В назначенный час, по окончании рабочего дня, я, стоя возле газетного киоска, делал вид, будто внимательно рассматриваю развешанные за стеклом обложки глянцевых журналов. На самом деле я исподтишка наблюдал за входом на завод, ожидая, когда оттуда появится Наденька.
Вот и она! Уверенная походка, на лице - гримаска равнодушия, но глаза тревожно бегают по сторонам. Наконец, заметила, однако в открытую не подходит - соблюдает правила конспирации. Я подыгрываю Наденьке - пропускаю ее вперед, еще с полминуты провожу у киоска и только потом иду следом, сохраняя значительную дистанцию. При этом чувствую себя Штирлицем, отправившимся на тайную встречу с радисткой Кэт.
Мы отошли уже довольно далеко от завода. Толпа постепенно редеет. Я вижу, как Наденька переходит дорогу и, оглянувшись на меня, сворачивает к городскому парку. Это наш обычный маршрут, когда мы направляемся к ней, и, хотя через парк путь до Наденькиного дома получается несколько длиннее, мы предпочитаем именно его, так как в это время мало шансов встретить здесь кого-нибудь из знакомых.
В аллее я нагоняю мою подругу, и она, еще раз для безопасности оглянувшись по сторонам, отваживается, наконец, взять меня под руку.
- Так ты завтра в отгуле? - Наденька смотрит на меня то ли с упреком, то ли с сожалением. - С чего это ты вдруг, а?
- Надо съездить в Серебрянск - купить кое-чего для работы. Да и к институтскому приятелю давно собирался заглянуть.
- Выходит, я завтра целый день не буду тебя видеть? - моя подруга обиженно надувает губки.
Я никак не реагирую на ее слова, и несколько минут мы идем молча.
- А чем он занимается, этот твой приятель? - первой не выдерживает Наденька.
- Он «свободный художник».
- А что это значит?
- Это значит, что он пишет картины и сам же их продает.
- И много он уже продал?
- Не очень.
Наденька на минуту задумывается.
- А ты, получается, не «свободный художник»?
- Я не художник, а халтурщик, - говорю это нарочито небрежным тоном, но внутри у меня при этом что-то неприятно сжимается. Разговор начинает действовать мне на нервы.
- Почему ты называешь себя халтурщиком? - Наденьку возмущает такое пренебрежительное отношение к моей работе.
- Да потому что то, что я сейчас делаю, не имеет никакого отношения к искусству.
- Ты говоришь о рекламе?
- А чем еще, по-твоему, я занимаюсь?
Мне вспоминается, как я сегодня пытался переделать дырокол в крокодила, и мои губы кривит саркастическая усмешка.
- Чему ты улыбаешься?
- Неважно.
Наденька смотрит на меня с подозрением: кажется, она начинает о чем-то догадываться.
- Сережа, а в свободное время ты что-нибудь пишешь? Ну, так просто, для души?
В первую секунду я даже не знаю, что ей ответить. Мне почему-то стыдно признаться в том, что я уже давно ничего не пишу для души - наверно, с тех самых пор, когда впервые стал писать по заказу.
Я отвечаю уклончиво:
- Сейчас почти не пишу.
- Почему?
- Настроения нет.
- А когда оно появится?
- Не знаю.
Мы снова несколько минут молчим.
- А почему ты тоже, как твой приятель, не стал «свободным художником»?
От бестактности Наденькиного вопроса я даже замедляю шаг. О господи! Неужели ей еще это нужно объяснять? Неужели она сама не понимает, что «свободный художник», как правило, постоянно неустроен и заработок имеет лишь от случая к случаю, что рисовать рекламу, в конце концов, гораздо легче и выгодней?
Всего этого я, конечно, не говорю Наденьке. Я отделываюсь шуткой:
- Ты спрашиваешь, почему? Но тогда я не поступил бы к вам на завод и мы бы никогда не встретились.
Мою шутку она неожиданно воспринимает на полном серьезе:
- Так ты, правда, считаешь, что это судьба?
Я пожимаю плечами и мычу в ответ что-то невразумительное. К счастью, в эту минуту мы как раз подходим к Наденькиному дому, и моя подруга все свое внимание переключает на соседок, сидящих на скамейке перед ее подъездом.
- Не хочу, чтобы они видели нас вместе, - говорит она после некоторого колебания. - Я пойду вперед, а ты зайдешь чуть позже. Ладно?
Я киваю с пониманием: игра в конспирацию продолжается.
Надев на лицо знакомую мне гримаску равнодушия, Наденька быстро пересекает двор и, холодно поздоровавшись с бабулями, подозрительно примолкшими при ее появлении, скрывается в подъезде, провожаемая их любопытными взглядами.
Я вновь остаюсь один и, прислонившись к стене, от нечего делать разглядываю спешащих мимо меня прохожих, изредка посматривая в сторону дома, где только что скрылась моя спутница.
Неожиданно вспоминаю, что за разговором мы совершенно забыли про вино. Ближайший гастроном всего в квартале отсюда. Бегом направляюсь туда и после некоторого раздумья покупаю в винном отделе бутылку полусладкого под многозначительным названием «Коварство и любовь». Возвращаюсь тоже бегом: отведенный мне лимит времени давно истек.
Бабули - на прежних позициях у подъезда. Провожают меня оценивающими взглядами.
- Надькин хахаль пошел, - уже в дверях догоняет меня их ехидный шепот. Выходит, наша конспирация не удалась: Штирлиц и радистка Кэт уже давно под наблюдением вражеской разведки. Ничего страшного, конечно, а все ж таки досадно.
Поднимаюсь на третий этаж, привычно толкаю незапертую дверь Наденькиной квартиры. Моя подруга уже хлопочет на кухне. До меня долетают звон посуды и шум льющейся из крана воды.
- Это ты, Сережа? Почему так долго?.. Проходи, я сейчас.
В зале я сразу плюхаюсь на диван, равнодушным взглядом окидываю знакомую обстановку. Здесь все по-прежнему. Персикового цвета обои, декоративные тарелочки на стенах. В углу над комодом фотографический портрет Наденьки, когда она была еще в детсадовском возрасте - на нем моя подруга совершенно неотличима от куклы. Рядом маленькая полочка с книгами - это в основном учебники, оставшиеся с институтской поры, а также несколько романов «для дамского чтения» - «Унесенные ветром», «Поющие в терновнике» и иже с ними. Прямо напротив дивана - небольшой сервант, где среди красиво расставленных дорогих сервизов примостился симпатичный плюшевый щенок, почему-то голубого цвета.
- Если хочешь, заведи музыку.
Что ж, можно и музыку. Обнаружив рядом с собой пульт, включаю вначале телевизор. На одном из музыкальных каналов плановая профилактика, на другом показывают какой-то тупой молодежный сериал с идиотским смехом за кадром в самых неподходящих местах. Перехожу к магнитоле. Радио почему-то не работает, в дисководе ни одного диска. Щелкаю наугад кнопкой магнитофона, и он выдает мне что-то бравурно-фривольное, кажется, из репертуара группы «Виа гра». Но с таким же успехом это могут быть какие-нибудь, там, «Краски» или «Блестящие» - принципиальной разницы между ними не вижу.
В комнату, наконец, вплывает Наденька. Она уже успела переодеться в просторный цветастый халат, который мне никак не хочется назвать домашним - слишком уж нарядно он выглядит. Последнее время моя подруга дома предпочитает появляться передо мной только в нем, желая, видимо, подчеркнуть этим, что относится ко мне почти как к родному (подозреваю, что в этом же самом халате она щеголяла когда-то и перед своим мужем).
- Я обнаружила в холодильнике большую пачку пельменей. Они сытные и возиться долго не надо. Ты любишь пельмени?
- Обожаю!
- Вот и прекрасно!.. Ой, а про вино-то мы забыли!
- Кто забыл, а кто и нет. Возьми там в сумке, в коридоре.
Моя подруга изображает радость - впрочем, не вполне натурально. Я вдруг с опозданием понимаю, что нарушил заранее спланированный сценарий: наверняка вино Наденька купила заранее.
Так и есть - через минуту она кричит из кухни с хорошо разыгранным удивлением:
- Ну надо же! Сейчас открываю холодильник, а у меня там на нижней полке бутылка «Рислинга»! Наверно, еще с прошлого раза осталась.
- Что ж, думаю, лишняя бутылка нам не помешает.
- Я тоже так думаю… Ага, пельмени уже готовы. Сережа, пожалуйста, отодвинь стол от окна. Ужинать будем в зале. Хочу, чтобы все было как тогда.
- Тебе помочь?
- Нет-нет, я сама.
Подпевая льющейся из магнитофона мелодии, Наденька накрывает на стол, перепархивая из кухни в комнату и обратно так стремительно, что полы ее распахнутого халата стелются следом как флаг. Она явно в хорошем настроении и всячески старается подчеркнуть это. Я благодушно наблюдаю за ней с дивана, вернее, любуюсь ее стройными ножками в черных колготках, грациозно мелькающими туда-сюда. Я так увлечен этим занятием, что даже не сразу слышу, как Наденька приглашает меня к столу.
Мы усаживаемся друг против друга над дымящейся чашкой с пельменями, и моя подруга весело объявляет, что есть мы будем из этой самой чашки: так гораздо интересней, к тому же и посуды меньше мыть. Я откупориваю бутылку Наденькиного вина (решили начать с «Рислинга», так как полусладкое еще не достаточно охладилось) и торжественно разливаю по бокалам кисловатый желто-зеленый напиток.
- А за что мы выпьем? - Наденька смотрит на меня выжидательно. Она, видимо, хочет услышать какой-то особый задушевный тост. Но у меня нет настроения оригинальничать.
- Давай за нас.
- Ну, давай, - моя подруга несколько разочарована, хотя старается не подавать виду.
Опорожнив свой бокал, я с жадностью набрасываюсь на пельмени. Наденька, однако, не проявляет в этом деле особого энтузиазма. По лицу моей подруги видно, что ее тянет на сентиментальность.
- Сережа, а ты помнишь тот вечер?
Ну вот, пожалуйста! Я лишь утвердительно киваю в ответ, еще ниже склоняясь над чашкой.
- Скажи, ты… ни о чем не жалеешь?
- Да что ты, Наденька! Скорей наоборот.
Взгляд моей подруги заметно теплеет. Она вдруг вспоминает о своих обязанностях хозяйки.
- Тебе нравятся пельмени?
- Ну еще бы!
- А как тебе мой салат?
- Выше всяких похвал!
- Ты, наверно, шутишь?
- Нисколько.
Наденькина болтовня действует на меня умиротворяюще. Я уже готов пожалеть о моих недавних опасениях. Но не тут-то было!
- Сережа, знаешь, о чем я сейчас мечтаю?
- О чем?
- Чтобы этот наш вечер никогда не кончался, чтобы мы всегда были вместе.
Внимание! Начинается. Теперь держи ухо востро.
- А ты? Ты хотел бы этого?
- Что ты имеешь в виду? - я делаю вид, что не понял намека.
- Неужели ты ни о чем не догадываешься? - Наденькины губы
