Он всегда на ангела похож был. И не красотой, тонкостью или изысканностью черт лица, а светом, который шёл будто бы изнутри, пробивался сквозь кожу, который чувствовал всякий, кто только посмотрит на него.
Ещё совсем ребёнком, курчавым и белоголовым, умилял он взрослых какой-то удивительной кротостью всего своего облика. Ровесников – тоже.
Если старшая его сестра, а были они погодками, разбивала коленку, он бросал все дела свои, важные, детские, шёл к ней, садился на корточки рядом и дул на коленку, чтобы не так она страдала и не плакала. А потом, когда плач переходил уже во всхлипывания, целовал её, осторожненько так, чтобы не сделать больно, в самую ранку. Потом вскидывал ангельские глаза свои на неё и спрашивал:
- Не больно уже? Хочешь, ещё подую или просто посижу с тобой рядом?..
Когда однажды во дворе увидел мёртвого цыплёнка, то долго скорбно сидел возле, подперев пухлой ладошечкой щёчку, а потом похоронил его под яблоней, завернув в красивую тряпочку, которую выпросил у мамы.
И папе, убившему мышь в кладовой, долго и терпеливо объяснял, хотя видно было, что хотел плакать, говорил, что «она же тоже человек, ей же тоже хочется кушать и любить кого-нибудь, а теперь любить будет некого, потому что детки у неё родиться не успели, и она так и останется на веки вечные одна-одинёшенька…»
Когда повзрослел и стал учиться в школе, то, удивительное дело, врагов у него не было. Совсем. Никаких. Правда, друзей, таких чтобы самые-самые, тоже не было. Свет, шедший от него в мир, всегда, казалось, был одинаковой силы и обогревал всех живущих, даже пингвинов в Антарктиде и африканских масаев.
Если кто-то вдруг, случайно или по злому умыслу, и пытался его обидеть, то он смотрел на обидчика так, что уже и говорить ничего не нужно было. А потом произносил:
- Не надо так… Зачем ты? Ведь мне же больно…
И уходила злость из человека, и не смелось ему дальше обижать .
Наверное, такими и были святые, которым до сих пор поклоняется человечество.
А он и не думал об этом, а просто так жил. Жил как дышал – тихо, спокойно и благостно.
Когда муж сестры избил её, напившись пьяным на свадьбе у соседа, он пришёл в их дом и сказал распоясавшемуся родственнику:
- Нельзя так обижать человека, тем более, что человек этот – женщина. Она мне сестра, а тебе – ещё больше, жена ведь.
И миром наполнился дом. И не было больше никогда в нём скандалов, словно люди, жившие здесь, даже не ведали о том, что отношения между ними могут быть какими-то ещё, кроме тихих и радостных.
А он жил себе и жил дальше. Жил среди людей, помогал им, когда чувствовал, что помощь его нужна. Но всё время был словно бы один. Самого дорогого человека рядом с ним так и не появилось.
Те, кому доводилось получить от него помощь, вспоминали об этом с тёплой улыбкой, которая долго не гасла на лице. И всё. Потому что часто не знали даже имени его. Или знали, да забыли его, как забывается всё, что с нами происходит, хорошее и плохое, в жизни.
Одно только знали все, кого судьба хоть однажды свела с ним: рядом с этим человеком злого творить нельзя, нельзя даже сквернословить…
А потом его просто не стало. Совсем. Нигде. Словно бы и не было никогда. Что сталось с ним? Куда он исчез? Про то никто не знал и не ведал. И печаль от того, что нет его больше рядом, была тиха и… как-то даже светла…
Что же это было?.. Зачем он случился в жизни?..
А если Он – это Второе Пришествие?..
