(история тридцать пятая из серии «Воспоминания из будущего»)
- Скажи мне то, что слушать будет лестно.
- Безумству храбрых поём мы песню.
- Нет, это мне не интересно.
- Ответь тогда, что тебе неизвестно.
Из ответов отвечающим.
1.
Избавиться от гнетуще-тревожного ощущения не помогает ни любимая мантра, ни молитва, ни оберег с наговором. Что-то или Нечто, не имеющее конкретных физических форм, огромным чёрно-мохнатым подвижным шаром с легионом гибких щупалец с мутно-дымчатыми сферическими окончаниями преследует не первый час.
Бегу по местности. Рассмотреть что-либо невозможно. Она вся утонула в можжевелово-пахнущем тумане. Взору изредка открывается то часть тропинки, с раскисшим грунтом, ноги, того и гляди, норовят разъехаться, то выскакивает отрезок пути, покрытый новёхонькой тротуарной плиткой.
И негде от преследующего Нечто спрятаться: ни за деревом, будь то лес, ни в балке, вымытой дождями в поле, ни под лестницей… Впрочем, это перебор. Почему? Потому, что Нечто всегда оказывается позади, дышит холодным смердящим дыханием в затылок и лёгкое ледяное поветрие осыпается колким мелким кристаллическим прозрачно-чёрным инеем на волосы и оконтуривает тонкой мерцающей линией фигуру.
Хочу крикнуть. Возникает желание спонтанно. Но с одеревеневших уст ничего не срывается. Лишь возрос накал страха и усилилась паника. Желание бежать, бежать и бежать подальше от… Образ Нечто перерастает в конкретную фигуру Чудовища и с ним нужно сражаться. Сражаться. Не искать защиты у кого-то и где-то.
Выход один – вынимаю перочинный нож и остро-отточенным лезвием веду по правому запястью…
Бег прекращается внезапно. Вместе с обрушившейся отовсюду темнотой.
Ядовитое потрескивание будильника пытается вырвать из цепких, потных лап ужасного сна.
***
Сражающемуся с чудовищем следует позаботиться о том, чтобы самому не превратиться в чудовище.
***
Издалека, где соприкасаются тонкие грани яви и бессознательного, слышу мужской бархатистый голос, увещевающий кого-то:
- Если бы я сам не видел их, я бы подумал со всей уверенность, что меня разыгрывают.
- Но как тогда объяснить?
Неожиданно возникает женское лицо, искажённое безобразной гримасой, вызванной услышанным тяжёлым известием.
- Не знаю… Не знаю… Вот, медсестра сделала снимки порезов, свидетельство нами увиденного прежде. Следующий снимок – с наложенными швами. Теперь же мы наблюдаем полное их отсутствие. И тоже закреплённое фото и документально. Я собирался звонить в психиатрическое отделение. Но… Как бы не выглядеть комично теперь после всех этих метаморфоз…
- Согласитесь, это – безусловно – чудо какое-то!
- Коллега, мы в медицине привыкли оперировать иными терминами. Чудо – в их перечень не входит. Оно более подходит для религиозных…
Перебивает голос с интонациями растерянности и недоумения:
- Повода нет. Нет порезов. Остались нити на гипотетических следах порезов кожи. Кстати…
- Да.
Напряжение и безысходность женщины, к которой обращается доктор, передаётся мне.
- Ваш сын страдал…
«Ваш сын? – в голове закипел-забулькал мозг и пузырьки устремились к наружной части к костяной оболочке, самый большой пузырь золотистого окраса лопается и брызги летят и покрывают лицо мелкими золотистыми каплями. – Чей сын? Кто – сын? Я?!»
- … скажем так, у него наблюдались суицидальные наклонности?
- Что? Суици… Нет-нет! Что вы! Он… Вы хотите сказать…
- Упаси бог, я не говорю, предполагаю. За ним в последнее время не замечались странности?
- Какие?
- Разрыв отношений с девушкой… Или – семейная ссора… Например, неприятности на работе…
- Да-да-да…
Женщина спешит, глотает слова, будто боится что-то забыть.
- Он расстался… Точнее, она убежала в день бракосочетания… Прямо из зала…
- Видите? – участие слышится в каждой букве слова доктора.
- Нет-нет-нет!..
Так и вижу яростное мельтешение женских морщинистых рук, она как бы отбивается от чего-то.
- Болезненно перенёс, но… Без вашего суици… Знаете, у него хобби, он коллекционирует…
- Это хорошо, что у него есть увлечения, - мягко перебивает доктор. – Но характер порезов, раны…
- Да-да…
- Они очень интересные… У меня сложилось мнение… Ваш сын левша?..
«Левша! – взрываюсь и понимаю, как же хорошо, что никто не видит моего взрывного состояния, а то бы насочиняли бы. – Левша… С чего бы…»
- Правша.
- Порезы на правой руке… Ровный ряд из пяти линий, сантиметр между каждой… И…
- Что? Не молчите же…
- Он сам мог нанести себе раны таким необычным способом?
- Каким?
- Я профессионал, заявляю ответственно: разрезы нанесены изнутри, не сверху, а будто ножом или там другим острым предметом вспарывали кожу изнури.
- Быть не может…
- Можете говорить что угодно. Повторю, я профессионал и вижу разницу…
2.
Когда летишь сломя голову, немудрено и споткнуться, и винить в этом кроме себя некого, даже Чудовище, несущееся попятам. И всё же оно то ли умудрилось исказить пространство, или вмешалось в реальность, или задействовало иные зловредные силы, но я с разбегу, запнувшись о не вовремя вылезший из земли узловатый корень пинии, лечу вперёд головой, разбивая темноту на мелкие осколки света.
Тут и не хочешь, а поверишь в чудеса, окружающие нас. Тем более пришлось убедиться в этом самому, так как в месте моего приземления было светло. Равномерно-матово-молочный свет, - даже не приходило на ум верить в существование такого, - мягко агрессией пробивается через веки и заставляет открыть глаза.
Чудо произошло и не случилось оного, оно осталось в прошлом.
В настоящем я развалившись валяюсь посреди огромной куполообразной комнаты на настоящем снегу! Не искусственном, которым каждый год потчуют доверчивых хитроумные. Шевелиться боязно. Отзывается болью каждая клеточка, ноет тело, ноет психика, испытание нешуточное даже уверенного в себе силача, она категорически не воспринимает курьёзов происходящего и заставляет меня подчиняться её сумасбродству. Встаю на четвереньки и заливаюсь бисером истеричного смеха. Ик-ик-ик! Мучает икота. Проходит нервное то ли напряжение, то ли разряжение. Уже не до смеха. Осматриваюсь, куда в очередной раз кривая стезя Морфея. Пошатываясь, встаю на ноги и вдруг слышу внутри черепа: «Bene, filius!» В голове включается внутренний толмач. Понимаю нахваливает некто меня. Что ж, начало посредственное, могло бы быть и лучше. Чудеса! Вот они! Распирает от удовольствия! Ещё фокус-покус какой-никакой завалящий, заяц из воздуха или бутылка рома с сигарой. У? не предвидится. Продолжаю осматриваться. Всё же чудеса присутствуют и похлеще нахваливаний некоего некто. Я рассматриваю с высоты сооружение, в котором нахожусь сейчас. Сверху рассматриваю, оттуда, где Вселенная дышит Вечностью прямо в моё сердце. Сооружение похоже на иглу инуитов, только циклопическое, - с их-то кукольными домиками сравнивать, смешить бурых мишек. Взгляд перемещается внутрь. Внутри находящий я рассматриваю высокое, в человеческий рост, панорамное окно, опоясывающее всю огромную иглу, - буду его называть так, раз другого на ум не приходит. Отмечаю отсутствие входа. Откуда ему взяться, коли я единственный посетитель? Подходу к ближайшему сегменту окна. Снова это: «Bene, filius!» - звучит. Привстаю на носки, - нижний уровень окна рассчитан точно не на рост среднестатистического человека, - и смотрю в окно, стекло до безобразия чистое и прозрачное, даже ни одна снежная муха не оставила на нём след. Предо мной расстилается удивительно гладкая снежная поверхность, уходящая далеко за горизонт, белеющий тонкой синевато-жемчужной полосой. Снег искрится. Отражает солнечные лучики. Они так и норовят попасть в мои глаза своими острыми наконечниками. А вот вам, - выставляю вперёд сложенный кукиш, - и различаю мелодию. Вряд ли она слышна через стекло. Просто слышу её внутри головы. Долго смотреть на снежное однообразие утомительно, оно не сравнится с языками пламени костра, на танец которых можно смотреть вечно.
Увиденное сверху сооружение изнутри впечатлило почему-то менее. Кажется, и мельче, и… Решаю измерить диаметр и под сопровождение: «Bene, filius!», ставшее сразу привычным, придерживаясь визуально гипотетической прямой, иду от стены до стены, считая шаги.
Пятьдесят три. В метры не перевожу. Калькулятор в голове засбоил. Всё равно, и изнутри оно огромное. Кто соорудил? Для каких целей? Ясно-понятно, не для такого варяжского гостя, как я. Наверняка, причины более масштабные. Вопрос снова вызывает «Bene, filius!» и я просто расплачусь, если не сдержусь, - от умиления.
И всё же: далеко не жильё, в нём все инуиты Аляски и Канады найдут прибежище. Сакральное сооружение, типа церкви или собора? Какому божеству или снежному идолу молиться? Никакой рациональности. Центр слежения? За кем или чем следить? Одно круговое окно. Вход-выход – отсутствует. Искать даже и не пытаюсь. Зачем же оно здесь? Снова звучит «Bene, filius!» и ощущаю лёгкое поглаживание по голове, затем похлопывание по плечу. От такого амикашонства взрываюсь, как триста тонн тротила. «Ты… да кто ты?!» После ферматы, ответ: «Pater tuus». – «Неужто, вселенский?» - «Caelestis». В горле ком от необузданной радости. «Ух, ты, - вскрикиваю истерично и восхищённо, - высоко сижу, далеко гляжу?»
И тотчас в голове вспыхивает фейерверк мыслей, образов, картинок. Они беспорядочно набегают друг на друга. Голова кружится. Сжимаю руками виски. Не помогает. Сильнее. Ещё сильнее. Осознаю, ещё немного – и череп лопнет. А картинки и прочие образы кружатся-кружатся и ничто не в состоянии остановить этот кинематографический ужас.
Голова пухнет. Мозги набухают. Будь вместо некий бризантный состав, уже бы взорвался к чёртовой матери!
Внезапно в глазах меркнет и учащённо стучит в макушке, если-де, се смерть, то перед нею, - последнее желание умирающего, - хочу узреть лазурь небес, а не этот инуитско-первобытный интерьер без настенных росписей и рельефных фигур с панорамными окнами!
Щёлкает метроном в голове: «тик-так… тик-так… тик-так…»
Алес капут, - признаться надо, - начинаю коллапсировать. Остаются секунды бестолково-беспутной жизни.
Отсчёт сменяется тишиной. И голос моего pater caelestis сообщает сухо, даже с некоей небрежностью, всё одно помирать, - с музыкой иль без, - но с напором, будто собрался вжарить розгами по изнеженным цивилизацией ягодицам: «Et aspicite et videte abyssum!»
Тянет ляпнуть пошлое, мол-де, ангелы взяли под руки, приподняли,
|