На работе его характеризовали только с положительной стороны. Всегда. И везде, где бы он ни работал. Даже тогда, когда в жизнь нашу ворвалось цунами компьютеризации, он освоил этот хитрый агрегат в числе первых сотрудников и довольно лихо использовал бухгалтерские программы, хотя, на всякий случай, знаете ли, в своём столе хранил калькулятор, который был пограничной с арифмометром моделью.
И бухгалтером он был замечательным. Выдающимся не был, потому так и не стал главным, но рядовым, вверенный участок работы которого был всегда выше всяких похвал, был всегда образцовым.
И ещё. Он был всегда удобен, потому что не заметен. И в глаза начальству не лез. Беспроблемным был человеком, одним словом. Премий и поощрений никогда не выпрашивал, довольствовался всегда тем, что начальство от своего барского каравая отщипывало. Во всех сборах денежных средств в коллективе безропотно принимал участие. Расстёгивал свой допотопный потёртый кошелёк, который застёгивался на две такие изогнутые пупочки, и выдавал требуемую сумму, копейка в копейку. Вот этот вот кошелёк и ещё тёмно-синие сатиновые нарукавники, которые он надевал всякий раз, как только приходил на работу, внушали непреодолимое доверие к нему и немножко жалость у каждого, кто их видел.
Было у него ещё и имя. Простое такое, лёгкое для запоминания. Звали его Николай Петрович. Но, наверное, именно из-за простоты, никто запомнить его не мог, а всякий раз говорили что-нибудь вроде:
- Ну, этот, как его, бухгалтер… Иванов, кажется…
Хотя был он Сергеевым, что, впрочем, ничего принципиально не меняло ни в отношении к нему окружающей среды, ни в его отношении к ней.
Если бы он совершил когда-нибудь преступление, и кого-то из сослуживцев попросили бы составить его фоторобот, думаю, никто бы этого сделать не смог, потому что никто его никогда не разглядывал. Остаётся только благодарить Бога и родителей Сергеевых за то, что создали они Сергеева законопослушным гражданином.
Кажется, и сам он тоже не особенно интересовался окружающими, потому что даже при разговоре никогда не смотрел в глаза собеседнику, а просто сплетал пальцы рук и совал между коленок. Это если сидел.
И держал перед собою, сплетёнными, если разговор случался стоя.
Всегда первым здоровался с коллегами, вне зависимости от их пола и возраста, и всегда чуточку будто бы смущался, если ему протягивали руку для пожатия. Возможно даже, что кто-нибудь из тех, кто однажды пожал руку Сергееву, немного удивился. Знаете, чему? А несоответствию. Да, несоответствию этого незаметного человека и крепости его руки. Она и вправду была крепка, как у человека, всю жизнь занимающегося физическим трудом. Широкая сухая ладонь с длинными и цепкими пальцами могла бы даже принадлежать атлету, но уж никак не бухгалтеру.
Николая Петровича нельзя было даже заподозрить в излишнем педантизме и той самой правильности, которая многих из нас настораживает в том или ином человеке. Он курил. Но недорогие сигареты. Выходил на перекур вместе со всеми, но только два раза в течение рабочего дня: раз до обеденного перерыва и раз после. А когда в нашей славной стране стали бороться с курением, то сократил количество перекуров до одного.
Если в офисе случалось то, что теперь принято называть «корпоративами», а ранее именовалось просто «дружеским коллективным застольем», то Николай Петрович и здесь присутствовал. И даже выпивал две рюмки водки. Но уходил всегда в числе первых и, что называется, «по-английски».
Но никогда и никто этого не замечал. И назавтра никто ему не пенял на это.
У него был даже друг, можно сказать, заведующий складом Селиванов, с которым они частенько вместе уходили с работы на автобусную остановку, потому что жили в одном доме. Говорили, что ходили они друг к другу в гости и даже отмечали совместно, семьями, какие-то праздники.
«Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» - помните? Так вот, по Селиванову что-либо сказать о Сергееве было невозможно. Если захотите представить себе его портрет, то вернитесь, дорогой читатель, к началу моего повествования и прочитайте всё, что было сказано о Сергееве. Селиванов – то же самое. Только вот о руках ничего сказать не смогу, потому что пожимать его руку мне никогда не приходилось.
Кажется, от Селиванова и знали, что есть у Сергеева жена и двое детей. И все вместе проживают они в квартире за дорогой железной дверью. А вот что там, за этой самой дверью, происходит, было никому не ведомо, даже Селиванову.
Известно только, что жена его и дети тоже при встрече всегда со всеми здороваются и тоже не смотрят в глаза. Если бы кого-нибудь из соседей (думаю, даже Селиванова) спросили, а кто же у Сергеева дети? Мальчики или девочки? – ответили бы не сразу. И неуверенно. В конце непременно добавив: «… кажется».
Не интересно всё это, правда? Вы, читающий эти строки, наверняка подумали уже:
- Господи, да у нас таких половина страны, если не больше.
И я соглашусь с вами: не заслуживают они внимания к себе окружающих. И никогда бы не заслужили, если бы однажды Сергеев не пришёл с работы и не обнаружил…
… Когда он открывал дверь, то сразу почувствовал, что в квартире сильно пахнет газом. Закрывая лицо крепкой ладонью, Сергеев побежал на кухню. Там сразу же открыл окно и только потом увидел, что на полу, прислонившись спиной к стене, сидела его мёртвая жена, прижав к себе с двух сторон двоих детей. А на столе лежала ею написанная записка: «Всё. Нет сил больше терпеть этого изверга. Мы ведь даже сбежать от него не можем».
Кстати, у Сергеевых были мальчик и девочка, близнецы… кажется…
