отвечает. Он молча касается ладонью её щеки и Персефона замирает. Ужас сковывает её лишь на мгновение, а затем проходит. Аид усмехается, отнимая ледяную руку от её горячей щеки, с удивлением смотрит на пальцы – слёзы…её слёзы.
Персефона больше не просит, а Аид больше не спрашивает. Круто повернувшись, он уходит прочь от неё, оставляя её в заточении, и сам оставаясь в незримом плену своего поступка.
***
–Ты вернёшь её! – голос Зевса уже здесь. он долго успокаивал Деметру, пытался уговорить её, но она обезумела, и, потеряв любимую дочь, забыла свои обязанности. – Поля гибнут! Фрукты и овощи не растут. Люди голодают! Ты вернёшь ей Персефону!
Аид согласен. Он вернёт Персефону. Но не потому что так хочет Зевс, и не потому что Деметра забыла свои обязанности и теперь людские души пополняют царство Аида, сражённые голодом, а потому что Персефона не хочет здесь быть. он может её неволить, наплевав на всех – даже Зевс сюда не сойдёт, а предпочтёт скорее, решать проблему на полях, но он вернёт её.
И единственное, что радует его – это то, что Зевс теперь вынужден унижаться. Зевс не хочет работать и возвращать полям и лугам цветущий вид, хотя, конечно, может. Но нет, не будет… он предпочтёт унижаться перед братом, которого ненавидит и опасается.
–В конце концов, как ты посмел? – злится Зевс, но злость его показная. Никогда Зевс не проявит гнева открыто к Аиду.
–Кто бы говорил! – отвечает Аид холодно. – Не ты ли, Зевс…
–Ладно-ладно! – голос Зевса, обрушившийся с высот, сразу же теряет даже нотки злости и тут же делается примиряющим, – пусти Персефону, пусти и проси чего хочешь.
Чего хочешь? Он её и хочет. Хочет, чтобы она осталась. По своей воле осталась. Была здесь, была с ним.
–Я подумаю, – отвечает Аид и поводит рукою в воздухе, обрывая голос Зевса. Посейдон не посмеет, а Аид легко. Зевс ему не владыка.
–Вы её…отпустите? – Нибериус слышал всё, и его вопрос – это вопрос, полный изумления. Неужели и Аид?..
–Она вольна, – коротко отвечает Аид. Он может не отвечать слугам, но Нибериус – его правая рука. – Она не хочет здесь быть. Я не чудовище.
–А я чудовище! – Нибериус встряхивает головой, а затем достаёт из кармана своего плаща плод – гранат, режет его пополам, подаёт половинку Аиду. – Я чудовище…
Аид знает силу этих гранатовых зёрен. Пожалуй, это единственное гранатовое дерево, которое растёт в подземном царстве. Коварное растение. Когда-то сам Дионис, по пьяному делу забредши сюда, пролил здесь кровь. Его потом Аид выгнал и гнал ещё долго трёхголовыми псами наверх, но кровь впиталась, и явила чудо. Аид знает ему цену. Съешь три зерна – и ушедший с горем, обретает мир; съешь семь зёрен – выйдешь на время, но вскоре захочешь вернуться, истосковавшись в мире живых; съешь одиннадцать зёрен – и ты уже мёртв и надёжно навек упокоен; тринадцать – и тень твоя тебе не принадлежит.
Аид не трогает это дерево и не позволяет другим. Слишком опасная сила. Нибериус, видимо, думал об этом, и всё же не побоялся.
–Она будет вашей! – убеждает он. – Позвольте мне, владыка. Позвольте, я заставлю, она…
–Нет! –у Аида в руках ключ к Персефоне. Но он не хочет пользоваться им. – Убирайся…
Это совсем другой тон. Нибериус вздрагивает и исчезает. Это уже обращённый к нему гнев. Не за гранат, конечно. А за соблазн.
Аид ещё мгновение смотрит на половинку граната, и усмешка вдруг касается его губ. Ему становится легко-легко.
Пусть идёт Персефона! Пусть идёт. Он её не неволит. И подлости делать не станет. И средств ему не надо. Что он, в самом деле? Зевс, что ль? Обойдётся. Красивых дев в мире много.
***
–Ты свободна, – сообщает Аид мягко.
Они стоят у берега – здесь уже ждёт Харон. Он переплавит в ладье Персефону назад, к миру живых, и пойдёт Персефона туда, куда ей хочется. А он останется здесь.
Персефона не верит. Когда Аид вошёл к ней и сделал знак следовать за собой, она покорилась, готовая уже ко всему, а в первую очередь к тому, что Аид устал ждать. Но нет. берег, Харон и его странные слова.
–Иди, – предлагает Аид. Он поигрывает половинкой граната. Почему-то оставил в руках, когда решился идти к Персефоне, а теперь уж и не бросишь где попало – чья-нибудь душа подберет, да от небольшого ума и съест. А там Аиду последствия разгребать. Нет, лучше в руках.
Персефона смотрит на него. Не верит. Не хочет верить?..
Аид замечает в её движениях странную скованность. Но он заставляет себя забыть о том, что заметил. Не надо себя дразнить. Не надо этих надежд.
–Иди, – повторяет Аид, – к матери. К солнцу, к кому хочешь.
Голос его усталый. Персефона не шевелится. Она смотрит на него, но будто в первый раз видит. Ей хочется что-то сделать, что-то сказать? Она не находит слов. Её взгляд замечает гранатовый плод.
–Можно? – вдруг улыбается она. На земле она любила гранаты. Деметра вывела для неё самый сладкий сорт. Одно древо на земле…
Аид теряется. Сказать ей? Не сказать? Потерять? Не знает – что за странный и неожиданный поступок?
Но рука действует быстрее разума и совести. Она уже протягивает половинку Персефоне. Одно, другое, третье…
Аид считает как зачарованный.
На седьмом она вдруг закашливается, заливается краской. Возвращает надкусанный плод Аиду:
–Я... извините. Я не хотела быть грубой.
И напуганной белой тенью в лодку. Домой. Домой на недолгий срок. Аид смотрит на удаляющуюся ладью с тонкой фигуркой Персефоны и не знает – смеяться ему или плакать?
***
На земле тошно. Зевс кивает:
–Сдержал слово! – и на этом все приветствия кончены. Зато мама радуется, прижимает дочь, расцветает и ликом, и сердцем. И вместе с ней расцветают луга и сады.
–Подлец…каков мерзавец! – шепчет Деметра, вглядываясь в бледность дочери. – Как он мог! Доберусь я…
–Он меня не обидел, – деревянным голосом отзывается Персефона. В её сознании всплывает усталый взгляд Аида.
–Ну я ему…– Деметра шумит, шумит с нею и природа. Кто-то приходит к ней из родственников и близких поздравить с возвращением дочери, чьи-то руки обнимают и саму Персефону, а она вспоминает угодливую тишину и мягкий шелест подземного мира. Как же там было спокойно!
–Ну? – задыхается Афродита. Сплетни? Без неё? – Ну что? как оно?
Персефона пожимает плечами: вопрос ей непонятен. Да и говорить с шумной и весёлой Афродитой она не хочет. Она несерьёзная. Она какая-то…ограниченная?
Персефона пугается своей строгости суждения о ней, но все больше понимает правоту этой строгости. Афродита легкомысленна.
–Ну как было? говорят, он женой тебя хотел сделать? – Афродита посмеивается. Хотя в глазах её и читается обида. Она ведь краше, лучше, ярче.
–Хотел.
–Уговаривал? – это уже Афина. – Его царство – это полнейший мрак. Он должен обещать тебе не меньше, чем… я даже не знаю что!
–Не мрак! И не уговаривал! – Персефоне почему-то обидно. Она вспоминает Мелину, вспоминает короткое прощание с Аидом.
А вокруг шум. А вокруг какие-то разговоры, чьи-то объятия, чьи-то насмешки. Персефоне не верят. Она сама себе не верит, и только прикрывает глаза от усталости – как же здесь ярко! Нет, не может она выдерживать здесь всю жизнь. Здесь слишком…
Живо? Буйно? Нет, просто всего слишком.
–Дочь, что с тобой? – налетает Деметра, она тут как тут. Ещё бы! После такого-то!
–Не знаю, – лжёт Персефона, – не знаю.
***
–Владыка несчастен? – Нибериус здесь, рядом.
Аид кивает. Его разрывает от противоречия: то ли обратить Нибериуса в ничто, то ли наградить его. Он знает – Персефона вернётся, но ценой обмана.
–Владыка зря несчастен, – возражает Нибериус, – госпожа Персефона узнавала кое-что от Мелины.
Аид поднимает голову. Вот теперь он удивлён.
–А как иначе госпожа могла бы ещё раз увидеться с матерью? – удивляется Нибериус. – Госпожа не знала как поступить. Она расспрашивала Мелину, Мелина доложила мне, я нашёл выход…
–А страдаю за всех вас я, – Аид не знает как ему реагировать. Теперь он понимает, что несмотря на всё прожитое – есть и то, что ему неподвластно. Персефона не знала – отпустит он её или нет, она хотела ещё раз увидеть мать, и готова была остаться. Ей была предложена цена. Иди, но ты вернёшься. И она приняла её. Знала, что принимает.
***
–Я не буду её неволить, – обещает Аид, – часть года здесь, часть года там.
Ему противно было бы договариваться с Зевсом, но Деметра истерит третью неделю, поняв, что произошло с её дочерью. Сначала даже была готова убить Аида (Аид бы на это посмотрел), но Зевс не пустил.
Аид же знает – он способен на большее, но Персефона не из-за него приняла гранатовые зёрна, а из-за того, чтобы увидеть мать. Она вернётся, но всё той же пленницей.
–Мерзавец! – прорывается голос Деметры, но слабеет, разбивается.
Аид не спорит. Он не собирается открывать никому, что Персефона сама это сделала. Зачем? Пусть думают, что он её заставил – ему от этого не жарче, а Персефоне, наверное, важно, раз она сама не сказала.
–Ну… хорошо, – голос Зевса тает. Всё. Сказал что хотел. Убедился, что Персефоне ничего не грозит и исчез. Слово Аид держит – Зевс это знает. Да и вообще – по мнению Зевса – всё очень удачно сложилось. Деметра вернется к своим обязанностям, Аид получил своё, а Персефона…ну надо было и ей выйти замуж. А так – удачный даже брак! Дочь Зевса – владычица подземного мира.
Аид поворачивает голову на лёгкую поступь шагов позади себя.
–Зря ты так, – голос его усталый, – зря, Персефона. Я тебя честно отпускал, а ты сговорилась с моими слугами. Они не о тебе заботились, а обо мне. Они не поняли, что если было бы надо, я бы и сам сделал что угодно. Но нет…всему есть цена. Я не чудовище, Персефона. А вот ты себя обрекла.
Персефона молчит долгое мгновение, а затем отвечает:
–Я не считаю это обречением.
Она уже подумала. Крепко подумала о шуме живых и о покое мёртвых. О себе и о нём подумала. И теперь смирилась.
–Не считаю, – повторяет Персефона. – И гранатовые зёрна здесь не причём. Я пока не готова ещё, но если ты дашь мне время, то…
Она осекается. Аид смеётся, но в его смехе нет холода. В нём что-то тёплое и действительно радостное. Время? У них много времени. У них три четверти вечности.
