Эту историю мне рассказал старик, с которым судьба свела меня промозглым осенним вечером в забегаловке под названием «Весёлый Глю», на берегу канала близ порта. Высокий, худощавый, в заношенном сюртуке неопределённого цвета он подошёл, когда я уже поужинал и сидел, наблюдая за сбегающими по стеклу каплями, потягивая глинтвейн.
- Разрешите? - вежливо произнёс мужчина простуженным, чуть надтреснутым голосом.
Я утвердительно кивнул, и незнакомец поставил на стол бокал, присаживаясь напротив. Посетителей в заведении было не много, но из всех, кто одиноко сидел за столиками, он почему-то выбрал именно меня. Его лицо и руки прочерчивала сеть глубоких морщин, а весь облик хранил отпечаток большой скорби.
- Погодка сегодня... – поёживаясь, начал он, делая глоток горячего грога, - Вы приезжий?
- Да.
- Это заметно: не похоже, чтобы вы куда-нибудь торопились.
Я улыбнулся. Торопиться мне, действительно, было некуда. Комната в гостинице, выходящая окнами во двор-колодец, порядком поднадоела за несколько дней, проведённых в этом городе. Все свои дела я закончил, а до отправления теплохода оставалось достаточно времени.
Его серые, выцветшие глаза внимательно изучали моё лицо.
- Часто здесь бываете? - поинтересовался я скорее из вежливости, чувствуя, что старику хочется поговорить.
- Не очень. Знаете ли, я одинок, поэтому иногда, приятно пообщаться с незнакомым человеком.
Я понимающе чуть склонил голову, давая понять, что готов слушать. Он молчал. Его взгляд перебрался за окно, и стал напряжённым, словно старался разглядеть кого-то в туманном сумраке, подсвеченном редкими фонарями. Я не торопил, и тогда, помедлив, он задумчиво начал:
- Такая же погода стояла в тот день, когда я впервые увидел Элизу, – её имя он почти пропел, растягивая звуки, – Давно это было... Я приехал к её отцу по поручению компании, в которой работал. Добираться через сырую мглу в другой конец города - занятие малоприятное, и я изрядно продрог. По счастью, Сэр Вильям оказался гостеприимным хозяином и любезно предложил обсудить дела за чашкой чая у камина. Несмотря на немолодой возраст и довольно тучную комплекцию, при небольшом росте, он создавал впечатление человека энергичного и проницательного.
Мы сидели уже около часа, когда в комнату вошла Она. Ни до, ни после этого я не встречал более совершенной красоты! Элиза была похожа на фарфоровую статуэтку: элегантная, хрупкая, с утончёнными чертами лица и удивительно белой кожей, но при этом с чёрными вьющимися волосами и сияющими глазами, цвета переспелой вишни. Я поднялся с места, а хозяин, увлечённо изучавший документы, даже не заметил её появления. Тогда девушка тихо подошла к отцу, и, обняв его за плечи, поцеловала в щёку. Расплывшись в самой счастливой улыбке, сэр Вильям представил нас, а она подала мне руку. Ах, какая это была рука! Тонкое запястье, небольшие изящные пальчики, словно вырезанные из слоновой кости, и нежная, атласная кожа с лёгким ароматом лаванды и жасмина... - он снова замолчал, уставившись на золотисто-коричневое содержимое своего бокала.
С минуту мы сидели молча. Морось перешла в дождь, и теперь капли гулко ударялись о подоконник, разлетались на мелкие брызги, отражавшие свет, создавая причудливый узор внизу окна. Словно опомнившись, старик сделал ещё пару глотков и продолжил:
- Сэра Вильяма заинтересовало предложение, и я занялся подготовкой документов для сделки, суть которой заключалась в доставке продукции его фабрики в колонии Африки, Австралии и Новой Зеландии. Для более детального изучения вопроса и внесения поправок, он подключил к делу своего помощника - мистера Конорса. Худощавый, высокий, с заострёнными, резкими чертами лица и крючковатым носом, он напоминал хищную птицу, от цепкого взгляда которой не ускользнёт ни одна деталь.
Это было счастливое время! Я привозил бумаги, компаньоны уединялись в кабинете, а чтобы моё ожидание было менее томительным, Элиза занимала меня беседами в библиотеке.
Впоследствии я много раз пытался вспомнить, о чём именно мы тогда говорили, но память услужливо рисовала только отдельные картины прошлого. Я и сейчас, прикрыв глаза, вижу, как она сидит напротив в кресле, держит перед собой тремя пальчиками тонкую фарфоровую чашку с чаем, а изящно изогнутый мизинец слегка выдвинут вперёд. Или мне грезится её силуэт, в мягком свете канделябров: она стоит вполоборота у тёмного окна с томиком в руках, цитируя мне какой-то отрывок. При этом лицо у неё взволнованное и одухотворённое. Но, ни звука, ни словечка из тех первых разговоров, моя память не сохранила. Наверное, тогда мне было совсем неважно, о чём мы говорили. Само её присутствие окрыляло и придавало смысл всему моему существованию. Я замечал, как вспыхивали её глаза под вздрагивающими бархатными ресницами, и нежный румянец проступал на щеках, когда мой взгляд задерживался на ней чуть дольше обычного; я слышал, как изменялся тембр её голоса, переходя на более мягкие, приглушённые нотки, стоило мисс Томпсон, жене управляющего, оставить нас наедине. Взаимная симпатия, возникшая при первой встрече, незаметно перерастала в любовь, не сулившую ничего хорошего.
Мысли об Элизе теперь не покидали меня ни на минуту, мешая сосредоточиться на договоре. Работа шла вяло. Да и что скрывать, мне хотелось, чтобы эти документы оставались неподписанными как можно дольше! Щепетильность мистера Конорса была мне на руку. Но начальство поторапливало. Сэру Вильяму тоже не терпелось оформить всё быстрее, так как дела со сбытом у него шли неважно, а сделка сулила хорошую прибыль обеим сторонам.
В день окончательного подписания договора, мучимый страхом, что больше не увижу Элизу, я пошёл на отчаянный шаг: передал ей тайком записку, в которой умолял о свидании в ближайший выходной. Сделав это, моя тревога не только не стала меньше, а наоборот – усилилась! Какими бесконечными теперь казались дни! Создавалось впечатление, что маленькая стрелка на часах в моём рабочем кабинете приморожена к циферблату: настолько велико было её холодное равнодушие. Иногда мне чудилось, что стекло над ней покрывается морозным узором и готово с треском расколоться, как тонкий осенний лёд, от нервных скачков большой стрелки, что с неимоверными усилиями и стоном перепрыгивала на новое деление. А ночи? Какими ужасными стали ночи! Вместо отдохновения и прекрасных грёз, они приносили сомнения, сводя меня с ума предчувствиями, домыслами и переживаниями… Я осунулся, стал рассеян, под глазами появились тёмные круги, и совершенно пропал аппетит. Приятели по работе подтрунивали надо мной, но мне это было безразлично.
Наконец наступило долгожданное воскресенье. Не в состоянии оставаться дома, я отправился к месту свидания задолго до назначенного времени, благо погода располагала к прогулке. Стоял тихий осенний день. Ласковое солнце пробивалось через поредевшую перепелесую листву. Удивительно чистый и прозрачный воздух наполнял непередаваемый аромат влажных, прелых листьев, к которому попеременно примешивались запахи кофе, сдобы, карамели, исходящие из лавочек по обе стороны улицы. То там, то здесь с деревьев осыпался золотой дождь, оставляя на тротуаре мелкие «монеты», или наоборот, большой лист, сорвавшись с ветки, плавно кружась, опускался прямо под ноги. Созерцание гармонии в природе успокаивало и придавало уверенности.
Так, через пару часов я добрался до парка. Даже теперь, спустя сколько лет, я прекрасно помню, как изящно выглядела Элиза в лёгком пальто, цвета шаму`а1, и небольшой кокетливой шляпке в тон ему. Она шла по центральной аллее в сопровождении мисс Томпсон, и наша встреча, со стороны могла выглядеть совершенно случайной, если бы не пылкие взгляды, которыми мы обменялись. Испросив разрешения составить компанию, я пошёл рядом. От счастья кружилась голова. Мы разговаривали ни о чём и обо всём сразу. Беседовать с ней было одно удовольствие: в её чудесной головке удивительным образом сочетались незаурядность ума и глубина познаний в самых различных областях. Она совершенно свободно рассуждала о поэзии Гёте и музыке Генделя, заводила спор о правдивости описаний романа Дефо и живописи Уильяма Блейка, отдавая должное его философской мистификации. Время рядом с ней пролетело незаметно. А когда к концу прогулки, под предлогом купить газету, мисс Томпсон отошла в сторону, мы без промедления договорились о новой встрече.
Мой собеседник снова замолчал. За разговором он почти допил свой грог, и теперь одним глотком полностью осушил бокал. Пустую тару, он ещё какое-то время держал в руке, глядя сквозь стекло, затем разочарованно хмыкнул, слегка поджав губы, и небрежно поставил на стол.
На улице сильно барабанил дождь. Через запотевшее окно я видел, как тяжело осел, заваливаясь набок, проезжающий мимо кэб, заехав в большую лужу и угодив колесом за обочину дороги. Уходить совсем не хотелось, к тому же мне было интересно услышать продолжение истории.
- Можно предложить вам выпить? – поинтересовался я.
Старик утвердительно кивнул. Я сделал знак бармену «повторить выпитое». Мой незваный гость заметно оживился, когда на столе появились бокалы с горячими напитками. Сделав глоток, он довольно улыбнулся, от чего морщины на лице стали более глубокими, и только взгляд оставался неизменно печально-отрешённым. Обхватив ладонями стакан, будто желая согреть руки, он продолжил свой рассказ:
- Стараясь сохранить наши встречи в тайне, мы выбирали почти безлюдные тропинки парка, прогуливаясь по которым доходили до дальних ворот, а потом сворачивали в узкий переулок, слева от площади, где находилось маленькое кафе, под названием «Карл`е». При этом мисс Томпсон, приставленная всюду сопровождать Элизу, не докучала нам своим присутствием. Питая ко мне симпатию и доверие, она, всегда держась чуть поодаль, а иногда с разрешения хозяйки, отправлялась проведать свою родственницу на противоположной стороне площади, тем самым позволяя нам побыть наедине. В кафе мы усаживались за дальний столик, пили кофе с бисквитными пирожными и разговаривали, разговаривали, разговаривали… Тогда я и узнал, что мать моей возлюбленной, после продолжительной болезни, умерла пять лет назад. Элиза, как всякий испуганный ребёнок, нуждалась в утешении, но отец не мог ей этого дать, так как был безутешен сам. Находясь в подавленном состоянии, он начал пить, запустил дела, и, если бы не вмешательство мистера Конорса, взявшего управление фабрики на себя, их ждало банкротство. Мисс Томпсон окружила Элизу заботой и любовью, словно та являлась её собственным долгожданным, но так и не рождённым ребёнком. Эта ещё не старая женщина с мягкими чертами лица и лёгким акцентом, выдающими в ней уроженку Уэльса, словно ангел-хранитель, теперь оберегала и нашу любовь.
С приходом морозов свидания стали редким. Время тянулось невыносимо долго, и тогда мы стали писать письма. Какое это счастье, что люди придумали писать письма! Сколько всего прекрасного можно сказать друг другу с помощью маленьких округлых букв, выведенных чернилами и составляющих замысловатый кружевной узор
На написание этой повести меня вдохновил рисунок Лилии Гойзман.
Я думаю - они уедут вдвоём.