Элегия о сыне

             

Горько в этом сознаваться, но мой сын меня не любил. Он был равнодушен и ко мне, и к своей матери. Иногда мне даже кажется, что он нас презирал.
Не могу сказать, что родился он желанным ребёнком. Мы тогда с женой были совсем ещё молодыми, студентами. Обоим по 22. И, как обычно, - вдруг она оказалось беременной. Сначала хотела избавиться, а потом, чтобы не рисковать будущим, мы оба решили ребёнка оставить. Оставили. Лене моей не пришлось даже брать академический отпуск. Родила она летом, и всё прошло тихо и даже радостно. В городе было не жарко, пахло липовым цветом и немножко пылью. Окно  открыто, и она чистит картошку на кухне. Вдруг ойкнула и обхватила руками живот. Побледнела сразу и сказала:
- Боря, кажется, я рожаю. Вызывай… - и закусила губу.
Я понял всё. Вызвал скорую. Через полтора часа Олег уже родился.
Олегом мы назвали сына ещё до рождения. Может, это всё и испортило. А ещё то, что будущее его спланировали заранее и всегда старались следовать  намеченному плану.
Ребёнком он был беспроблемным. Наверное, поэтому мы даже не заметили, как он вырос, потому что сначала оба оканчивали институт, и он был у бабушек-дедушек, а потом обоим предложили интересную работу в новом строящемся городе, и нас туда пригласили. Мы даже не раздумывали! Ещё бы – мечта любого молодого архитектора.
Сын опять оставался с Лениными родителями, потому что там, у себя за Уралом, мы сначала жили в общежитии, а детского садика и позднее школы рядом не было. А потом, когда уже получили квартиру, не стали его срывать из школы в нашем родном городе, потому что он к ней привык, да и старикам жаль было расстаться с любимым внуком.
Но мы, по письмам, его и родителей, были в курсе всех его дел. А всякое лето приезжали и два раза даже привозили его к себе на каникулах. Ему нравилось у нас: лес сразу за городом, озёра и невысокие холмы прямо за нашим домом, сидя на которых в хорошую погоду так славно было беседовать о хорошем и чистом, о литературе и живописи, о музыке и театре. Олежка, правда, большей частью молчал, но нас с Леной слушал всегда внимательно…
А потому полной неожиданностью, приведшей нас даже в растерянность, стало письмо Лениного отца о том, что Олежка… в тюрьме. Какая-то непонятная история с наркотиками – и 5 лет колонии общего режима. Помню, что мы тогда с женой даже повздорили. Я говорил ей, что виной всему были слишком мягкие, демократические нравы её родителей. Нужно было сына оставить с моими стариками, потому что отец у меня – человек решительный и твёрдый, бывший военный, и он бы не упустил мальчика.
Но всё свершилось. И когда сын освободился, мы сразу же приехали, чтобы с ним встретиться, потому что в течение пяти лет на свидания к нему приехать не получалось – всё работа окаянная. Но мои и Ленины родители навещали его там каждые полгода и говорили, что сын ни в чём не нуждается.
Когда мы встретились, то увидели совсем взрослого мужчину. Немножко вульгарного из-за обилия наколок по всему телу, но – нашего сына. Был он немного грустен, но о жизни говорил хорошо и правильно, рассуждал здраво. Говорил, что прошлое для него – этап пройденный, и больше он в тюрьму не пойдёт.
Лена робко предложила ему перебраться к нам, чтобы начать жизнь с чистого листа, тем более, что в детстве ему так нравились холмы за нашим домом. Помню, что он чуть двинул уголки губ в улыбке (или – в брезгливой гримасе?) и сказал:
- Это вам с папой они нравились. И даже не сами холмы, а разговоры на них. А я просто был рядом…
Настаивать мы не стали, тем более  что мой отец уже и работу для нашего сына подыскал подходящую. Одним словом, уезжали мы к себе с лёгким сердцем, веря, что мальчик наш, единственный, встал на правильную дорогу, с которой теперь уже не свернёт, потому что окончательно вырос. А ещё торопились домой потому, что там нас ждал роскошный проект: в нашем городе собирались построить оперный театр, и мы с женой должны были его проектировать. Представляете, какая удача!
Работа эта замечательная захватила нас на целые два года, так что даже в отпуск, к родителям и сыну, приехать не получалось. Но переписывались мы регулярно. Олежек писал коротенькие письма, из которых мы узнавали, что у него никак не получается найти себя в каком-нибудь деле. Но мама Ленина в своих письмах нас успокаивала и говорила, что сын наш слишком талантлив, чтобы сразу, вот так вот, остановиться на чём-либо одном…

… Когда мы получили телеграмму от моего отца, где он сообщал, что Олега убили, мы даже сразу не могли понять, что же произошло. Только когда прилетел на место, я узнал, что, оказывается, бывшие сокамерники Олега нашли его и вовлекли в торговлю наркотиками. Лена вместе со мною прилететь не смогла, потому что срочно нужно было оформлять заявку на новый проект, а лучше неё никто с этим справиться не смог бы.

Но на похороны сына она всё же успела: приехала прямо на кладбище. У могилы мы стояли одной большой семьёй: мы с женой и наши родители. Стояли и оплакивали нашего дорогого мальчика, которого так и не смогли сберечь, хотя всю жизнь учили его только доброму, говорили только о хорошем…