Колыбельная для папы

Ранее зимнее утро. Снег большими хлопьями медленно падает на скамейки и тротуары дворов, на крыши домов большого просыпающегося города. Пожилым людям частенько не спится. Вот и сейчас, один такой человек уставился в окошко как в телевизор и мечтает о чём-то своём. Он сидит так всю ночь, часто моргая глазами, будто перелистывая видимые только ему страницы своей жизни.

  …Доченька…. Только за одно такое удовольствие называть эту красивую, уже взрослую и состоявшуюся женщину доченькой, я готов благодарить Бога по нескольку раз в день… И этого ещё мало! Она такая важная персона, моя девочка. Она гордость старого и больного отца, мой лучик света в потихоньку уходящей из меня жизни. Доченька…

  Несколько раз подрывался было написать тебе письмо, милая. Да получалось всё как-то нелепо, жалобно и скучно. Мужчина не должен быть нытиком, поэтому я всем доволен, а особенно тобой. Что ты есть у меня и какой ты стала, моя девочка. Не подумай, я ни в чём не нуждаюсь, если только в общении с тобой, но на такую удачу не смею даже и надеяться. Ведь ты – генеральный директор сети магазинов «Лана» - самой крупной торговой сети города. Ты умница, моя девочка. Ни  о чём не беспокойся, не волнуйся по пустякам. Работай, дорогая. Я тут как-нибудь…

    Твой папа счастливый человек! Вот рядом со мной живёт Глеб Иннокентьевич, интересная, умнейшая личность. Его, бывает, заслушаешься. Доктор философских наук. Но у него никого не осталось. Он один. И эта беда для него похуже смерти.  А твой папа счастливый человек, ведь у меня есть ты, и душа моя не сидит на месте в моём бренном теле, а летает за тобой как ангел, оберегая от бед.

  Окно моей палаты как телевизор. Там мелькает жизнь туда-сюда, меняются времена года. Чего бы ни произошло, а жизнь не перестанет мелькать, не остановится посмотреть на тебя своим безразличным взглядом. Нет. Жизнь всегда пролетает мимо. Именно пролетает, доча, поскольку вот я будто недавно ещё был молодым и крепким, а ты маленькой сморщенной куколкой у меня на руках. И всё это как вчера. А теперь… Окно моей палаты как телевизор. Когда появляется красивая дорогая машина во дворе дома, то мои глаза загораются, начинают спешно искать тебя. Ты ездишь на такой красивой машине. Прошу тебя об одном: никогда не спеши за рулём, не гони, пожалуйста. Это опаснее, чем ты можешь себе представить. Знаю, ты скажешь, что взрослая и в наставлениях старого отца не нуждаешься. Знаю. Но всё же, не езди быстро, прошу. У нас тут по телевизору показывают такие ужасы про аварии на дорогах, что больно смотреть. Только подумай, молодые такие ребята погибают. А каково их родителям жить дальше? Это невыносимо! Доча, езди лучше на автобусе и больше ходи пешком. Целее будешь и два бонуса в придачу: фитнес и спокойствие отца. Ну, конечно же, ты меня не послушаешь. Но мне было необходимо тебе это сказать.

  Зима никогда не кончится. Как за окном, так и в душе. Она, на самом деле, очень нежная, прекрасная и застенчивая, в меру капризная женщина – зима. С ней можно жить. И этот изумрудный снег – какое-то волшебство!

  Ты миришься со многим, когда осознаёшь бренность своего бытия, квадратные метры палаты и наблюдаешь чужую жизнь за окном. Наверное, всё так и должно было случиться. А чего было ожидать от судьбы…? или от Бога, который и так устроил мне манну земную, подарив дочь и предоставив возможность наблюдать, как она взрослеет и становится самостоятельной женщиной, как поднимается, ступенька за ступенькой вверх по карьерной лестнице, и всё сама, без чьей-либо помощи. Вот, думаешь, дочь справилась! Иногда чувствуешь себя недостойным такого ребёнка.

  И чему удивляться, когда уже пожилой и больной отец становится обузой, на которую совсем нет ни сил, ни времени. И на что тут обижаться? И на кого? Пусть и живу я теперь не дома, зато в лучшем пансионате для инвалидов, расположенном в прекрасной живописной местности – курорте северного края. Здесь замечательный персонал, медики, нянечки. Пребывание в таком месте обходится моему ребёнку не дёшево. А что бы я делал сейчас дома? Один. Смотрел бы телевизор? Так я и здесь его смотрю. Это даже не телевизор, а своеобразное место свиданий с моей девочкой. Её часто показывают, она даёт интервью и при этом смотрит прямо на меня через экран! Когда она смотрит на меня, я плачу. Скорее нет, не плачу, а слёзы сами по себе вытекают из глаз и катятся вниз, капая с подбородка на рубашку. Здесь ещё мои друзья – вот Глеб Иннокентьевич, Юрий, артист и Женя, бывший следователь. Он ещё любит говорить, что бывших следователей не бывает. Но это всё несчастные люди. Жизнь их сложилась так, что они в мире сейчас одни…

  - Саша, Саша! Иди быстрей сюда, твою Ланку показывают! – кричит мне Глеб Иннокентьевич. Это значит, что моя девочка снова пришла ко мне в гости, навестить отца. И папа Саша со сноровкой спринтера крутит колёса инвалидной коляски – Бегу, Глебушка, бегу! Господи, сколько же это удовольствия, видеть собственную дочь в зените успеха, здоровой и прекрасной! А мне больше ничего и не требуется…

  Эти письма тебе, моя девочка. Сейчас уже ровно 50 штук. Складываю их в ящик стола и запираю его на ключ. Нет, нет, не подумай чего плохого, там просто отцовское нытьё. Ты этого не любишь. В них я хочу, чтобы ты познакомилась со мной поближе. Бывает, проживёшь с человеком с рождения и так его и не узнаешь до конца. Особенно, если это твой папа. Жизнь та ещё штука, девочка.

  Малышкой ты была очень ласковой и послушной. В этом никто не мог с тобой сравниться. Просто лапочка-дочка. И ты, наверное, помнишь нашу любимую мелодию, под которую я укладывал тебя спать? Та-та-та, тра-та-та…. Помнишь? Столько лет прожить и помнить всё до мельчайших подробностей – благодать Господня. Вон, Юра, который артист, он скоро забудет уже своё имя. Какая-то болезнь поселилась в его мозгу. Врач называл, но не могу выговорить это научное слово. А я думаю, что эта болезнь называется просто – одиночество.

  Помню как ты, доча, маленькая и счастливая, засыпая в своей почти игрушечной кроватке, промолвила мне шепотом на ушко, что когда вырастешь, то придумаешь колыбельную для папы. Я тогда улыбнулся тебе, поцеловал в лобик, накрыл одеялом и пожелал спокойной ночи. В те далёкие времена колыбельной для меня было слышать, как сопит в соседней комнате мой самый любимый маленький человечек. Да и сейчас я послушал бы такую колыбельную с большим удовольствием.

  Твоя мама. Это очень красивая и волевая женщина. Но,  как говорится, парусник нашей любви просто разбился о рифы семейного быта и восстановлению не подлежал.      А бороздить моря и океаны семейной жизни на корыте мы оба не захотели. Теперь достаточно знать, что она счастлива и живёт где-то в Краснодарском крае. Мы с ней не общаемся уже более пятнадцати лет.  И я её ни в чём не виню. Только себя, поскольку я – мужчина. Я должен был защищать семью и принимать решения. Но вот не смог. Но мне удалось одно – это отговорить Ирину (так зовут твою маму) делать аборт. И родилась ты… Стало  подарком судьбы, что мама доверила мне воспитывать тебя одному. Не было ни ссор, ни судов, ни угрызений совести. И это больше всего из-за твоего отношения ко мне, доченька. Ты была как мой хвостик, всегда и везде со мной… Мама даже ревновала тебя ко мне, но это была добрая ревность, если ревность вообще может быть доброй. Я ни на минуту не забывал, что для ребёнка, тем более девочки, мама – это первый человек после Бога… Мы с тобой, доченька, об этом никогда не забывали. Но так получилось, что Ирина снова сменила место жительства, поменялись её номера телефонов и контакты с ней были утрачены навсегда… Достойна ли она осуждения? Несомненно! Бог ей судья…

  Иногда в кабинете директора пансионата Веры Васильевны раздаётся громкий телефонный звонок. Это ты, доченька, интересуешься всё ли у меня в порядке. Спасибо тебе, дорогая. Я в норме, у меня всё по-прежнему, ухудшения врачи не наблюдают, за мной все ухаживают, даже друзья, не волнуйся.

  - Александр Владимирович! – громкий командный голос раздаётся по коридору пансионата – Лана звонила, сказала, что позже передаст вам гостинец с оказией.

  Надо же. С оказией! Поди ж ты. В принципе, доченька, мне здесь всего хватает. Еда вкусная и в достатке. Так что ты не трать время на старика, ведь оно у тебя золотое – твоё время. А ещё время имеет свойство кончаться на самом интересном месте жизни. Поэтому время и есть истинная ценность. И вот когда ты понимаешь, что времени у тебя осталось какие-то крохи, то живёшь каждый день как последний. А в моём времени, в моей жизни, всё то полезно, что тебе хорошо, доченька.  Ты счастлива и я счастлив. Ты грустишь (это иногда видно даже на экране телевизора), и мне нездоровится.

  Вера Васильевна меня журит за то, что не соблюдаю режим. Сижу у окна почти что всю ночь. Ведь это преступление – тратить и так не долгую жизнь на сон. Знаешь, доченька, ведь мы спим половину своей жизни, а иногда и того больше. Но и не спать совсем тоже нельзя, умом тронешься. Вот, видимо, я и тронулся, раз всё это рассказываю по ночам молчаливым стенам своей палаты. Но только они умеют так слушать…

  Утром, в 5.40 не стало Юры артиста, одного из моих здешних друзей и соседа по палате. Никто и не заметил, что он не дышит. Лежит себе и лежит на боку, укрытый тёплым зимним одеялом. Болезнь, которую нашли у него в голове и которую я называл одиночеством, его доканала. Леночка, медсестричка, пришла укол делать, бедная, убрала одеяло, потормошила Юру, а он холодный. Девочка молодая, к такому не привыкшая, чуть сама в обморок не упала. Хорошо я не спал, успел вовремя протянуть свои корявые ветки, руки то есть. А эта пушинка на них и свалилась.

  Юру положили на носилки, накрыли простыней и увезли. Все оставшиеся жить соседи по палате и ваш покорный слуга долго глядели на Юрину кровать. Она была без белья с голым скомканным матрасом. Что-то надломилось в душе тогда. Было неуютно и холодно.

  Той ночью я как всегда не спал. Тихо сидел на своём месте у окна, считая падающие снежинки, блестящие в огнях ночного города.
  - Саша….. Саша, ложись уже – отчётливо и громко прозвучал Юрин голос.
  - Сейчас, ещё немного посижу – ответил было я, но, опомнившись, резко бросил взгляд на пустую Юрину кровать - Господи, послышалось…..

  Тут я дёрнулся и проснулся… За окном ранее утро прогоняло ночной туман. Я откатил коляску от окна, подъехал к кровати. Доведённым до автоматизма движением перебрался с коляски на кровать, и, не раздеваясь, заснул снова. А когда проснулся от какой-то возни, то понял, что у нас в палате новый сосед занял Юрино место. Вот так. Дней через пять мы привыкнем к новому соседу. Месяца через два-три затихнут разговоры о Юре. А через полгода никто и не вспомнит, что жил когда-то на свете такой человек. На самом деле – это беда. Ведь всё, что осталось от Юриного мира – это несколько строк могильной таблички на кладбище для одиноких, в народе называющегося «безхоз». Его, конечно, похоронят прилично. Пансионат не дешёвый и на его счету здесь хранится определённая сумма. Но, всё равно, между строк на могильной табличке, всегда будет читаться: "б-е-з-х-о-з"...

  Вот и мне пора было менять тему раздумий, поскольку я с нетерпением