Нет, ничего смущающего в моём новом увлечении не вижу. Уверен, мысли даже не посетили бы меня подумать об этом, если бы не один примечательный случай.
Произошло это в пятницу, ставшей переломной в моей жизни, изменившей её и поспособствовавшей расширению человеческих возможностей.
В ту пятницу пришлось задержаться на работе. Отмечали юбилей зама директора. Были тосты. Были здравицы. Было шампанское для утончённых и изысканных натур, и кое-что покрепче для сильных духом лиц.
Стояла весна. Темнело поздно. Горели фонари. Ходил исправно общественный транспорт.
После дружной попойки, я оказался единственным из всего коллектива, могущим передвигаться на своих двоих и что-то внятно излагать. Поэтому отказался от предложения отправиться домой на корпоративном транспорте, сослался на прекрасную и чудную погоду, выпил на «посошок» и окунулся в весну.
***
- Семён? Ты, что ли? – окликнули меня возле входа в метро, голос подозрительно оказался знакомым, но не настолько, чтобы слеза умиления покатилась из глаза.
Разворачиваюсь. Передо мной в инвалидной коляске сидит одноногий инвалид в замусоленном камуфляже с двумя полосками орденских планок.
- Семён! – радостно кричит мужчина, сияя одним глазом, второй скрывался под тёмной матерчатой повязкой и знакомо между верхними зубами темнеет диастема (многих лично вы знаете людей с этим прекрасным отличительным признаком?). – Да ты, это ты, Сеня! – диастема кажется становится от воздушного напора в два раза шире. – Я тебя, чертяка, сразу признал. А ты меня, а? узнал?! Нет! То-то! Даже спорить на литр не буду. Великая сила искусства преображения!
В голове вертелись имена, они готовы были сорваться с языка, я боялся ошибиться и попасть в просак. Помог справиться непроизвольный помощник из числа крутящихся повсюду попрошаек. Остроносый, суетливы, быстро оглядываясь он произнёс громким шепотом: «Циклоп, тут юнцы с предъявой к нашим налетели!»
Ну, конечно же, учитывая патину лет, посеребрившую густую шевелюру школьного товарища, делая естественную скидку на возраст и прочие крупные мелочи, передо мной собственной персоной стоял в странном нищенском наряде Коська-Циклоп. Любитель экспериментировать над собой, он всегда с азартом спрашивал у других, но более обращаясь к себе, что чувствовал бы человек будь он таким, или сяким, или одноглазым.
- Сеня, айн момент, - Коська лихо развернулся на месте, со скрипом резиновых шин коляски и укатил в сторону гомонящей и жестикулирующей разномастной толпы. Когда шум утих, он вернулся.
- Чтобы они делали без меня? – спросил он, сияя глазом, золотыми коронками и диастемой.
И начался так горячо и искренне любимый всеми вечер воспоминаний с вопросами: «А ты помнишь, а ты видел, а ты в курсе, а ты знаешь, а ты…»
На мой вопрос, когда он потерял ногу и приобрести боевые награды, Коська ответил, что это типа сценического имиджа. Конечно, я поинтересовался аккуратно, он, что, нищий, Коська махнул рукой. Работа, пояснил, как и другая любая. Намного интереснее, чем прочие и как может показаться, тем не менее временами опасная, мало ли на каких гопников напорешься в темноте в глухом переулке.
- Бывает, пашешь в переходе весь день с протянутой рукой, а в это время хулиганы гвоздём царапают твой джип, - высокопарно продекламировал Коська.
- Ты попрошайничаешь в переходе? – невольно вырвалось у меня.
- Народное творчество, - пояснил Коська, моргнул одним глазом, - но жутко достоверно отражает сложность нашего бытия, многогранного и таинственного.
В несколько минут, показавшихся вечностью, или вечность показалась длиной в несколько минут, Коська растолковал выгоды его нынешнего увлечения. Да-да, увлечения, так как он работает по специальности в одной очень серьёзной фирме. В процессе разъяснения выгоды попрошайничества, он кратко пояснил, что вреда обществу от него нет. Только исключительные приобретения и польза, потому что оно, общество, прозревает, становится чутким и отзывчивым, созревает до глубин сочувствия к страждущему и вообще к близкому. С его слов выходило, что попрошайничество это чуть ли не панацея. Чем дальше Коська с упоением делился своими мыслями, тем больше возникало вопросов, которые старательно не озвучивал. А Коська распалялся: конечно, ведал он далее, без эксцессов не обходится, бывает и морду лица бьют, и менты беспределят, и новые бандюганы хотят иметь свой процент, ничего не делая. Со всеми приходится взаимодействовать. К каждому искать подход. Что поделать, человек – существо социумное. Как ни сдерживался, а спросил, мол-де, каким образом он работает на страшно серьёзном предприятии с одно ногой. Коська в ответ рассмеялся и сказал, что выдает жутко страшную тайну, он законспирированный агент под прикрытием, а по-простому, это сценический образ.
По его настоянию мы удалились в тёмное место. Там Коська встал с кресла на обе ноги и попрыгал. «Затекают от долгого сидения, иногда приходится разминаться». Этим он продемонстрировал полное физическое здоровье без всякого ущерба плоти. Попросил вкратце обрисовать свою жизнь. Я уложился в десяток фраз. После раздумий, Коська сказал, что у него есть несколько задумок, нереализованных им, на все умные мысли одной жизни мало, но в порядке эксперимента может быть я выступлю в роли просящего милостыню. Сразу предупредил, дело прибыльное. Не стоит зло сверкать очами, - это мне, - не надо играться кулаками и бросаться с воплями. Стоит только вдумчиво поразмыслить. Да, заметил он далее, на первых порах придётся кое-что выслушать от всезнающих граждан, нотации там разные и примеры из чьей-то жизни, но стоит отнестись к этому недоразумению философски – собака лает, караван идёт. Страшно будет на первых порах. Диоген, вон, великий философ древности и тот жил в бочке и был доволен.
А напоследок, как в песне поётся, Коська сказал:
- Сеня, прошу, подумай, посоветуйся с женой, не говори, она тебя из дому выгонит. Она поддержит, у женщин интуиция ого-го какая. Ничего кардинально менять не придётся. Как и прежде, пятидневочку будешь отрабатывать на барина. Выходные – в своё пролетарское удовольствие.
Коська замолчал, рассматривая меня и что-то прикидывая.
- Имидж тебе менять не придётся, я так думаю. Будешь интеллигентом, просящим милостыню. Вижу тебя так: костюм, рубашка, галстук, начищенные туфли, шляпа. Это качестве дополнит образ. Отвлекаться на котят-щенков не стоит, ты же не дитя малое, чтобы опускаться до такой вот пошлости. Обозначить себя надо как-то. Табличка с тестом. Ну, об этом уже думай сам. И так поделился с тобой сверх меры. Бывай!
***
Две остановки до дома, путь короткий, преодолел в глубоких раздумьях за два часа. Часто присаживался на скамейки. Курил. Смотрел на прохожих. Слушал вечернее пение городских улиц.
Утром субботы выложил Наде, жене, свой разговор с другом и аккуратно прошёлся по подкинутой мне теме.
Надя женщина практичная. Выслушала. Помолчала. Выпила две чашки кофе кряду, что с нею было крайне редко.
- Твой друг прав. В его словах есть сермяжная правда. От тебя не убудет. Не получится, вернёшься к исходной точке.
Все выходные вместо похода по торговым центрам вместе с внуками, провели в дискуссии и прениях.
С понедельника по пятницу штурм мозга продолжался.
В субботу Коську нашёл на прежнем месте в прежнем образе.
- Делись, Сеня, чего надумал.
Выложился перед как на исповеди батюшке. И что он оказался прав по поводу жены, и что менять ничего не нужно, так как интеллигент, самое то, что мне более всего подходит. Коська похвалил. «Ниша эта свободная. Конкурентов не будет. Попрёт так, что, - ух, - даже представить невозможно. Ажно мороз по коже!»
Попросил не затягивать. В следующую субботу я должен быть на выделенном месте. «Как штык!»
***
С реквизитом сложностей не возникло. Нужный костюм-тройку жена одолжила в костюмерной в театре, где работает бухгалтером. Серая тройка в мелкую ёлочку из твида, в тон шляпа тонкого фетра, рубашка, галстук, туфли, пенсне (Надя настояла для достоверности образа), потёртый кожаный коричневый портфель.
***
Поверх картонки наклеил белый лист ватмана. Художник-оформитель театра за чисто символическую плату в виде литра водки известного бренда написал шрифтом, популярным в двадцатые годы прошлого столетия, красными жирными буквами «Не», поставил две жирное красное двоеточие. Ниже изобразил светло-синей краской: «Безработный, бездомный, бездельник, беззаботный, беспутный».
***
Подавить вялость и тремор в руках, - как-никак иду впервые на новое дело, можно сказать, первооткрыватель, - вполне в моих силах.
Коська оценил мой образ. Одобрительно высказался по поводу написанного на картонке с примесью обсценной лексики, так легко вошедшей в нашу повседневную жизнь с чьей-то лёгкой руки.
- Чтобы дать толчок и ускорить энергетическое движение потоку денег, я пущу мимо тебя своих подставных. Бросят мелочёвку, постоят, поразглагольствуют. Сеня, запомни, никакого во взоре заискивания. Ты – интеллигент. Это одно о многом говорит. А всё прочее – инсинуации и мелочи жизни. Запоминай следующее: деньги принимаешь в шляпу. Держать не стоит. С достоинством снял, не дрогнул лицевой мускул, кивнул сдержанно, - это по обстоятельствам, - с не меньшим достоинством деньги отправил в портфель. Его поставишь справа. Не сопрут. Кого надо предупредил. Вслед за подставными потянутся лохи.
***
Подставные оказались на высоте. Читали написанное на фанерке. Цокали языками. Возмущались, вот до чего жизнь дошла, даже интеллигенция стала просить милостыню. Говорили умышленно громко. Привлекали внимание спешивших прохожих. Сработало. После первых купюр подставных в шляпу потекли денежки.
Мужчины с понимающим видом, пряча взгляд, клали сотенные. Рука моя не дрожала, в образ вошёл окончательно. Женщины с неким осуждением, не высказанным, в глазах ссыпали с ладоней радостно поющую звонкими голосами мелочь. Старушки мелко крестили и что-то неразборчивое говорили или шептали.
Запомнилась одна старушка с клюкой в длинном синем, выгоревшем старом плаще.
- Бить вас, лентяев, некому! Нет на вас (она с жаром перечислила ключевые и волевые исторические фигуры)! – успокоившись, тихо и проникновенно спросила: - Сынок, впрямь как написано, так и есть?
Сдержанно, с достоинством слегка наклоняю голову. Молчу. Срывались с языка слова, мол, не нужны мне твои деньги… Но взятые обязательства заставляют вести взятую линию поведения. Ноблес-оближ, как говорят французы.
- Накось, вот, - кладёт в шляпу пару монеток. – Поставь свечку в церкви. Дела, глядишь, наладятся. С протянутой-то рукой, небось…
Она не договорила, перекрестила и пошла, опираясь на клюку.
К полудню портфель потяжелел
