МЕХАНИК ВОЛОДЯ.

                                                                                                                     Орлов Юрий

                                             МЕХАНИК  ВОЛОДЯ.


        Сорокалетний капитан-лейтенант Владимир  Скурихин, командир  электромеханической  боевой части большого десантного корабля «Крымский комсомолец», слыл личностью загадочной и оригинальной. Загадкой было само его появление на «Крымском». Во-первых, он пришёл к нам на корабль с «гражданки», а по сему был человеком совершенно неуставным. Если  какой-то самый молодой и «зачуханный» службой матросик отдавал ему воинское приветствие, то капитан-лейтенант ему по уставу отвечал. При этом товарищ Скурихин так резко «делал» ручкой, что на палубу падала его фуражка с «крабом». Механик кидался его поймать. «Краб» убегал. При этом  резвом действии, к ногам выпучившего глаза подчинённого, из  карманов Володи сыпались: спички без коробка, коробок без спичек, гайки размеров самых разнообразных, окурки сигаретные и папиросные в ассортименте, винные и пивные пробки,  презервативы в потёртых упаковках и без оных. Сверх всей этой кучи вещей занимательных, без всякого сомнения, крайне дорогих хозяину, из карманов нашего механика выпадала растаявшая карамелька.
- Вот тебе, матрос! От Родины! Служи! – ласково говорил он и совал в нагрудный карман подчинённого конфетку, старательно очищенную о свои одежды.
Матросик, привыкший в учебном отряде к абсолютно другому отношению со стороны «господ» офицеров, падал лицом в кучу мусора.
- Разве тебя, карасик, не предупредили:  механику честь отдавать не следует? – говорил новобранцу в лазарете медик.
- Не-е, - отвечала, брезгливо отворачивая нос от нашатыря, жертва полного отсутствия субординации.
- Ты репу-то не морщи, - «лечил» его медик, - Тут дело серьёзное…
- Какое, такое де…
- Рефлекс! – торжественно отрезал «товарищ-пипетка» и, не дожидаясь новых вопросов, совал    под обе ноздри недотёпы тампон, крепко политый аммиаком.
Больной впадал в состояние  угрожающего аборта.
- Понял?!– грозно спрашивал доктор, заглядывая в пустые глаза больного.
- Уг-у… Рефлекс! – отвечал ему пациент, силясь не вдыхать «лекарство».
- Так то! Молодец! Здоров! – громко кричал «эскулап».
Вот по этой причине стали называть нашего механика просто – Володя. Он не сердился.  Институтский человек. Блаженный, приблудившийся на «коробке»… «Блаженный» запросто мог выйти на построение экипажа в пузырящихся на коленях трико и домашних тапочках.
- Ваш-то… опять не снял пуанты, - улыбались связисты.
- Ещё б гармошку  прихватил, - шептались электрики.
- Да нет у него баяна, а то б вынес, - отвечали им трюмные машинисты.
- Зачем козе баян? – спрашивали мотористы.
- Орёл! Как нарядился! – распираемые гордостью за своего командира, отвечали кочегары.
    Во-вторых, этот самый механик, находясь в абсолютно  холостом состоянии, был крайне любвеобильным. При этом своём достоинстве, денег на женщин он не жалел. Постоянно возле сходни «Крымского» отирались какие-то подозрительные женские фигуры. Некоторые, признаюсь я Вам, были весьма интересны, но  попадались и исключения…
- Я сейчас, Ласточка! – кукарекал  наш «Ромео», перегнувшись через леер.
«Ласточка», весом в 5-6 пудов махала ему крылышками. От взмахов её ручек на море случалась лёгкая рябь…
- Попался к тёте в ручки, - язвили одни.
- Пустяки… Он и покрепче этой подруг-то охаживал, - спорили другие.
- Да. Вот в Сочи была у него «баржа»… Страшная, толстая и волосатая, как макака… Крепко Володю любила… Да и он её жаловал…
- Жалил он её, а не жаловал… Но сегодня  он заправится под пробки… - заключала команда.
    И команда, доложу я Вам, редко ошибалась.  Выше обозначенный механик, в дополнение к двум своим грехам, имел и третий, очень не приятный. Пил он с дамами лёгкого поведения горькую и постоянно находился «под мухой», а по этой простой причине и был прозван командой «мухаником». Иногда он, на просмотре командой кинофильма, по оставшейся с розового детства привычке, начинал интимно ковырять пальцем в носу. Все матросики, забыв про кинофильм, наблюдали за этим действием.
- Наш-то… сейчас  заснёт… - проходил радостный шепоток.
- А почему, Юра, все думают, что он будет спать? - спросил меня молодой моторист, ещё не постигший тонких  привычек героя моего рассказа.
- Рефлекс. Если начал «чистить форсунки», то обязательно уснёт, - объяснил я.
- Рехлекс. А что это такое? – спросил меня морячок, плохо учивший в школе биологию.
- Сейчас, братец, узнаешь…
     И действительно, по прошествии 2-3 минут этого крайне увлекательного занятия, он  засыпал сном младенца и, обязательно, падал со своей банки на палубу. Только Бога ради, не подумайте, что мы бы позволили нашему «муханику» сидеть на какой-то грязной ёмкости из-под краски, чернил  или консервов. На флоте все предметы, предназначенные для сидения на них, называют «банками». Чудо засыпания при манипуляции в носу свершалось с загадочным постоянством. Не скрою, я и сам пытался понять сии крендели нашего «муханика», да только зря все эти мозговые потуги… Даже Бехтерев с Павловым не смогли б разобраться в этом сложном рефлексе. Предполагаю, что и старина Фрейд, забросив  психоанализ, махнул бы, в совершенном своём душевном огорчении, на него дряхлой ручкой… Пропади, мол, товарищ механик с «Крымского», пропадом… Итак, он падал с банки.  Экипаж  ликовал! Рефлекс – штука тонкая! Где Павлов в обнимку с Бехтеревым?! Им бы только собак и дураков по своим клиникам мучить электрическими звонками да пустыми мисками. Фрейд бы о его детстве, да о первых эротических переживаниях вынюхивал! Ха-ха! Так товарищ капитан-лейтенант Зигмунду всё б и доложил! Дудки! Слабо им всем, уважаемый мой читатель, понять эту загадку природы, даже если все трое, окончив научный спор, начнут обниматься и целоваться в щетинистые мужские мордасы. Хотя я, честно говоря, на месте Павлова, целовать Фрейда в сахарные уста не стал бы ни за какие коврижки! Даже если б издатель заплатил мне гонорар за этот рассказ в газете «N»! Не стал бы целовать категорично, хоть штыком меня в спину коли! Кто он мне, родственник? Дядя? Дедушка? Да и не нужен мне гонорар совершенно. Не стал бы целовать и всё тут! Хотя, честно говоря, гонорар бы мне не помешал… Ну да ладно! Итак, все ликовали! А эти… психи с аналитиком… Не будем им мешать. Пусть себе обнимаются, а ежели пожелают, то и расцелуются… Просмотр кинофильма прерывался и четверо матросов, ругая свою тяжёлую службу и не менее тяжёлую ношу, переносили тело «механика Володи» в каюту.
- Дрянь этот фильм! – ругалось «тело».
Матросы, надо Вам сознаться, с ним не спорили.
- Сейчас, товарищ капитан-лейтенант, в коечку ошвартуемся… -  ласково говорили они.
Признаюсь как на духу: я, в своё время, тоже принимал живое участие в выносе вышеупомянутого «тела».
    Ну а на следующее утро, механику Володе, было очень стыдно. Он нервно ходил по каюте. «Клешни» его дрожали, как будто он играл сложнейшую партию на виолончели.
- Стыдно мне, Орлов, - плакался, военмор, мучимый тяжёлым похмельем.
- Не следовало Вам, Володя, в носу ковыряться.
- Ковырялся? Было?
- Да ещё как! Палец хрустел!
- Вот незадача… Ну дай закурить, - заканчивал он.
Честно доложу Вам, уважаемый читатель, курить у Володи никогда не было. Стрелял он цигарки у экипажа не хуже «ворошиловского стрелка».
- Дай закурить, братец, - обращался он к матросику.
- Дай твоих: чужие надоели, - отвечали ему матросы, ещё не нюхавшие порох, но хорошо знающие запах нашатыря.
Однажды, устав от постоянного табачного налога, команда «Крымского» тайно сговорилась: - сигаретами механика не угощать. За нарушение – физическое воздействие предателю.
- Вот беда! Сигареты кончились… Дай закурить, братец, - обращался механик к матросу.
- Последнюю раскуриваю, Володя…
- А у тебя курить… - обращался он к другому.
- Только пустую пачку выбросил, - нагло врал он.
- Вот беда, - говорил механик, - Ну тогда, братец, оставь покурить…
- Оставляю секретчику  Пиликину…
Пиликин, хотя был человеком не курящим, брал дымящийся окурок.
- Пеликан, да ты же не курил? – удивлялся «муханик».
- Как тут не закурить! – отвечал ему «секрет», косясь на огромный кулак штурманского электрика.
- Понятно, злодеи…  Бунт… - сказал Володя, удаляясь в свою каюту.

Через два часа сидел он в одном из ресторанов славного города-героя Севастополя,
курил дорогие «табаки», пил горькую  и плакался в огромный бюст своей новой знакомой. Она нежно гладила его горячую голову, украшенную редкими волосами. При этом он громко отрыгивал.
-    Простите… Шампанское… - извинялся он.
Новая знакомая, женщина совершенно не гордая,  заботливо, по-матерински, вытирала нос механику с «Крымского» его же галстуком.
- Бунтовать! – плакал он в огромное декольте.
- А деньги у Вас, Володя, имеются? – прошептала барышня в ухо своего избранника.
- Сколько хошь… - соврал пьяный «мех» и, вспомнив детство, начал ковыряться пальцем в носу.
- Поехали ко мне… - услышал он, предаваясь сладким объятиям Морфея.
Больше капитан-лейтенант ничего не мог вспомнить. Даже утром на лавочке в каком-то дворе. Даже в комендатуре…

       Через три дня товарища «муханика», оборванного, без денег и документов, без одного погона, но зато с огромными лиловыми синяками под оба иллюминатора, доставили на «Крымский комсомолец». Сутки он не высовывал носа из каюты, но потом робко вышел в курилку на ют. Синяки он прикрыл тёмными очками.
- Здорово, сынки! – громко сказал он, - Дайте сигарету.
- Кури, Володя, - предложили матросы, не сговариваясь.
Жалко нам стало потерпевшего кораблекрушение.
- Где тебя, Володя, носило? – спросил я.
- Погулял… малость… - ответил он, жадно затягиваясь табачным дымом.
И «муханик Володя» поведал нам захватывающую историю своего грехопадения. Толпа молча слушала его.
- Володя, а где ты получил «сверчков» под «люмитеры»? – спросил я замолчавшего рассказчика.
- На пиве… - грустно вздохнул он, - Деньги-то у меня вышли… Ну я к мужичку… Так, мол, и так… Влип, мол… Только из комендатуры… Ссудите на кружечку пенного напитку… Он поднёс мне. Я и сигареткой угостился... Стою, попиваю. Чувствую, братцы, что оживаю… Он мне вторую кружечку поднёс… Ну и заспорили мы с ним…
- О чём спор-то приключился, Володя?
- Да, о пустяке… О моём рефлексе…
- ?
- Ну я ему и показал… А он, разбойник такой, и насунул мне под левый глаз…
- А ты что? Да ты закуривай ещё… Не стесняйся…
- А я что? Подмял его под себя! – продолжал пивной «борец» сумо, - А он изловчился, да насунул мне и под правый… Вот так-то, ребятки…
Подбежал рассыльный по кораблю и доложил, что нашего механика вызывает к себе командир корабля.
- Пойду, братцы, на разборку моего боевого похода…
- Ты, Володя, шибко не робей. Говори командиру всё, как на духу…
- Спасибо, хлопчики… Дайте ещё сигаретку.
Дрожащей рукой он пытался вытащить сигарету из пачки. Тщетно. «Игра» на виолончели продолжалась.
- Бери, Вовчик, всю пачку. Мне не жалко, - сказал ему матрос.
И механик, нетвёрдой походкой, двинул по внешнему трапу к командиру.
- Кындык пришёл Вовке, - сказал ему в след не курящий секретчик Пиликин.
- Не гавкай, - хором ответила ему «курилка».

     Через сутки списан был наш «муханик Володя» с «Крымского комсомольца» вчистую. На причальной стенке он