Сюрреалистический этюд № 11
Пока не испаскудили лес, всё было хорошо.
Птица в силки попадала, зверь в капканы угождал, ягода ковром покрывала поляны и грибы косой косили. Всего было в избытке. И тропы в лесу были общие. Нет, справедливости звериной ради, стоит признаться, были тропы чисто хищнические. Бродили-блуждали по ним волки в одиночку и стаями, лисы иногда заскакивали, скрываясь от погони, медведи важно брели, объедая с растущей густо по обочинам тропы малину или иную ягоду.
Установленный порядок соблюдался до определённого времени.
Наступило оно неожиданно для всех. Конечно, все знали об его приходе, да не ждали так быстро. Рассуждали всяк на свой лад, мол, на нашем веку и не будет вовсе этого предельного момента, или минует-де чаша сия, обойдёт стороной, те из зверей, чьим сородичам повезло выступать в цирке, говорили заумно, дескать, если такое шапито и начнётся, будет поздно жажду утолять водой родниковой. В общем, всяк изгалялся и изострялся в остроумии и умничанье достаточно долго и бесперспективно. Причиной тому было полное спокойствие и видимое отсутствие угрозы.
Тишь да гладь, любили те из зверей, кто дальше собственных ушей не слышал и ближе собственных ноздрей не видел.
Ведь ничего не происходило. Пели ручьи, шумела листва, скрипели стволы, ветер серчал да мороз лютовал. Ягодой полны поляны, грибов столь, ешь и ещё останется. Ручьи да речушки лесные не пересыхают в самую жестокую жару, дарят целебную прохладу пришедшим на водопой хищникам и их потенциальным жертвам. На водопое соблюдается установленный негласно закон: здесь никто никому не дерёт загривок. Отошли – и сколь душеньке звериной угодно соревнуйтесь в беге на ближние дистанции и в прыжках короткие расстояния.
Никто не мог поначалу понять откуда пришло паскудство.
Разворошенный муравейник находили как баловство медвежат да прочих охотников до сладкой кислоты муравьиного мёда. Выпотрошенное дупло с пчелиным мёдом считали поначалу, никто ведь дурного в голове не держал, как ни крути головой, шея не отвалится, очередной забавой косолапого шутника. Даже выкошенную, будто вылизанную языком, поляну с земляникой, где отдыхали в вечерний прохладный час никому не пришло в голову сопоставить с другими странностями. Они же накапливались и снежным огромным комом внезапно свалились на всех и заверещали-закричали-зачирикали-запели на все лады… Да уж поздно утолять жажду из обмелевшего ручья, только грязи наглотаешься.
***
Страшно стало после одного случая, запал он всем в душу. Неизвестный устроил ловушку, яму с острыми кольями на медвежьей тропе, по ней семейство косолапых утром любило шествовать по своим медвежьим делам. Шли как обычно, ели малину, зелёные шишки сосновые смоляные, если счастливилось, ежевикой лакомились, потом у ручья долго плескались и делились новостями-сплетнями и слушали их от других лесных сожителей.
Подлость делать легко да распознать сложно. Ведь как умело сокрыли ловушку на медвежьей тропе неизвестные, просто диву даёшься, как приготовили её, так всё вернули на место, так замаскировали, что не распознал медведь-отец никакого подвоха. И поплатился. Первым влетел в яму, не сообразив сразу, что да к чему. А уж как на остры колья напоролся, взвыл всей мощью медвежьей, оповещая всех в лесу, что с ним случилось худое. Следом за отцом угодили по инерции мать-медведица и сын-медвежонок. Израненные, они обиженным воем извещали всех о постигшем несчастье. Вынимали медвежье семейство всем лесным миром. Лечить ранения отец-ёж принёс целительное зелье, мать-ежиха втирала его в раны. Сорока-белобока принесла в туеске живой воды.
***
Только оклемались звери-птицы лесные, как новое несчастье обрушилось на бедные головы.
Возвращался лось с утренней прогулки, как обычно, закинув развесистые рога на спину. Вальяжно шествовал, длинные ноги переставляя медленно, пел под нос любимую песню. Здоровался со встречными, интересовался самочувствием, с птичками по ходу дела разучивал новые мелодии. Если попадался спрятавшийся в густой траве али укрывшийся в густых зарослях кустарника гриб сочный, съедал, чавканьем выдавая отменный аппетит. Лосинные тропы совпадают иногда с тропами иных зверей, если наступал конфликт интересов, начиналась схватка. Если волк был один, лось ему лихо накручивал хвост на шею и пинком отправлял набираться уму-разуму в известном волку направлении. Ежели действовали волки по сговору, объединившись в стаю, лосю приходилось не сладко. Впрочем, как и другим поклонникам вегетарианства. Но это были обычные межвидовые моменты и разборки, как бы ни заканчивались, после них устанавливался хрупкий мир.
В этот раз всё пошло иначе. Лось, как позже признавался, заметил некие несоответствия, но не придал им значения. И поплатился. Очередной гриб красной шляпкой с большущими белыми вкраплениями привлёк внимание лося. Нагнулся наш счастливец и тут на него обрушилось нечто огромным мерцающим облаком, впились в тело острые иглы, от боли сковало мышцы, ноги будто льдом зимним налились и покрылись крупным серебристо-ярким инеем. Шею скрутила неведомая сила, перехватила горло. Выпал язык из открытого рта и из него повалил сиренево-искристый пар огромными клубами. По воспоминаниям очевидцев, оказавшим ему помощь, лось, придя в себя, сообщил, что неба синий хрусталь будто вошёл в его сознание и там, в голове, произошли непонятные изменения, увидел он страшные картины разрушения в лесу и великое бедствие, постигшее всех зверей.
Отпаивали лося целебным отваром из мухоморов и горькой настойкой из древесных грибов и наростов растирали длинные ноги. Восстановились двигательные функции мышц тела, но лось постоянно твердил о холоде, поселившемся в его теле.
***
Следующим фактом разыгрывающейся трагедии, как называли звери – паскудства – произошёл с певчими птицами. По заведённой привычке уселись они ранним утречком на гибких тонких веточках и начали утреннюю распевку. Каждая разминалась отдельно. Затем прилетел дрозд. Все успокоились. Ко всеобщему удивлению с неба просыпался легкий серый пух. Он покрывал мохнатым покрывалом зелёную нежную листву, облеплял травы, нависал огромными клубами с веток, по земле ветер гнал слепившиеся в крупные невесомые шары пушинки. На перьях птиц пух налипший оставлял скользкие маслянистые следы и в этих местах образовывались крупные язвы, перья растворялись с шипением и отвратительным запахом образовавшейся жидкостью.
***
В тот день многие потерпели поражение от неизвестного пуха. Шерсть у одних крошилась от контакта с пухом. Другие дико выли от боли, когда испарившийся пух тонкими каплями и потёками вязкой жидкостью добравшись до кожи, начинал разъедать её и проникать в мышцы. У третьих выпали когти и на глазах появилась мутная серо-молочная плёнка.
Немного нашлось спасшихся или нашедших убежище в норах или дуплах. Они тоже испытали на себе пагубное влияние серого пуха.
***
Все ожидали, будет ли конец начавшимся бедам или это только начало.
Ожидания превзошли себя. Следующее утро ввергло всех без исключения в дикий неимоверно неистребимый ужас. Пространство между деревьями, между ветвями, кустарниками и травами оказалось затянутым в узорчатую паутину, блестящую, прозрачную, играющую под солнечным светом переливчатыми отблесками. Она многим напомнила первый утренний осенний ледок, появляющийся тонкой хрупкой корочкой на поверхности луж и озёр. Ветер раскачивал её, но разорвать не мог, была она упругой и крепкой. Пытались некоторые звери порвать это заграждение, выбраться из образовавшейся то тут, то там западни. Попытки вырваться из очерченного заколдованного круга оканчивались летально. Стоило хоть какой-то частью тело дотронуться до паутины, так сразу животное падало высушенное до смертельного состояния.
Конечно, все в лесу понимали, к паукам с претензией обращаться глупо.
Сумевшие каким-то чудом проникнуть через плотную завесу блестящей паутины звери увидели картину, от которой они в первое мгновение потеряли способность издавать звуки. Повисшие в своих сетях пауки оказались сильно разбухшими, прозрачными и через тонкие покровы отчётливо просматривались некие размытые серые тени, плавающие внутри паучьих тел.
«Что же дальше?» - незвучно летало от одного лесного жителя к другому.
***
По чьему-то курьёзу, из всех троп в лесу сохранились одни заячьи.
Сами зайцы претерпели трансформацию. Они увеличились в размере до волка и весом каждый из них превышал природный в десять раз. Произошло это по причине простой и обидной. Зайцы оказались невосприимчивы к тому паскудству, обезобразившему лес.
Негласная лесная иерархия сменилась. Всем в лесу заправляли не хищники. Низшая ступень пищевой цепочки возглавила пирамиду. У зайцев появился царь – заячий. Откуда он пришёл – никому неизвестно. Вот который год подряд он распоряжался всеми делами. Окружил себя охраной из наиболее крупных зайцев, подвергшихся мутации. Вооружил их дубинками. При появлении заячьего царя всякий прочий зверь или птица обязаны были пасть лицом в землю, смотреть в неё, пока кортеж царственной особы не пройдёт. Находились смельчаки, бросали вызов правилам. Расправа наступала моментально – охрана царя принималась охаживать самонадеянных глупцов дубинками. Жёстко били, с ненавистью, со злостью, будто провинившийся нанёс им крупную обиду.
Долго тушка забитого до смерти животного висела как бы подвешенная над землёй на месте расправы. Облеплял её тот же серый пух, иссушивал, пока невесомый прах не разносил по лесу ветер.
***
С той поры в лесу тропы торились исключительно заячьи.
Если по ним проезжал заячий царь со свитой, охраной и слугами, то долго никто не отваживался даже пересекать тропу во избежание неприятностей.
Лес чах и хирел. Трещали стволы, крошились ветви, осыпалась порченная листва. Мельчало зверьё. Исчезали птицы.
Вечерами, тёмными и страшными, жутким пророчеством разносился над лесом рёв заячьего царя:
- Я пришёл надолго. Смиритесь с этим и мне повинуйтесь.
ДНР, 25 июля 2023 г.
|
