скребётся в самом углу. А ещё…
Ещё было холодно. Но если сюда шёл Ледяной Король, то как могло быть иначе? Ава приняла холод как должное и свернулась комочком на том, что опознала как мешок. Так было чуть-чуть теплее.
А потом наверху были крики. И тяжёлые шаги Ледяного Короля. И е6щё страшные хлопки. Так Ава ещё до рассвета осталась одна.
Ава была маленькой. Она где-то смутно услышала к своим годам о Ледяном Короле. Может быть – даже от матери. Мать же, зная, что идёт её собственная смерть, попыталась объяснить необходимость молчания на понятном для Авы языке. Молчи – Ледяной Король идёт.
А шёл, конечно, не он.
Маленькая Ава не могла знать тогда, что происходит кругом. Не знала она о том, что был царь, а теперь его не стало; что кругом война и нельзя было остаться в стороне и приходилось выбрать сторону. Не знала она и того, что её отец уже выбрал сторону и ушёл воевать, да ещё и люто воевать… местность он знал, знал и тайные тропы, да только удача от него отвернулась – пришли-таки те, против кого воевал. Злые пришли.
Этого Ава не знала. Зато прекрасно понимала её мать. понимала, что её – жену того, кто так успел уже отметиться, не пощадят, а всё-таки с другими жёнами и матерями, сёстрами да невестами оставалась на месте. То ли надеялись они на милость, то ли верили в чудо, то ли хотели показать, мол, вот наша бабья доля такая…
Не пришло чудо. И милость не пришла. Пришёл, благо, человек с вестью чёрной, но предупредил. И на том мир ему. Хоть дочь успела спрятать. А сама уж как бог даст!
Всего этого Ава не знала. Маленькая девочка услышала сказку, а наутро осталась без матери, которая напоследок сказала ей о том, что идёт он – Ледяной Король, сказала, чтоб призвать молчание Авы, защитить её.
Ава слышала про Ледяного Короля, ей тянуло холодом подпола, долго грохотали чьи-то сапоги, звучала брань, и матери не стало…
Аве ещё повезло. Бабка вытащила её – проведала, что были враги у её дочери, сообразила, и утром наведалась. Отодвинула кровать, подняла крышку, извлекла замёрзшую внучку, да зарыдала:
–Сиротинушка!
Не бросила её бабка. Да только Ава с тех пор заболела – сначала просто протянуло всё тело, потом тело поправилось – отпоила её бабка отварами летних трав, но беда – справилось тело – душа слегла!
Всё смешалось у Авы в голове. Верила она теперь в Ледяного Короля так, как он сам в себя не верил, и всё просила у бабки про него рассказать. И с каждым рассказом переживала всю маленькую жизнь свою, да вспоминала мать, да пыталась понять – почему Ледяной Король её не тронул?..
Бабка же, среди многих сказок, что своей дочери сказывала, конечно, что-то и про Ледяного Короля помнила, да только отрывками и неточно, но сумела придумывать на ходу. Потом повторяла. Опять и опять по просьбе Авы, так и жили.
И выросла Ава в тяжелые годы, вступила в них с чёткой верой в Ледяного Короля и в его враждебность. И, сама того не понимая, перенесла эту веру на дочь и внука.
И теперь Ава не спит и плачет, пытаясь понять, почему ей не верят. Ведь он же есть! Он точно есть! Ава с ним встречалась. Только он Аву не заметил, но сделал её несчастной.
***
Стефан проснулся от необычайной тишины. В доме было светло от снега, но он понимал – ещё ночь. Стефан приподнялся в своём печном уголке, прислушался. Услышал, наконец, в этой тишине хриплое дыхание Авы…
Бабушку ему стало жаль почти сразу же, как он сказал ей, что не верит больше её сказкам. Ещё больше стало жаль, когда услышал он как выговорила ей мать за эту вечную, надоевшую сказку.
Но и он не пошёл мириться. Зато, чувствуя себя победителем, не мог отказать себе в маленькой шалости – и быстрой, вспугнутой тенью прыгнул на холодный пол босыми ногами, перебежал к окну.
Снег уже не шёл. Он просто серебрился под лунным светом, словно пушистое одеяло. Стефану очень хотелось коснуться этого одеяла рукой, но это было бы напрасным, к тому же – там всё-таки было холодно.
Но смотреть ему никто не мешал.
***
Ава слышит тихий шелест по избе. Даже не разжимая глаз она знает– Стефан. Она знает его по движениям, по походке, угадывает шаг босых ног.
Ей хочется подняться и одёрнуть его, к тому же, она легко знает, где он стоит. Но она этого не делает – её и без того сегодня уже обидели. Не винить их, конечно. Но почему ж так горько? Так горько, что не хочется и глаз открывать.
Тяжелеет что-то в груди. Холодом расходится, но Аве всё равно. Она не повернётся на другой бок.
***
Стефан обернулся на Аву. Ему показалось, что бабушка шевельнулась во сне. Но нет. тихо. Он снова повернулся к окну и чуть не закричал от страха.
В замёрзшее окно, в самый просвет, высвеченный жаром печи, он увидел белое лицо! Часть ярко-синего глаза, смотревшего прямо с улицы.
Стефан отшатнулся, хватая ртом воздух. Он уже жалел о своей ночной вылазке. Глаз же внимательно за ним наблюдал.
Стефан, не смея больше оставаться на месте, не заботясь уже о шуме, что он производит, бросился в свой угол, и, задыхаясь от страха, забился под покрывало с головой, затрясся мелкой дрожью.
Он хотел молиться, но не мог. А по комнате кто-то тихо переступал, бережно, словно боясь лишнего шума, и этот кто-то был так близко…Стефану делалось всё страшнее, и всё холоднее. Он не мог заставить себя выглянуть из-под одеяла, а только мелко сжимался и трясся.
***
«Ну что же этот мальчишка всё ходит?!» – думает Ава. В груди её холодеет и тяжелеет. А мальчишка всё ходит, поскрипывает половицами. Вот же чёрт! Ну она ему устроит с утра! Даром Ганку! Пусть беснуется, колотовка такая! Ежели воспитать не может, то Ава сама…
Что же это?
Ава против воли открывает глаза. Кто-то смотрит на неё столь внимательно, что она не умеет противиться и распахивает глаза, ожидая темноту.
Но встречая белое лицо с ярко-синими глазами прямо над собой. Белое лицо с тяжёлыми, будто бы в камне выбитыми чертами. Посеребренными луной.
Крик застывает в горле Авы. Она дёргается, пытается закрыть лицо руками, крика никак не исходит из её старого, вмиг пересохшего горла.
А неумолимая ледяная рука касается уже её лба, и одновременно измученной старой груди, где бьётся одряхлевшее от несчастий и лет сердце. Раз-два…
Аву прохватывает холодом где-то под рёбрами.
Три.
Ава замирает, вздрагивает и расслабляется. Опускаются её обессиленные работой руки, открывают морщинистое лицо, и губы, которые вдруг трогает последняя слабая улыбка. Для Авы в эту ночь всё кончено. Для Стефана только начинается. К рассвету он задремлет, подхваченный лёгкостью юности, и проснётся только от вопля своей матери, и так испугается произошедшего, что сразу вспомнит и глаз, и Ледяного Короля…
–Её забрал Ледяной Король! – будет шептать Стефан, прижимаясь к отцу. И тот только мрачно вздохнёт:
–Отмучилась, чего уж.
А за окном будет идти тихий снег, такой нужный для хороших хлебов. Но впервые Стефану не будет до него никакого дела и интереса.
