нету, потому как тюрьма это есть самое лучезарное, что его может там ждать, но и это навряд ли, ибо скорее всего его просто повесят. Конечно уйти за кордон к кафрам, но ведь и кафры, едва прознают, кто он такой есть, пожалуй, сдерут с него кожу, а после, пожалуй, и сожрут. Такие вот дела. Как, каким образом этот человек прочёл мои мысли мне неведомо, впрочем мне тогда было решительно не до того.
К рассвету следующего дня мы подошли к Порт-Ноллоту. Однако же меня сие ничуть не удивило, хотя от Тристана до Ноллота, при самом что ни на есть попутном ветре, ну никак не менее четырёх суток пути. Нам сказали, что в гавань судно заходить не станет. Бросили якорь неподалёку. Нам велено было перебираться на шлюпку. Трое из наших рыдали от счастья, завидев очертания городских крыш и верхушку церкви. Я и Линкс помалкивали. Каждый о своём. И тут неожиданно Линкс просто-таки бросился в ноги штурману, задрал голову, исступлённо выкатил глаза: «Мой господин! Славный мой господин! Дозвольте мне остаться здесь! Ради всего святого молю, мой господин, дозвольте!»
Я был ошарашен: ведь именно я должен был попросить об этом, а не он, причём, сам Линкс слёзно меня об этом умолял. Испугался в последний момент, что сразу двоих могут не оставить?
«Остаться? — человек с нашивками штурмана насмешливо сощурился. — Оно, вроде бы, возможно. — Вопрос к чему ты пригоден? На корабле ведь каждая койка на счету. Кем ты был на вашем судне?... Чего молчишь. Как хоть оно называлось, судно ваше хотя бы помнишь?
Линкс весь подобрался, обвёл всех нас ненавидящим и вместе с тем, ищущим взглядом затравленного зверя.
«Да где же ему знать. Он же вообще не из наших, его там, на Тристане… — рассмеялся было Суант, один из моих матросов, но я не дал ему договорить.
«Корвет голландского флота «Дондерлаг» — так называется наше судно! — я наконец решился вмешаться в разговор. — Оно ушло в Южную Америку, в Буэнос-Айрес. Я — Йозеф Бленк, мичман, на корвете, отвечал за артиллерию правого борта. А этот парень, — я кивнул на своего невольного сообщника, — Линкс, матрос-гальюнщик. Парень тупой, но дело своё делает справно». После чего обвёл взглядом всех остальных, дабы они не вздумали мне возражать.
«Матрос-гальюнщик? — штурман рассмеялся. — Что вот так прямо — матрос-гальюнщик?
— Ну не совсем, — ответил я, невольно поймав на себе взгляд Линкса, в котором вполне ужились мольба и злоба.
«А вы? Вы, сдаётся мне, тоже желаете остаться на нашем судне? — прищурился штурман.
«Пока ещё не решил, — ответил я, дивясь собственной наглости.
«Решайте. Нам комендор как раз нужен весьма. А вот гальюнщик — штурман снова рассмеялся и развёл руками — тут как-то обходимся.
«Да, я хотел бы остаться, — ответил я, позволив себя некоторую паузу. — но только в паре с этим парнем.
«Ого, вы, как будто, ставите условие?»
«Нет. Помилуйте, с чего бы мне. Просто, есть одна причина…».
«Ладно, причина так причина. Будь по-вашему. Хотя… лично мне он не нравится».
«Мне тоже не нравится. Но так легла карта …»
***
— Запомни, мичман. Я не из тех, кто прощает унижение, — шепнул мне Линк, едва мы ступили на борт флейта. — И ты в этом убедишься.
— Странно. А мне показалось, ты должен благодарить меня за спасение.
— А я и поблагодарю, не беспокойся. Придёт время…
***
…Глупо считать Океан просто гигантским скопищем воды. Тогда и человек в сущности — лишь средоточие влаги, не более.
«Сладкая боль берегов», — говорите вы? Да, есть она, эта сладкая боль, и мне ли её не знать. Только нам она ведома куда острей и горше, чем вам. Знаете почему? Мы не отделяем сушу от моря. Мир — это океан. Суша — малая часть его. Человек выбрался на сушу, утерял корневую, глубинную связь с Океаном. И теперь осваивает его вслепую, оттого и все его злоключения…
Суша манит доступностью и соблазнами. Океан влечёт свободой. Соблазны исчезают по мере насыщения. Свобода остаётся свободой.
***
17… год, 2-е октября
Среди ночи разбудил торопливый, взволнованный шепоток: «господин комендор, эй, господин комендор, уж простите, что беспокою, но вам на палубу выйти очень необходимо…»
Я с трудом признал спросонок голос вахтенного, рулевого Фила Ларкинса.
«Ну?! Чего тебе? Что случилось? Толком говори».
«Да там с пушкой что-то неладно. Сам не понял…»
«С пушкой? С чего ты это взял?»
«Да мне этот сказал, новенький. Линкс. Поди, говорит, буди немедля господина комендора, не то беда может случиться Но больше, говорит, покудова никого не буди, а то разговоры, мол, пойдут. Тебя могут наказать. Зачем тебе это? А мы, глядишь, с ним вдвоём и управимся. Пойдёмте уж. Только плащ наденьте, ливень на палубе, сохрани Бог».
***
У четвёртой мортиры, что по левому борту, в самом деле был настежь распахнут щит пушечного порта. Это было невероятно: все бортовые орудия с вечера были исправны, до́лжно закреплены, по́рты задраены, что такое могло приключиться за пару часов — уму непостижимо. Возле лафета маячила тощая фигура Линкса.
«Да тут вот петля у щита малость прогнулась, — закричал он, перекрикивая ветер, — щит и вздыбился. А ветер как раз с той стороны. Глянуть не успеешь, палубу зальёт. Надо же делать что-то. А ты — он вдруг с непонятной властностью ткнул пальцем в сторону рулевого — ступай живо место. Шума не поднимай. Тебе же лучше. Ну?! Ступай, я сказал!»
Властный тон Линкса мне показался странным, ибо на судне он был никчёмным захребетником, поскольку ничего толком не умел. Однако это почему-то не насторожило, я словно начисто позабыл тот угрожающий тон, с которым он говорил со мной, когда мы ступали на борт этого судна.
«Вот сами извольте глянуть, — сказал Линкс, когда рулевой скрылся из виду. — Петля там. Болтается… Да отсюда не увидишь. Давайте-ка я вас подержу, да приподниму, а то как бы вас волной, не приведи бог, не смыло.
— Не надо, — я попытался отстраниться. — Мне и так видно. Щит исправен, петля на месте. Его надо просто опустить, задвинуть засов и...
— А я тебе говорю, петля там! — зашипел Линкс прямо в ухо. — Петля там, ты понял?!.. Понял, ты, убогий?! — Застонав от натуги, он чугунной хваткой обхватил меня за пояс, сипловато ухнул и приподнял над палубой и прижал животом к перилам борта. — Значит говоришь, матрос-гальюнщик?! Сейчас поглядим, который из нас гальюнщик…
Упершись ладонями в борт я что было сил оттолкнулся от перил, но Линкс был сильней. Кроме того, им двигала, бешеная одержимость.
«А хочешь, я тебе расскажу кем я был на бриге «Слинг» с весельчаком Микке Месом? У меня даже прозвище было — Блодсо́кер! [Bloodsucker (голл.) пиявка.] Прежде чем выбросить тебя за борт, я покажу, как я это делал. А уж потом отправлю домой, в океан. Я ведь читал твои сраные каракули. Вот пусть океан тебе и поможет. Раз и навсегда…
Однако я даже не успел ужаснуться: Океан как будто впрямь пришёл на помощь: вздыбившаяся за бортом тугая и плотная волна с необыкновенной силой ударила и, едва не задушив, отбросила нас обоих далеко от борта, чуть не к середине палубы. Мне наконец удалось вырваться из дьявольских клещей Линкса и первым вскочить на ноги. Линкс был сильней и выше, но я немного владел ухватками английского кулачного боя, и с трёх ударов свалил его с ног и даже ненадолго лишил чувств.
В этот момент послышались частые удары корабельного колокола, и тут же, едва держа равновесие от качки, из-за стены кубрика появился рулевой Ларкинс. Линкс наконец приподнялся с залитым кровь лицом, схватил, видимо, заранее заготовленный двадцатифутовый багор, хотел метнуть в меня, но, завидев кинувшегося ему наперерез Ларкинса, наотмашь ударил его багром в бок…
***
Через несколько мгновений Линкс уже лежал навзничь, со связанными руками, таращил белки́, высоко вскидывал подбородок, выкрикивал что-то порой по-голландски, порой на каком-то вовсе непонятном, воющем языке. Рулевого, стонущего, плюющегося кровью, увели в кубрик. Кто-то из команды не удержался и с маху пнул Линкса под рёбра. Его тут же отвели в сторону. А Линкс зашёлся каркающим кашлем.
Подошёл рыжебородый штурман и коротко приказал ему подняться. Тот сперва сплюнул, затем, глянув ему в глаза, всё же, опершись о локти, попытался. Кто-то из команды рывком за ворот поднял его на ноги.
«Ступай за мной, — сказал штурман и, не оборачиваясь, пошёл в сторону штурманской рубки. Пленник, боязливо озираясь, побрёл, спотыкаясь, за ним. Вскоре туда же зашёл и капитан…
…Капитан приказал сменить курс на зюйд-зюйд-вест.
17… год, 4-е октября
Сегодня вновь пристали к острову Тристан-да-Кунья. Меня прошиб ледяной озноб, когда я снова увидел сквозь туман этот мертвенный серо-голубой конус. Линкса, всё так же связанного, пересадили в шлюпку, с ним сели капитан, я и ещё трое матросов. Линкс сидел напротив меня, спиною к острову, косился и поминутно сплёвывал за борт. Странно, я не испытывал к нему ни ненависти, ни злорадства. Всё, чего я желал, это чтобы этот человек исчез наконец из моей жизни. Просто исчез.
Когда шлюпка ткнулась в прибрежную гальку, капитан вывел Линкса на берег, знаком приказав нам оставаться на местах.
«Вилли Чан, я не вправе судить вас за то зло, что вы совершили в этой жизни. Хотя оно велико и омерзительно. Есть судьи повыше меня. Но я считаю себя вправе принять решение, что вам не до́лжно более пребывать в обществе людей, ибо вы есть нелюдь. Судьбу вашу предсказывать не стану. Пусть её решит воля Всевышнего».
Сказав это, капитан коротким движением кортика рассёк верёвки, стягивающие запястья пленника и легонько подтолкнул в спину. Линкс шумно выдохнул, безмятежно запрокинул голову и вытянул руки в стороны, всплескивая запястьями, будто отряхивая от воды.
«Привет родным местам, — произнёс он, не оборачиваясь, скрипучим, ржавым голосом. — Эй капитан, не составишь мне компанию? Скучать не дам, можешь не сомневаться. Что молчишь?»
«Здесь сухари, — помолчав ответил капитан, — три фунта, сколько можем. На три дня хватит. Воды пресной здесь сколько угодно. Прочее добудешь сам…»
«А Библия?! — Линкс вдруг рассмеялся, всё так же, не оборачиваясь. — Обычно дают Библию. Мне вот в последний раз давали».
«На сей раз нет. Библия на судне одна»
«Эка жалость! — вновь расхохотался Линкс. — Мне бы на пару недель хватило на подтирку. Кстати, кэп. Ты вот стоишь за моей спиной. А я нутром чую твой страх. Склизкий, как дохлая медуза, страх. Так?!»
«Не так. Я тебя не боюсь, Вилли Чан из города Парамарибо, полуфламандец-полукитаец. Бандит и каннибал. Ты мне не противник».
«Но ты уверен, что шлюпка, на коей мы прибыли, всё ещё тебя дожидается? Сдаётся мне, она уже потихонечку отшвартовалась от берега и плывёт себе обратно на судно. Так случается, уж поверьте. И вот тогда…
«Эй, мы здесь, господин капитан, — подал голос канонир Брандер, сидевший на вёслах. — И ежели надо…»
«Не надо. Твоё последнее желание, Вилли Чан? Говори быстро!»
Пленник открыл было рот, чтобы сказать что-то, вероятно, нечто злое и циничное, но я, по толчку наития его опередил.
«Огниво! — Крикнул я. — У тебя нет огнива! Флинт! Флинт! Лови!»
И бросил ему огниво через головы гребцов. Тот поднял руку, но ловить не стал. Огниво упало, распластавшись, возле его ног.
«Флинт, — усмехнулся он, затем неторопливо и старательно вдавил огниво в хрустящую мокрую гальку. — Финт!
