Шестилетняя Линда Клеменс ругала себя всеми тремя словами, которые только успела подхватить в своей совершенно нескандальной семье. Её не покидало ощущение, что слов, описывающих её глупость, куда больше, но память пока не подсказывала. Да и страх никуда не делся.
Линда Клеменс прекрасно понимала, что она сглупила. Мама всегда говорила ей, что нельзя заговаривать с незнакомцами, неважно – мужчины они или женщины. Папа вторил: нельзя никуда с этими самыми незнакомцами никуда ходить! И, хотя, миссис Брикман была вполне себе знакома Линде, и даже жила на другой стороне улице, Линда запоздало понимала – ходить с ней не следовало, и мама и папа предупреждали её именно об этом.
Всё было как будто не по-настоящему! Миссис Брикман подошла к Линде, пока та играла на площадке. И спросила – а не может ли Линда ей помочь донести сумку до дома?
Линда запоздало сообразила (а что теперь сделаешь?) что всё сделала не так и всё с самого начала было неправильно. Во-первых, Линда осталась одна на площадке. Нет, в самом этом, отдельном факте ничего страшного не было. Площадка располагалась среди нескольких домов, относясь сразу же ко всем, хорошо просматривалась, и, в общем-то, дом Линды выходил кухонными окнами прямо туда – мама иногда поглядывала, как и другие мамы. Здесь часто ходили люди, выходили на прогулку старушки, молодые мамочки, дети…
Да и Линда не против была побыть в одиночестве – такой уж характер! Могла, конечно, и поиграть с компанией, но недолго – уставала. А вот наблюдать, к примеру, за муравьиной тропкой, начинавшейся сразу же у крыльца…это да, интересно. И всё же – в ту минуту Линда осталась одна. Две соседские девочки – на год старше Линды отлучились за теннисными ракетками. И Линда осталась одна.
Во-вторых, какой смысл был для миссис Брикман подходить не к своему дому, а к площадке? Это было длиннее, и пакеты, которые и впрямь были в её руках, едва ли полегчали за это время.
В-третьих, какой взрослый в здравом уме будет просить ребенка о помощи?..
Всё это Линда запоздало складывала, но только сделать ничего не могла. Тогда её кольнуло смутное предчувствие, но она почему-то решила быть хорошей девочкой (а хорошие девочки помогают!) и поспешила с миссис Брикман.
Её дом через дорогу. В него вело крыльцо. Всего два этажа, и оба под владением Брикман…
А потом?.. потом странный запах у самого носа, что-то мягкое, ткнувшееся в нос и темнота.
Темнота – бесконечная и долгая темнота и вот, шестилетняя Линда Клеменс здесь. А её родители по другую сторону улицы и не знают ничего.
***
–Вам нужно домой, – офицер Карон говорит мягко, но обманываться не стоит – уговаривать себя он не даст.
–Я никуда не пойду, – миссис Клеменс смотрит упрямо, но как будто бы сквозь. Едва ли она различает лицо полицейского. – Слышите? Никуда.
Карон едва заметно вздыхает. Не они первые, не они последние. Все родители, приходящие сюда, одинаковы. Они вцепляются в пластиковые кресла для посетителей, они сидят в коридорах, они вздрагивают от каждого звонка, что тревожит управление…
–Вам нужно идти домой, – повторяет офицер Карон, в его тоне сердечная мягкость, но в глазах – непримиримость. – Могут появиться данные о вашей дочери. Мы работаем, но и вам нужно проявить повышенную бдительность. Её могли видеть ваши знакомые, или друзья, соседи. О ней могут позвонить. Понимаете?
Миссис Клеменс слышит. Она вздрагивает, смотрит на мужа, ожидая его решения. Уходить из полиции? Что ж, это верно, вдруг позвонят? Но…как зайти в дом, где Линды нет?
Несчастная мать разрывается между чувствами, между смутными страхами, она не может решить.
–Мы идём, – глухо отвечает мистер Клеменс за себя и за неё. – Только…позвоните нам сразу?
Офицер Карон кивает:
–разумеется. Не волнуйтесь, мы уже работаем.
Они едут в такси. Они молчат почти всю дорогу, пока она вдруг не заговаривает:
–А если Линда дома, Фрэнк?
Он молчит. Он и сам хочет, чтобы так было, но он реалист и понимает, насколько это маловероятно. Но как было бы здорово! Они вернутся – а Линда дома! Ждет их. И, повинясь, показывает на велосипед:
–Сломался…
И всё становится понятно, и всё становится легко!
–Знаешь, Кэт, пока мы были там, я всё думал о том, что этого офицера надо хорошенько приложить об стол, – медленно произносит Фрэнк, сам вздрагивая от своего голоса. Вздрагивает и таксист – сели приличные с виду люди! Хотя…он их подобрал у полиции, мало ли?
Но высадить пассажиров хочется побыстрее.
Кэт не отзывается. Или не слышала, или ей плевать. Скорее второе. Сегодня их мир раскололся. Сегодня пропала их дочь.
***
Много позже, когда всё закончится, Линда Клеменс поймёт, что ей ещё повезло. Её не били смертным боем. Над ней не издевались. Её не убили.
Когда кончились слёзы, когда глазам стало больно, и стянутые за спиной руки уже перестали отзываться, скрывшись за притупленной монотонной болью, вошла миссис Брикман. Она легко усадила Линду на пол, подняв её тельце с пола, также легко развязала ей руки, но перехватила её движение прежде, чем Линда бы успела что-то сделать.
–Какие чудные пальчики! – улыбнулась миссис Брикман, как улыбалась всегда, встречая родителей Линды и родителей других детей на улице.
–Отпустите меня, – слёзы, которые, как была уверена Линда, уже кончились, хлынули из глаз опять. Всё тельце затряслось, а в глазах невыносимо защипало. Линда зашмыгала, а миссис Брикман даже не пошевелилась. Она всё также улыбалась, глядя на Линду.
–О чём ты, крошка? – весело спросила миссис Брикман, когда у Линды перехватило дыхание.
–Отпустите меня домой, – от плача голос охрип, срывался, – пожалуйста. Пожалуйста! Я никому не скажу.
–Домой? – миссис Брикман снова продемонстрировала своё изумление. – Но это и есть твой дом, дорогая!
У Линды от подобной наглости пропал дар речи. Теперь ей стало по-настоящему жутко. И всё пережитое прежде показалось как бы игрушечным. Как это её дом? Отец ещё с год назад заставил её выучить свой адрес!
–Чтобы ты не потерялась, – объяснял он.
А теперь?..
–Да. Это твой дом, – подтвердила миссис Брикман. – Твои родители больше тебя не любят. Они сами отдали тебя.
Линда ещё ничего не знала о мире, но она вспомнила смутно знакомые сюжеты из телевизора и твёрдо (хотя голос её всё время норовил дрогнуть), возразила:
–Вы меня похитили. Мои родители будут меня искать. Отпустите меня, и я никому ничего не скажу.
Эти слова миссис Брикман рассердили. Она замахнулась с неожиданным проворством и залепила оглушительную звонкую пощёчину своей пленнице.
–Запомни, неблагодарная тварь! – теперь миссис Брикман не улыбалась, она нависала над перепуганной, сжавшейся в комочек Линдой и выговаривала ей с особенным удовольствием, – запомни! Это теперь твой дом! Ты никому не нужна кроме меня. Ты никому…
Словно кнопку переключили в миссис Брикман. Она вдруг перестала нависать над Линдой и села на пол, чтобы быть примерно на одном уровне с Линдой.
–Я проголодалась, а ты? – спросила она весело.
Такой переход не был похож на реальность. Линда заморгала.
–Мюсли с фруктами или пожарим бананы? – продолжала миссис Брикман. – Или ты хочешь шоколадное молоко?
Щека ещё горела, но Линда почти не замечала этой боли. Страх был сильнее. Страх от своего положения и ещё – от резких перепадов настроения миссис Брикман. И даже непонятно что было хуже. Линда понимала, что вся её маленькая жизнь находится с этого момента в руках этой женщины.
Инстинкт подсказывал – её лучше не злить. И Линда, с трудом заставив себя изобразить улыбку, бормотнула что-то про шоколадное молоко.
***
–Это ты виноват, – голос Кэт приглушён, но в доме тихо, непривычно тихо и Фрэнку кажется, что она кричит.
Фрэнк не сразу отзывается. Сначала в нём поднимается возмущение: как это, он виноват? Он был изначально против того, чтобы Линда гуляла там! Но Кэт настояла, мол, все дети там, и наша дочь должна быть не хуже.
Но возмущение было недолгим. Сразу же осколками вспыхнули, отгоняя возмущение, прорезая его насквозь, воспоминания: вот Фрэнк задерживается на работе, вот он отмахивается от них в воскресенье, хотя ему просто лень куда-то выбираться…
Фрэнк уже чувствует себя виноватым. Он уже согласен с женой. Фрэнк понимает – он плохой отец, он плохой муж, и это он виноват в том, что Линды сейчас нет. О, он многое бы отдал, если бы только Линда вернулась домой.
–Да, – соглашается Фрэнк, и Кэт смотрит на него потухшим взглядом. Наверное, она чувствует, что ей надо удивиться его покорности – прежде никогда таким он не был. За это, наверное, она его и любила. Но удивления нет. И ничего нет, потому что нет Линды.
Они молчат, кажется, целую вечность, но на деле – всего семь минут. Что такое – семь минут? За семь минут можно сварить овсянку для Линды, за семь минут можно сделать причёску на её непослушных волосах. Семь минут – пустяк. Но семь минут – вечность, если Линды нет.
Фрэнк поднимается со стула и тот невыносимо громко скрипит в их едкой тишине. Кэт не поднимает взгляда. Ей плевать сейчас, даже если на Фрэнка упадёт потолок или что-то такое. Если нет Линды, пусть уже ничего не будет.
Вообще-то Фрэнк не пьёт. Но сейчас ему кажется, что это выход. «Алкоголь – удел слабых», – говорил его отец, заливаясь под завязку каждый вечер. Просто потому что его давила жизнь. Слишком оказалась жесткой.
Фрэнк зарекся тогда не пить, но сейчас он смотрит на гостевые бутылки. Едва соображая где и что.
В памяти его – велосипед Линды. Он был во дворе. А её не было. Увели? Увели! И никто ничего не видел, твари поганые! Куда все смотрят?
Злость плещется. Она такого же цвета по ощущениям Фрэнка, что и виски в его стакане. Фрэнк осушает его залпом, но не чувствует ничего ни в желудке, ни в горле. Словно воды хлебнул.
–Это ты виноват, – повторяет Кэт механически. Фрэнк круто оборачивается к ней. он? А она где была? Не она ли назвала себя «свободным художником»? не она ли работала в том, что сама называла «студией», а Фрэнк в своих мыслях «помойкой»?
А она где была? Пялилась на свою бездарную мазню? Созерцала мазки кисти? Где она была, когда Линда исчезла? Где, мать твою, ты была?
Фрэнк не знает сам – прокричал он это или нет? не знает – прочла ли Кэт это в его взгляде или не прочла. Не знает даже – остались ли слова с ним или Кэт было плевать?..
Он не знает ничего, кроме того, что его душа сейчас такого же цвета и такого же безвкусия как и виски, что плещет обманным ядом забвения в стакане.
***
Линда быстро сообразила на интуитивном уровне несколько вещей. Первое – миссис Брикман искренне считает её теперь своей дочкой. Вернее, как будто бы… живой куклой? Линда вспомнила сама, как играла со своими куклами, как нравилось ей их купать, играть в обеды и ужины (и всегда кормить только сладким и вредным), нравилось причёсывать… вот и с ней миссис Брикман делала то же самое!
Второе – Линде не дано было пока освободиться. Она поняла, что если не будет сопротивляться, то со временем получит больше свободы. Но пока что всё обстояло так, что после очередного «кормления», купания или причёски (и того, и другого, и третьего – по два-три раза в день), её снова связывали ремнями, укладывали на пол. Линда пыталась, однако, бороться. Она дергалась, но ремни не поддавались. Попробовала кричать
