И пошёл снег. Наполнил воздух вокруг серебристо-мутной пылью, которая не вилась, как в солнечном луче, пробившемся вдруг сквозь дырку в крыше. Не вилась эта пыль, а обречённо стремилась к земле и покорно ложилась на неё. А через несколько часов все углы в городе сгладились, стали округло мягкими. И тихо постепенно стало. Вроде бы даже горластым автомашинам залепило рот снегом, и гудели они приглушённее и человечней как-то.
Николай вышел с работы, хотел направиться привычным маршрутом к автобусной остановке, а потом глянул вокруг и решил, что дойдёт пешком до следующей остановки, погуляет, значит. И подумает заодно о том, что же всё-таки случилось на самом деле в его жизни.
Нового Марина ничего не сказала. Говорила, что устала рядом с ним, что чувствует себя старухой, забыла уже, как даже выглядит хорошая косметика. А он ничего не делает для того, чтобы хоть как-то исправить ситуацию.
Коля смотрел на неё и думал, что права она, во всём права. И вправду, когда-то красавица, его жена выглядит неважно. Круги под глазами, какие-то блёклые волосы, которые к тому же ещё и поредели, кажется. И похудела ещё больше – аж ключицы торчат.
Хотя, что же он-то мог сделать? Уже почти 10 лет сидит в своём НИИ и всё пишет, пишет диссертацию, которую в тысячный раз уже заворачивают в учёном совете «на доработку», с рекомендациями и обещаниями непременно вернуться к её рассмотрению в будущем году.
Если честно, то Николай уже просто боится тронуться с места. Да и куда он пойдёт? Что делать-то умеет, кроме того, чтобы часами рассматривать под микроскопом препараты и вести многотомные дневники наблюдений над ними?
А снег, простой и наивный какой-то, всё идёт и идёт. И мир вокруг постепенно меняет. Вон на газоне теперь даже и не поймёшь, чем это было до того, как снег пошёл. Куст или кусок ржавой арматуры? Сейчас э т о похоже на серебристо-белую ёлку из предновогоднего магазина. Неживую, ненастоящую, но всё равно красивую.
А Марина у него – настоящая. Человек она настоящий. Она всегда была главной в их отношениях. Когда, ещё студентами, начали встречаться, то через полгода она как-то сказала ему:
- По-моему, Сероглазов, ты хочешь сделать мне предложение, потому что я прекрасна, а ты безумно влюблён.
И Коля послушно признался ей в любви, потому что и в самом деле был влюблён, но всё не знал, как ей сказать об этом.
Подготовкой к свадьбе занималась тоже она, а он просто везде её сопровождал и со всем, что она придумывала, соглашался.
Когда поженились, и ему случалось раньше чем она приходить домой, он звонил ей и докладывал:
- Я уже дома. Что мне делать?..
И она, нисколько этому не удивляясь, командовала:
- Встреть меня на остановке, я в магазин зашла и – пакеты тяжёлые… Хотя, нет, знаешь, лучше начисть картошки и поставь её на плиту. И не соли! Я сама, потом, когда приду. А приду я через час примерно, так что – рассчитай время.
Коля шёл смотреть на часы и рассчитывать, как она сказала, время. Потом проявлял инициативу и делал салат.
С детьми у них не получалось как-то всё, не получалось, а потом и вовсе не получилось. Оба ходили к врачу. Кто был причиной их бездетности, Марина Коле так и не сказала. Он только сдавал анализы, а их результаты Марина забирала сама. Только и сказала ему:
- Ну, всё, Сероглазов, детей у нас не будет. Никогда. Так уж вышло...
Извечные русские вопросы «кто виноват?» и «что делать?» он задавать не стал, потому что был как всегда уверен, что Марина лучше знает, что делать…
Через год, кажется, да, через год, Марина вдруг предложила ему взять ребёнка из детдома. Точнее, она не предлагала, а просто размышляла вслух, потому что знала, что он её слышит и во всём с нею соглашается. И он, конечно, пожал плечами и ответил:
- Давай, конечно…
Они даже поехали через месяц в детдом, чтобы посмотреть. Ребятишки ему понравились. Все. Особенно та девочка с тёмными волосиками и розовыми бантами. И тот мальчик, который сидел в углу, к ним не подходил, а глаз с них не спускал всё то время, что они были в игровой комнате, куда вывели детей на смотрины.
Наутро Коля проснулся от того, что Марина, лёжа с ним рядом и глядя в потолок, сказала:
- Нет, Сероглазов, родители из нас с тобой не получатся, это точно.
Он понял, что отвечать не нужно, ибо сказанные слова и не предполагали обсуждения, а звучали как окончательно принятое решение. Их общее решение.
Так и остались они вдвоём, ещё крепче привязавшись друг к другу.
Как хорошо, всё же, гулять под снегом, оказывается! Он всегда напоминает о Новом Годе, ёлке и детстве, даже если всё это уже позади, и ёлки вынесли на помойки, воткнув их в снежные сугробы рядом с мусорными контейнерами. Но всё равно в их высохших ветвях ещё теплятся остатки праздника - кусочки конфетти и серпантина. А усыпанные снегом, они вообще кажутся ещё живыми.
Где будут отдыхать предстоящим летом, решала Марина, конечно. И Коле всегда нравился её выбор. И компании, которые она собирала на Новый Год, ему тоже всегда нравились, даже если людей, собравшихся там, он видел впервые…
Вот как славно, он и не заметил даже, как дошёл до самого дома!
Беспокоить Марину звонком в дверь не стал, а открыл собственным ключом, хотя руки замёрзли, и он долго копался на пороге.
… А дома-то никого и не было. Только записка лежала на столе. От Марины, конечно.
«Ты, Сероглазов, не волнуйся и не ищи меня. Я от тебя ушла. Бросила я тебя, потому что надоело всё время быть одною с тобой рядом. Живи сам теперь. Только не забывай завтракать по утрам, у тебя же печень слабая. Кашу себе вари.»
Николай к окну подошёл и снова на снег смотреть стал. А там… там, на улице, так хорошо, что он пожалел даже, что домой вернулся. Тем более, что уж теперь-то торопиться ему было решительно некуда. И не к кому.
… А через месяц ему позвонили из морга 66 больницы и спросили, будет ли он забирать тело жены и заниматься похоронами. Почему? Как это – почему? Умерла она от рака, в хосписе при больнице. Что значит, какой рак? Она уже год знала, что умирает…
|