Не нравилось мне в эскадрильи еще и потому, что много терялось времени впустую. Например, ночные полеты. Явка на предполетную подготовку к 18-00. С утра с солдатами то политзанятия, то еще какие-нибудь занятия, а курсантам деваться некуда. После обеда у всех отдых. Пришли на полеты, самолеты подготовили. Они улетели, а ты сиди и жди. Летят куда-то под Херсон на полигон бомбить, а ты 3-4 часа гоняй «козла» или плюй в потолок. Прилетели, спросили у экипажей замечания и снова жди. Жди, пока все прилетят, самолеты заправят, и только тогда вместе со всеми ехать в казарму.
Еще не нравилось мне и солдатское питание. В училище кормили нас хорошо по 9-ой курсантской норме. А здесь нас поставили на 2-ю солдатскую. Масло не давали, сыр тоже. Правда, это все можно было купить здесь же, в солдатском ларьке при столовой. Поэтому курсанты чаще всего спорили между собой на масло. Как-то Бердников заявляет: «Спорим на 27 порций масла, что пройду мимо коменданта в столовую без строя». Ребята от удивления раскрыли рты. Это было что-то немыслимое. Комендант был грозой всего гарнизона. Высокого роста, с громовым голосом, от которого даже приседали в страхе бывалые воины, он спустя уже 13 лет после войны еще носил нашивки о ранениях и контузиях. Во время приема пищи солдатами он стоял на крыльце солдатской столовой и вылавливал всех, кто шел без строя. При этом он имел привычку заставлять провинившегося лезть себе в карман кителя. Там, свернутые в трубочку, лежали бумажки, на которых было написано: «2 наряда вне очереди», «3 наряда», «2 суток ареста», «Сутки ареста» и т.д. В этом он видел руку судьбы. Все боялись его, даже наряд, кто не попадал на обед или на завтрак вместе со всеми, старался пристроиться к чужому строю, чтобы зайти в столовую, когда там стоял комендант. И вдруг Бердников собирается пройти мимо коменданта без строя.
- Зачем это тебе нужно?
- Хочется масла, пройду и все. Спорим?
- Ладно, но пеняй на себя. Отсидишь пару суток на губе, а потом еще всему отделению масло покупать будешь.
Ударили по рукам. Строй стоит, и ждет своей очереди зайти в столовую. Бердников смело «чешет» в столовую мимо коменданта. Комендант с удивлением смотрит с крыльца на него.
- Товарищ курсант, вы куда?
- В буфет, товарищ подполковник.
- Почему без строя?
- Чтобы успеть до завтрака купить сигареты.
- Вы что, не знаете, что в столовую запрещено ходить без строя?
- Знаю.
- Почему нарушаете?
- Виноват.
- Раз виноват, лезь в карман.
Ребята издали наблюдают эту картину. Они видят, как курсант лезет в карман к коменданту и вытаскивает бумажку, свернутую в трубочку. Разворачивает ее, вертит ее с одной, потом с другой стороны. Комендант почти вырывает бумажку из рук курсанта. Теперь он сам уже вертит ее в недоумении. Она оказалась чистой.
- Ладно, идите назад, в столовую пройдете со строем.
Внешне спокойный Бердников возвращается к своим с видом победителя. А секрет был прост. Земляк нашего героя работал писарем у коменданта и готовил ему эти бумажки. Такую же бумажку, только чистую, он дал курсанту. Когда он лез в карман коменданта, эта бумажка была у него уже в руке. Комендант не изменил своей привычке, и Николай весь месяц на завтрак имел масло. Поистине: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское».
Когда я уезжал на стажировку, то пообещал Тамаре, что буду писать ей каждый день. Для этого купил в киоске “Союзпечати” кучу открыток. Первые две недели свято выполнял свое обещание. Но за это время получил всего две открытки от девушки. Это несколько охладило мой пыл, и писать ей стал я реже. Нас мало что объединяло, мало было общих интересов. Наши чувстване были достаточно глубокими, поэтому вначале переписка стала мне в тягость, а потом она и совсем заглохла. Я еще наделялся, что все восстановится при встрече. Но теперь все реже вспоминал о ней.
Лето шло на убыль, а вместе с ним шла к концу и стажировка. Повзрослевшие ребята заканчивали свою стажировку в боевом полку. Они уже многое узнали, и самое главное, научились практически работать на материальной части. Знания, полученные в училище были настолько глубокими и фундаментальными, что они в теории могли заткнуть за пояс любого специалиста в полку. Теперь эти знания подкрепились практикой, и им все уже казалось по плечу. Оставалось уже совсем немного: вернуться, подготовиться и сдать выпускные экзамены. А там долгожданный выпуск, лейтенантские погоны и … свобода! Свобода от всего, что их держало в рамках все эти три года.
Вернулись мы в училище с чувством собственного достоинства. Теперь мы выпускники, и море нам по колено. Но в училище нас быстро поставили на свое место.
123-е классное отделение подходило к третьему учебному корпусу на занятия. К этому времени к корпусу с разных концов спешили курсанты из разных рот и курсов. Все они шли строями по классным отделениям. Как правило, у входа строй распускался, и в свой класс курсанты двигались самостоятельно. Кто-то успевал перед занятием затянуться раз-другой сигаретой в курилке возле здания. Постоянно перед началом занятий у входа в учебное здание стояла толпа курсантов. Наше отделение почти совсем уже подошло к корпусу, как мы услышали голос, который нельзя было ни с кем спутать:
- Кто вэдиот отдэлэниэ? Камандыра ка мнэ!
Это был голос командира первого батальона подполковника Сургуладзе. Все в училище его знали как крутого и жестокого командира. Мы сделало вид, что команды не услышали, только ускорили шаг и через несколько секунд растворилось в толпе у входа в здание. Спустя несколько минут мы уже довольные сидели в классе, радуясь, что нам удалось провести «Бешенного грузина», как величали первого комбата свои и чужие. Конечно, отделение шло по училищу, не так, как ходят первокурсники, но ведь мы были уже выпускниками, уже заслужили поблажки. Но радость наша была недолгой. Минут через 20 в класс вошли командир роты и Бешенный.
- Встать, смирно! – заорал командир отделения.
Курсанты вскочили, улыбки как рукой сразу стерло с лиц. Мы недоумевали. Как нас могли вычислить? Ведь мы сразу же растворились в толпе. Это нам, словно детям, прячащимся за портьерой, кажется, что родители их не видят, нам казалось, что в толпе мы стали незаметными. Но только не для комбата, который сам окончил это училище и уже 15 лет служит в нем. По одному только нашему внешнему виду и по выражению лиц можно было сразу определить, что мы выпускники. А взглянув на расписание занятий, нетрудно было вычислить, где мы занимаемся. И, как на грех, в этот день наша самоподготовка в третьем учебном корпусе была только у одного отделения выпускников.
- Командир, вы команду слышали? – без всяких вступлений начал ротный.
- Никак нет, - оправдывался сержант Дроздов. – Я шел впереди строя.
- Кто слышал команду?
Отделение угрюмо молчало, опустив головы. Бешенный не промолвил ни слова, только мрачною тенью стоял за спиной у майора.
- Командир отделения со мной, а остальным продолжать занятия. Отделение, садись! – продолжил ротный.
- В воскресенье 4 часа строевой подготовки. Командовать буду я сам, - на этот раз выступил комбат.
Минут через 10 вернулся сержант. По его виду можно было сразу определить, что ему досталось.
- Ну что? – спрашивали ребята. А он только рукой махнул.
Из командиров его разжаловали, а в воскресенье вместо увольнения провинившихся курсантов вывели на строевую подготовку.
- Ребята, покажем, как ходят третьекурсники. Его «салагам» такое еще и не снилось, - предложил кто-то из отделения. (У Бешенного в батальоне были только первокурсники).
- Будем считать это подготовкой к экзамену по строевой.
- Точно, а то на стажировке мы малость подразучились ходить.
Так и решили. В воскресенье к 10 часам вместе с подполковником Сургуладзе прибыли командир взвода и командир роты. Старший лейтенант Тагунков командовал отделением. Комбат стоял на трибуне и наблюдал за занятиями. Рядом с ним стоял майор Трахунов. Конечно, «Бешенный грузин» ожидал, что отделение будет лениться, «сачковать», плохо выполнять команды, одним словом саботировать занятия. Это давало бы ему моральное право занятие превратить в наказание, и гонять курсантов до изнеможения. Первый час занятий отделение занималось одиночной подготовкой. Курсанты ходили по плацу строевым шагом, громко отдавая себе команды и четко выполняя их. Шаг четкий, движения отработаны, нога поднята высоко, носок оттянут, подбородок поднят. Выправка идеальная. Придраться не к чему. Комбат невольно залюбовался ими.
- Командир, теперь прохождение развернутым строем, по шеренгам! – дал команду Сургуладзе.
Это было самое трудное. В развернутом строю каждый виден, как на ладони. Здесь нельзя сачковать. И очень трудно держать равнение в шеренге, когда в строю 14 человек. Но опыт парадов не прошел даром. Отделение перестроилось в две шеренги, и на дистанции 10 метров двинулись к трибуне.
- Отделение, смирно, равнение направо! – командовал командир отделения.
Вся шеренга, как один человек, с очередным шагом, резко повернула голову направо, приложили руки по швам и перешло на строевой шаг. Двигались легко и четко. Равнение в шеренге, поворот головы, высоко поднятая нога, четкий однообразный удар ноги – одним словом придраться не к чему. Так же четко прошла и вторая шеренга.
- Еще раз! – гремел голос комбата.
Еще заход. Нога до пояса, носок оттянут, ноги печатают шаг, словно один человек. Ребята уже заразились этим духом. «Покажем ему как надо!» – в мыслях у каждого. Отделение действует, как одно целое. Спина уже мокрая, но молодой задор не оставляет ребят. Я взглянул на ротного. По его лицу было видно, что он доволен. Не подвели его ребята.
- Здравствуйте, товарищи курсанты! – гремел голос комбата с трибуны.
- Здравия – желаем, - товарищ – подполковник! – печатая шаг громко ответило отделение.
- Молодцы! Благодарю за службу!
- Служим – Советскому – Союзу! – рявкнул строй.
- Командир, подведите отделение к трибуне.
Отделение, взмокшее от нагрузки, выстроилось перед трибуной. Суровое лицо комбата посветлело.
- Ведь можете ходить, когда хотите. Молодцы! Откровенно, не ожидал. Трахунов, кто захочет, отпустите в увольнение. Они заслужили.
И тут ребята поняли, что Бешенный был настоящий “свой хваусовец”. И они сразу простили ему все его строгости. Посветлело лицо и у ротного. Отделение возвращалось в казарму. Теперь уже этот суровый грузин не казался нам таким уж бешенным.
