Сказка в сказке

Давно это было, теперь и не вспомнить, когда. И что привело меня в тот неведомый лес, я не знаю. Иль кто привёл – посулами увлёк да словом сладким, а может, сердцем добрым поделился.

Но был в тот день туман по-над землёй – заманчивый, видения творящий, и все тропинки превратились в паутинки, и солнце светило с любой стороны, куда ни посмотришь. А в кронах иволга: зовёт, зовёт куда-то, головку жёлтую склонит – и тихо плачет, то засмеётся песнею приветной, и только допоёт – опять зовёт, зовёт… И шёпот с любой стороны от деревьев печалящих да холод по коже от листьев трепещущих, – будто живых.

Вдруг ветви изогнулись, разошлись. Передо мной уютная полянка, а на полянке дуб в кругу цветов невиданных вовек, а в дубе том дупло просторное, чудное – под колокольцами звенящими, под бубенцами. И светлый лик в тени того дупла, и голос, словно ручеёк, хрустальный:
– Явился, путник? Заждалась тебя.
Я в удивленье замер, отступил.
– Мир дому твоему… Ждала меня? Но кто ты?
– Я – Дуплёна, добрая колдунья. Так люди говорят. Ждала того, кто станет новым гостем. Не ты, так кто другой, кто сказки любит.
– Дуплёна? Добрая колдунья? Эко чудо…
– Здесь нет чудес, – Дуплёна улыбнулась. – Ты в сказке, юный путник. Это ли не чудо!
– Я в сказке?
– И не просто в сказке, – в сказке сказок.
С этими словами Дуплёна вскрикнула, оборотилась дивной птицей, и тотчас дуб окрасился плодами.
– Ну, выбирай свой плод. Любой, какой душе угоден. Но помни, в каждом из плодов таится сказка.
Я без раздумий указал на мандарин.
– Пусть будет этот.
Сладко напевая, Дуплёна выпорхнула из дупла и, покружив над мандарином, села рядом.
– Ты выбрал сказку-приключение. Не струсишь? Но если убоялся, покажу тропинку к дому.
– Не струшу, кто ж не хочет в сказку!
Взмахнув крылом, Дуплёна обернулась ветром. Влекомый вихрем мандарин сорвался с ветки и, устрашая птиц, взлетел над лесом; за тучку закатилось огненное солнце.
Дуплёна устремилась ввысь и поманила:
– Пора. Не бойся, юный путник, я с тобой.
И вспыхнул мир! В листве запела иволга, качнулись в такт деревья, над головой воздушный шар – огромный, мандаринового цвета.
И вот уже лечу под ярко-синим небом, а далеко внизу зелёные дубравы и затерявшийся средь них старинный город.


                *  *  *

На окраине тихого городка, в том месте, где поросшая травой дорога огибала ухоженный пруд и вступала в берёзовый лес, возвышался необычный дом: с резной мансардой, с башенками, с флюгерами на высоких шпилях и с террасой, увитой медоносными плющами. Внутреннее убранство дома удивляло разнообразием мебели, а в просторной гостиной, помимо фигурного треножника для шляп и гнутых стульев, стоял уставленный игрушками стеллаж.

Ровно в полдень и непременно под бой городских часов в гостиную наведывался хозяин – улыбчивый седой старик с натруженными добрыми руками. И каждый раз, походив в задумчивости вокруг стеллажа, старый мастер спускался в подвал. Порой он оставался в подвале всю ночь: что-то выпиливал, вытачивал, строгал, а завершив работу, укладывался возле верстака, на стареньком диване, и, подложив под голову свой фартук, засыпал.

Каждое утро из подвала пахло красками и лаком, и каждое утро на свободных полках стеллажа появлялись новые игрушки: забавные зверьки, трещотки, куколки, свистки… В один из дней на пустовавшей полке появилась башня-пирамидка.

Всё для пирамидки здесь было в диковинку: и огромные прозрачные окна, и сам высокий стеллаж, и поглядывавшие на неё со всех сторон игрушки. А за окном – цветущий сад и уходившая от дома вымощенная гравием дорожка.

Не успела пирамидка освоиться на новом месте, как в небе расступились тучи, засияло солнце, в гостиную ворвался яркий луч. Завидев новую игрушку, луч замер. В пылании его восхищённого взора голова пирамидки нагрелась, и не успевшая засохнуть краска посеклась, на светлом лике появились трещинки-морщинки.

                *  *  *

Родители пирамидки, высокие и ветвистые, жили недалеко от дома, в лесу, и по ночам, когда со стороны леса прилетал ветерок, пирамидка слышала их взволнованный шелест и голоса. И с каждым разом ей становилось всё более и более одиноко. Она, конечно же, помнила и беззаветно любила родителей, но у неё не было ни ветвей, ни трепетных листьев, и она не могла рассказать им, что когда-то её, совсем ещё юное деревце, принесли в этот дом. А ещё она не могла им пожаловаться, что в плохую погоду у неё увеличиваются трещинки-морщинки и болит голова.
А голова у пирамидки была самая настоящая: с глазами, с вкручивающимися круглыми ушами, с раскрашенным, как у волшебников, высоким колпаком.

                *  *  *

Каждый день к старому мастеру приходили жители города и покупали приглянувшиеся им игрушки. И только обезображенная трещинами пирамидка оставалась никому не нужной.
Не торопились дни, тянулись нескончаемые месяцы. Несчастная пирамидка покрывалась паутиной и пылью, и вскоре на уродливую замарашку уже никто не смотрел. В конце концов, расстроенный старик убрал её под самый потолок, на верхнюю, незанятую полку. Увы, подобное случается нередко: люди замечают красоту, но не принимают доброе, страдающее сердце.
А вот игрушки пирамидку искренне любили. Любили за то, что она никогда не завидовала и не льстила, за то, что помнила удивительные истории о прежних обитателях стеллажа, а ещё за то, что с высоты своей полки она видела приближающихся к дому людей. Каждый раз предупреждённые пирамидкой игрушки по-своему прихорашивались, и вскоре самых счастливых из них уносили с собою новые хозяева.
Пирамидке тоже хотелось туда, где игрушками играют маленькие дети и где живут другие, странные, неведомые им игрушки. И чаще всего она вспоминала тихую, улыбчивую девочку и её нарядную куклу, которая умела закрывать глаза и плакать.
Каждую ночь пирамидку будил восхитительный сон: на её лице исчезают морщинки, она опять становится красивой, и ею играет хозяйка той самой наряженной куклы.
Пирамидке было очень-очень грустно. Ей хотелось заплакать, как умеют плакать капризные дети, но слёзы у неё никак не получались. Пирамидка, конечно же, знала, что у игрушек не бывает слёз, но продолжала верить в чудеса и надеялась, что когда-нибудь она сможет сильно-сильно заплакать, и слёзы смоют с неё ненавистную пыль и наполнят их дом, и она поплывёт, как настоящая лодка, и окажется среди живых деревьев в саду. И так пирамидке этого хотелось, что в волнении она начинала раскачиваться, продвигалась по своей опостылевшей полке и не заметила, как в конце концов очутилась на самом краю стеллажа.

                *  *  *

Как-то раз, когда сквозняк приотворил незапертую дверь, в их дом прокралась толстая воровка-крыса. Съела забытый хозяином бутерброд, потянула щетинистым носом – чем бы тут ещё поживиться? – и вскарабкалась на стеллаж. Игрушки чурались снующей по полкам воровки, презрительно хмыкали и с отвращением отводили глаза. На их счастье, крысе не нравились запахи лаков и красок и вскоре незваная гостья ушла.

В один из дней на нижней полке стеллажа появилась необычная игрушка – кубики. Ничего подобного старый мастер прежде не делал, и все обитатели полки с любопытством разглядывали его новую придумку.
– Похоже, хозяин долго над ними трудился, – сказала выструганная из мягкого дерева копилка. – Видите, какие они все ровные да гладкие?.. Завидки берут.
– А зачем на них цветные квадратики наклеены? – спросил нагруженный мешками серый ослик и икнул.
– Какой невежда! – выпучил глаза ушастый филин.
– И глупец, – поддакнула со своего пенька ворона. – Из кубиков картинки можно составлять, узоры…
– А ты, дырявый ящик, не завидуй, – прервал ворону ощетинившийся и с презрением уставившийся на копилку волк. – Эти никчёмные кубики у нас надолго задержатся.
– Это почему же? – засомневалась копилка.
– Да потому что у них одна сторона не заклеена… голая, как у хозяина макушка. Вот меня, – волк приосанился, – в любую стаю с удовольствием возьмут.
– Сам ты дырявый, – с немалым опозданием обиделась копилка. – И к тому же злой. И неизвестно, кто из вас надолго – ты или они. Кубики хоть и не доделаны с одной стороны, зато красивые – их обязательно купят. А уж если хозяин недостающую картинку наклеит, – тогда и подавно.

Шли дни, кубики покрывались пылью и с тревогой поглядывали на верхнюю полку.
– Нас ожидает печальная участь, – горевали они, – мы будем вот так же, как пирамидка, бездельно стоять наверху и пылиться.
Но однажды на пороге их дома появилась хозяйка наряженной куклы. Девочка долго ходила вокруг стеллажа, разглядывала замершие в ожидании игрушки и уже засобиралась домой, как вдруг заметила собранную из кубиков картинку.
– Вот, что я сегодня куплю, – сказала обрадованная своею находкою девочка и достала из сумочки деньги, – эти кубики. Они такие красивые!
Старый мастер вздохнул:
– Ах, милая, я не могу их продать, на кубиках недостаёт одной картинки. Мне очень жаль.
От огорчения девочка чуть не заплакала.
– Не продадите?
Уже спустившись по крыльцу, хозяйка странной куклы обернулась, её глаза светились радостными огоньками.
– Недостаёт одной картинки? Пожалуйста, не продавайте кубики! Я обязательно… я скоро приду.

Девочка пришла на следующий день и, смущённо опустив глаза, протянула мастеру картинку. Старый мастер долго её разглядывал, измерял и чему-то хитро улыбался, а когда девочка ушла, разрезал картинку на равные части. Затем он сварил пшеничный клейстер и аккуратно наклеил частички на пустовавшие стороны. Закончив, довольный своею работой мастер разложил готовые кубики внизу стеллажа и отправился в сад.
Собравшись с силами, пирамидка слегка наклонилась, взглянула на нижнюю полку и ахнула: с кубиков на неё смотрела хозяйка наряженной куклы. Пирамидка порадовалась за девочку и даже представила себе её счастливую улыбку, но в тот же миг она расстроилась и погрустнела:
«У девочки теперь появится новая забава, и я долго-долго её у нас не увижу».

Тихонько заскрипела входная дверь и в комнату протиснулась голодная воровка-крыса. Оглядевшись, непрошеная гостья принялась искать поживу. Обойдя всю комнату и не найдя еды, она суетливо вскарабкалась на стеллаж... и замерла – воровкой завладел пшеничный дух. Сделав несколько шагов по нижней полке, она с удивлением уткнулась в деревянные кубики: от бумаги пахло сваренной мукой!
С высоты её полки пирамидке хорошо было видно, как крыса схватилась зубами за краешек картинки, потянула вверх, и картинка начала отклеиваться от кубика.
Пирамидка в отчаянии закричала: «Не смей! Не смей!», но крыса не обращала на неё никакого внимания.
Взволнованная пирамидка попыталась докричаться до задремавшего в саду хозяина, но вспомнила, что человек не слышит её игрушечного голоса. «Всё, – ужаснулась пирамидка, – скоро не будет ни клейстера, ни пропитавшегося клейстером портрета». Собравшись с силами, она легонько качнулась – и сделала малюсенький шажок, качнулась чуть сильней – и сделала ещё один шажок, качнулась третий раз и, опрокинувшись, упала с полки вниз. Громыхнулась пирамидка о половицу всей своей тяжестью, да так удачно, что несколько кружочков соскочили с точёного стержня, ударили воровку в толстые бока и запрыгали,