***
Фима с 7 лет учился пению. Сначала в музыкалке, а потом еще и в церковном хоре. Обычные уроки в общеобразовательной школе давались ему достаточно легко, хотя он часто ленился. Перед учителями он умел виртуозно выкручиваться и хитрить, за что его прозвали актёром.
Пением он занимался по решению родителей, поскольку обладал прекрасным чистым альтом. Но к 5-му классу в музыкалке ему стало скучно, и бабушка отвела его в студию при церковном хоре. Там ему очень понравилось, ведь там его учили не просто петь, а учили быть настоящим церковным певчим. Начинал он с одноголосья, потом освоил несложные песнопения в группе еще с двумя мальчиками. Их целью являлось пение на настоящем богослужении или даже на клиросе, где поют не по нотам, а по церковнославянским текстам. Это было предметом гордости среди певчих. Хотя лишь через два года Фиму и двоих мальчиков с ним допустили первый раз спеть не простым антифоном для взрослого хора, а целиком литургию на два голоса с элементами трехголосья.
Фима обладал высоким альтом и пел партии наравне с девчонками. Особенно удачным все считали его дуэт с одной девочкой. Его высокий альт почти сливался с ее серебристым меццо-сопрано, их голоса вибрировали и звучали как одно целое, что производило неизгладимое впечатление. Не последнюю роль в этом играл также внешний вид обоих исполнителей – юных и не испорченных людским вниманием и похвалами. В церкви не принято было хвалить или порицать певчих, особенно детей.
Два других мальчика также пели альтами, но несколько ниже по тональности. Преподаватель в студии часто им говорил, что хороший альт – это голос унисекс, поскольку при необходимости может быть и приличным сопрано и даже почти тенором. Ведь у альтов громадный диапазон, спеть они могут практически всё. У Фимы дольше всех из мальчишек голос не ломался, почти до 13 лет, а потом плавно, практически без проблем перешел в юношеский тенор.
Помимо пения и уроков в обычной школе, родители Фимы оплачивали ему занятия в школе актерского мастерства. Ещё Фима хотел заниматься спортом, но родители боялись, что он будет слишком перегружен, поэтому разрешали ему только бегать по утрам.
После школы Фима планировал поступать в СПбГУ на факультет Искусств по специализации "Артист драмтеатра и кино".
В последние два года перед школьным выпускным занятия в студии ему пришлось закончить, но по выходным он продолжал петь – иногда на клиросе, иногда за богослужением. И только когда он поступил в СПбГУ, ему пришлось совсем оставить церковное пение. У Фимы началась бурная студенческая жизнь. Вот где он столкнулся с тем, что называют амбициями. Его однокурсники сплошь и рядом рвались доказывать преподавателям свою уникальность. Фима, в отличие от многих, еще во время учебы в школе актерского мастерства прекрасно понял сущность работы актера и отлично владел необходимыми приемами. Он очень обстоятельно изучал систему Станиславского и скрупулезно овладевал всеми ее приемами. Однако полученные знания и навыки со временем стали казаться ему все-таки слишком искусственными и оторванными от реальной жизни. Ведь в его голове актерство имело особое значение, он представлял его не просто творчеством, а одной из сфер жизни и взаимодействия с людьми. Весь мир театр, а люди в нём актеры – он боготворил Шекспира.
Преподаватели универа хвалили его познания и технику, признавали его талант, товарищи завидовали, но сам он весь упор делал лишь на академические предметы, такие как история, литература, психология. Собственно сценическое актерство практически перестало его интересовать. За это многие считали его надменным. Именно поэтому друзей в группе он не завел, кроме только одного. Правда, Пашка сам выбрал Фиму. Всегда садился рядом, бросал пару-тройку концептуальных фраз и этим затягивал Фиму в разговор. Они сошлись, потому что имели схожий взгляд именно на актерство, как на социальное явление и психологический феномен – подсознательное желание человека украсить свою жизнь романтическими моментами и проявлением своих истинных чувств. В остальных вопросах Фима с Пашкой спорили чуть не до рукоприкладства, но потом благополучно пили пиво или что-нибудь покрепче где-нибудь в баре.
Пашка также увлекался в основном психологией, но в отличие от Фимы не отказывал себе в удовольствиях близкого общения с другими студентами и особенно студентками. И поначалу крайне удивлялся тому, что Фима в общаге, где они теперь жили в одном квартирном блоке, вел почти аскетичный образ жизни. Комната его являла собой образец монашеской сдержанности. И это при том, что родители обеспечивали его всем, у него даже имелась своя новенькая мазда. Он давал приличные суммы в долг одногруппникам направо и налево и часто забывал о том, кому и сколько. Так что Пашка вел долговые записи за него, быстро поняв, что друг его слишком уж альтруистичен и беспечен.
-Лучше истратим эти деньги на отдых и развлечения, почему ты должен дарить их кому-то, – говорил Пашка, – Тем более что эти деньги заработали твои родители, и они не упали тебе с неба. Когда-нибудь ты начнешь ценить монеты, когда сам хоть что-то заработаешь.
Из всего Пашкиного трёпа эта мысль засела в нем прочно. Родители мечтали о том, чтобы он стал известным актером, и готовы были на все ради этого. Они даже приглядели ему пару-тройку актерских агентов, хотя он учился только на втором курсе и пока не помышлял об актерской карьере. Единственное, что он делал ежедневно, так это пел, надев наушники. Пашка был не против, наоборот, он обожал слушать пение Фимы. Предпочитал что-то из современных композиций, но и церковное пение также одобрял. Особенно григорианское. Говорил, что оно успокаивает его и настраивает на философский лад. Это иногда требовалось ему после разборок с очередной подружкой, которых он менял слишком часто.
Фима тоже не был евнухом. Иногда он встречался с какой-нибудь из девушек. Выбирал из тех, что поглядывали на него с интересом. На его вкус все они выглядели более или менее симпатичными. До разборок, как у Паши, у него не доходило, он просто переставал общаться с очередной пассией, поскольку после первого же секса терял к ней всяческий интерес. И даже не мог это ничем объяснить. Пашка считал, что у Фимы слишком высокие подсознательные требования, но понимал и уважал. Сам он не слишком задирал планку, поскольку секс требовался ему намного чаще, чем Фиме.
Фима не отказывался от развлечений и ночных клубов, куда таскал его Пашка. Все потому, что Фима очень любил наблюдать за людьми, находящимися в неформальной обстановке. Пашка прекрасно это знал, правда, сам наблюдал за ними в процессе угара, выпив прилично и облапав за вечер пару-тройку девиц. Все они как мухи на мёд слетались и кружили рядом с Фимой и Пашкой, которые обычно сидели за столиком где-нибудь в укромном местечке.
-Смотри, смотри, – посмеивался Пашка, – Выбирай любую, ничего так цыпочки есть.
Фима редко выделял кого-то из девушек, но однажды вдруг разволновался, даже стакан задел и опрокинул. Пашка чрезвычайно удивился и постарался определить, на кого же так прореагировал его слишком сдержанный друг.
-Ты чего? Знакомая? – спросил он Фиму, но тот отшутился:
-Да нет, просто показалось. Мы когда-то пели дуэтом с одной. Но мне тогда еще и 13 лет не исполнилось. Так что наверняка ошибся.
-Так просто спроси. Ты имя ее знаешь?
-Да, кажется Соня.
-Бог мой, даже имя какое-то почти церковное. Ладно, где она, покажи. Я сам ее спрошу, если ты не можешь или стесняешься.
-Я не стесняюсь, – сказал Фима,– Но не думаю, что она может быть мне интересна. Ведь тогда, в детстве, мы просто пели, но почти не общались. Родители ее сразу после студийных занятий увозили. Да и вольности даже детям в церкви не позволялись.
-Вольности? Вы что, поэтому не разговаривали? Ёлы, и это в 21 веке.
-Разговаривали, но только по партитуре и уточняли детали консонанса – кто и где вступает в дуэт.
-Вспомнить бы еще, что это такое.
-Консонанс? Ну, это… слитное, согласованное звучание.
Пашка, недолго думая, исчез, и через какое-то время вернулся, запыхавшийся и какой-то обескураженный:
-Слушай, ее точно Соня зовут. Но когда она услышала про тебя, перепугалась и тут же стала к выходу пробираться. Я еле догнал ее, так она вырвалась и в такси запрыгнула. Что за странная особа?
-Убежала? – удивился Фима, но тут же отвлекся, продолжив разговор с подсевшим к ним знакомым старшекурсником. После этого Пашка уселся и стал цедить через трубочку коктейль. Вид у него был недовольный, словно обломилось какое-то выгодное или интересное дельце. Когда старшекурсник ушел со своей спутницей, Фима все-таки спросил Пашку:
-А что конкретно ты сказал ей?
-Спросил, знаком ли ей Ефим Старовойтов и не хочет ли она увидеть его и пообщаться.
-Странно, – сказал Фима задумчиво, – Что могло ее напугать? Мы ведь почти не общались с ней. Хотя часто виделись на занятиях в студии.
-Я понял! – воскликнул Пашка, – Она была в тебя влюблена, 13 лет, первая детская любовь и все такое… А сейчас ей стало неловко от этого, она ведь думает, что ты наверняка все замечал и просто смеялся над ней втихаря.
-Смеялся? Она была такой трогательной и нежной девочкой. Краснела на каждом шагу.
-Вот! Точно, она была в тебя влюблена по самые уши.
Пашка еще выпил, пока Фиму увела танцевать какая-то девушка. Но у Пашки все не шла из головы эта Соня. Однако не потому, что она испугалась. Чем-то она задела его за живое. Это не походило на интерес, который вызывали в нем раскованные флиртующие цыпочки. Тут крылось что-то другое, ему даже стало как-то не по себе. Когда Фима, с трудом отделавшись от девицы-липучки, вернулся, Пашка поведал ему о своих ощущениях. Фима сказал ему на это:
-Я помню, у меня рядом с ней каждый раз появлялось чувство, будто я льдинку проглотил. Так холодило в животе и в груди.
-Не похожа она на Снежную королеву. Такая испуганная. Я ужас как не люблю всяких таких волнений – ну, типа переживаний за брошенных щенков или котят, за воробьев, выпавших из гнезда и т.п. Всяких нищих, несчастных бабушек, инвалидов – за три версты обхожу, не могу я всех жалеть. Меня вот никто никогда не пожалеет.
Через три недели после того случая у Фимы с Пашкой начались каникулы. Не коротыши какие-то, а настоящие, летние.
-Урра! Давай на море укатим, Фима! Свобода, рок-н-ролл, бухло, девочки! – веселился Пашка, пиная вокруг Фимы пустую пластиковую бутылку, когда они шли из универа после завершающего учебный год наставления декана.
-Нет, Паша, у меня другие планы,– сказал Фима. Пашка опешил:
-Какие еще планы могут быть летом, кроме отдыха?
-Останусь в Питере, хочу поработать.
-Ты это серьезно? – изумился Пашка.
-Да, серьезно. Трудником хочу пойти на два месяца в церковь. Я там в студии учился церковному пению.
-Трудником? Это еще что за должность такая? Да ты ж вроде не верующий и даже не крещенный.
-Как оказалось, крещеный. Когда родители на отдыхе за границей были, бабушка тайком меня крестила. В эту же церковь и петь в хоре привела. А трудник – это работник при церкви или монастыре, который работает бескорыстно, без оплаты, во славу Божию.
-Волонтер?
-Ну, что-то подобное.
Очень трогательно написано.