовал себе несколько упражнений для дыхания, самопознания, медитации. А некоторые из них, такие как сиршасана, сарвангасана, ипащимогасага буду делать каждый день.
У Валеры тайно собираются любители йоги. Ну как тайно. Просто никому ничего не говорят и чужих не зовут. Все свои.
А если что, так мы ведь не йогой занимаемся, которая у нас пока запрещена, а „дыхательной гимнастикой“, „статическими упражнениям „аутогенной тренировкой.
Вот аутогенную тренировку я очень люблю.
Иногда так перед сном нарасслабляюсь, что сразу засыпаю. Глубоко и даже снов не вижу.
Вчера вот тоже, так глубоко науспокаивался, что чуть на работу не опоздал.
Еле успел вбежать в проходную. Точно без минуты восемь.
Тетки- охранницы строго и кровожадно на меня посмотрели.
Вот уж кукиш им. Записать меня в опоздавшие не получится. Я с восьми работаю.
Хорошо, что барак наш деревянный сразу рядом с проходной. Так что я и мимо кабинета начальника, так, не спеша, достойно прошел ровно в восемь, когда по радио только начали пикать сигналы точного времени.
Но в комнате конструкторов, конечно, ускорился и с последним шестым сигналом точного времени, не раздеваясь, плюхнулся на свой стул и, как будто я давно работаю, сразу включил паяльник.
Он у меня мощный, и задымил остатками вчерашней канифоли.
Все норм.
Вполне рабочая обстановка. Заходи, любой начальник.
Парни, похоже, уже обсудили все новости, обменялись вчерашними впечатлениями от похождений на танцах и, почему-то, не обращая на меня внимания, сгрудились у стола Славика.
А тот читал письмо. Вернее дочитывал. Рядом лежал распечатанный почтовый конверт.
На нем распластал крылья большой самолет Ил-26, ну точно такой же, какой лежал у нас на полигоне. Только наш зелено-серый и без окон, весь в дырках от учебных стрельб и бомбометаний (бомбардировщик), а этот с окнами, красивый (пассажирский).
Славик дочитывает:
- Пока, обнимаю, целую. - и, печально вздыхая, сворачивает тетрадный листок.
- Ничего, ничего, Славик, - ободряюще хлопает его по плечу Вовка, - найдем тебе, даже лучше и красивее, смотри, сколько этого добра у нас на заводе.
Женька ему возражает:
- Балерину не найдешь.
Садимся по местам, приступаем к работе.
Молчим.
Тут слова не нужны.
Я знаю эту историю.
Славик всем ее рассказывает, стоит ему только выпить стопочку в компании. Рассказывает и очень гордится собой. Таких романтических историй уж точно у нас на заводе ни у кого, кроме него, нет.
Он два года назад что-то приболел. То ли ревматизм, то ли еще что, на рыбалку все ездил, даже осенью, может и застудил где ноги, не знаю, но осложнение произошло. На сердце. Лечили его тут, но потом руками развели и посоветовали в Ленинграде полечиться.
Папа у Славика деловой, со связями, подсуетился и в Ленинград его отправил в какую-то известную клинику. Славик там и застрял месяца на два.
Вот и познакомился там с девчонкой, с Наташкой. Такая дружба у них. Слов нет.
Влюбился парень по уши. А Наташка не простой девушкой оказалась, а балериной будущей, из театрального училища.
Она и контрмарки доставала. И иногда тайно сбегали они вдвоем то на один, то на другой концерт, в театр., на балет.
Лучшие дни в жизни у Славки были. Лучшие на всю жизнь.
Наташку выписали на два дня пораньше, а потом и Славика.
Прощались они море слез и клятв в любви до гроба.
Уехал Славик к себе, в наш городишко вятский, провинциальный, доучился в техникуме, а потом и в армию.
Но все это время только одной Наташкой и жил.
Переписывались они. И в каждом письме он ромашки ей вятские посылал.
Но потом ответы Наташкины стали приходить все реже и реже. И вот вчера получил Славик последнее Наташкино послание.
Сообщает она, что едет на гастроли в Париж, что после гастролей у нее свадьба, и что жених ее тоже театральный деятель, пусть и разведенный, но очень умный и талантливый, а со Славиком они останутся вечными друзьями, точно также, как в юности клялись любить друг друга до конца жизни, так до конца жизни друзьями и останутся.
Славику, конечно, не работалось в тот день, и он попросил отгул.
Молча ему пожали руку.
К чему слова.
Итак, все ясно.
- А что он хотел? - пожимал плечами Женька, нарезая виниловую трубку, - чтобы тебя не бросили, надо рядом быть. Вот мы с моей Людмилой, через улицу жили. Всегда рядом. Поухаживал я за ней месяцев пять, мои родители ее знали, ее родители - меня. Все, через полгода свадьбу сыграли. Живем.
Женька - парень расчетливый. Все у него рассчитано наперед. Вот и женился-то он не абы на ком, а на дочке самого начальника финансового отдела. А это, по нашим, по заводским меркам, очень большой начальник.
Молодец, парень. Деловой.
Вообще-то, как-то так само собой получается, мы частенько разговоры всякие про девчонок заводим.
А что? Коллектив мужской, пацанский.
А вот я про свое знакомство со своей недавней подружкой еще никому не рассказывал.
Не люблю я эту болтовню.
Вот одному, если что вспомнить, поразмышлять молча, это можно. Если чувства непонятные душу переполняют, почему бы не порассуждать?
С Алкой мы познакомились в лесу. Не поверите. Натурально в лесу. Натурально ночью. Натурально в Новый год.
У нас на заводе есть далеко за городом пионерский лагерь. Это летом он пионерский, а зимой - просто туристическая база.
По графику по разным поводам туда выезжают цеха на денек, иногда на два.
Вадик, культмассовый сектор в нашем отделе, парень шубутной, шустрый. Вот он и договорился на 31 число. Не знаю, как ему удалось, все отделы опередить, но факт - наш отдел оказался в графике именно на этот день.
Желающие встретить Новый год на природе нашлись. Конечно, в основном молодежь. Скинулись. Профсоюз денег выделил. Из фонда начальника тоже кое – каких премиальных подкинули, так что на продукты и прочее хватило.
А посудой, стаканами и рюмками пионерлагерь нас обеспечил.
Веселый вечер был, застолье, музыка, танцы.
А мы с Витькой, после того, как убедились, что за столом никто наши песни дворовые про первую любовь, про голубей, про шута и королеву петь не собирается, взяли гитару и пошли в лес.
Тут недалеко у маленькой речки есть купальня летняя, вот на ее перилах, замерзших, и пристроились.
Звезды отражаются в зеркале льда, ночь ясная, как день. И мы и гитара...
"Тише, люди, ради бога, тише!
Голуби целуются на крыше".
Витька брал самые сложные баррэ и аккорды, а я от всей души кричал на весь лес:
"Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинке улиц!
И вдруг слышим, кто-то нам подпевает, да так звонко и протяжно, что прямо за сердце
